Главная | Обратная связь

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ГОЛОС КРОВИ

Месяцы шли один за другим. Еды на Юге было вдоволь, работы от БелогоКлыка не требовали, и он вошел в тело, благоденствовал и был счастлив. Югстал для Белого Клыка не только географической точкой -- он жил на Югежизни. Человеческая ласка согревала его, как солнце, и он расцветал, словнорастение, посаженное в добрую почву. И все-таки между Белым Клыком и собаками чувствовалась какая-торазница. Он знал все законы даже лучше своих собратьев, которым неприходилось жить в других условиях, и соблюдал их с большей точностью, -- итем не менее свирепость не изменяла ему, как будто Северная глушь все ещедержала его в своей власти, как будто волк, живший в нем, только задремал навремя. Белый Клык не дружил с собаками. Он всегда был одиночкой и намеревалсядержаться в стороне от своих собратьев и впредь. С первых лет своей жизни,омраченных враждой с Лип-Липом и со всей сворой щенков, и за те месяцы,которые ему пришлось провести у Красавчика Смита, Белый Клык возненавиделсобак. Жизнь его уклонилась от нормального течения, и он сблизился счеловеком, отдалившись от своих сородичей. Кроме того, на Юге собаки относились к Белому Клыку с большойподозрительностью: он будил в них инстинктивный страх перед Северной глушью,и они встречали его лаем и рычанием, в котором слышалась ненависть. Он же,со своей стороны, понял, что кусать их совсем необязательно. Оскаленныеклыки и злобно вздрагивающие губы действовали безошибочно и останавливалипочти любую разъяренную собаку. Но жизнь послала Белому Клыку испытание, и этим испытанием была Колли.Она не давала ему ни минуты покоя. Закон не обладал для нее такой женепреложной силой, как для Белого Клыка, и Колли противилась всем попыткамхозяина заставить их подружиться. Ее злобное, истеричное рычание неотвязнопреследовало Белого Клыка: Колли не могла простить ему историю с курами ибыла твердо уверена в преступности всех его намерений. Она находила винутам, где ее еще и не было. Она отравляла Белому Клыку существование, следуяза ним по пятам, как полисмен, и стоило ему только бросить любопытный взглядна голубя или курицу, как овчарка поднимала яростный, негодующий лай.Излюбленный способ Белого Клыка отделаться от нее заключался в том, что онложился на землю, опускал голову на передние лапы и притворялся спящим. Втаких случаях она всегда терялась и сразу умолкала. За исключением неприятностей с Колли, все остальное шло гладко. БелыйКлык научился сдерживать себя, твердо усвоил законы. В характере егопоявились положительность, спокойствие, философское терпение. Средаперестала быть враждебной ему. Предчувствия опасности, угрозы боли и смертикак не бывало. Малопомалу исчез и ужас перед неизвестным, подстерегавшим егораньше на каждом шагу. Жизнь стала спокойной и легкой. Она текла ровно, неомрачаемая ни страхами, ни враждой. Ему не хватало снега, но сам он не понимал этого. "Как затянулосьлето!" -- подумал бы, вероятно. Белый Клык, если бы мог так подумать.Потребность в снеге была смутная, бессознательная. Точно так же в летниедни, когда солнце жгло безжалостно, он испытывал легкие приступы тоски поСеверу. Но тоска эта проявлялась только в беспокойстве, причины которогооставались неясными ему самому. Белый Клык никогда не отличался экспансивностью. Он прижимался головойк хозяину, ласково ворчал и только такими способами выражал свою любовь. Новскоре ему пришлось узнать и третий способ. Он не мог оставатьсяравнодушным, когда боги смеялись. Смех приводил его в бешенство, заставлялтерять рассудок от ярости. Но на хозяина Белый Клык не мог сердиться, и,когда тот начал однажды добродушно подшучивать и смеяться над ним, онрастерялся. Прежняя злоба поднималась в нем, но на этот раз ей приходилосьбороться с любовью. Сердиться он не мог, -- что же ему было делать? Онстарался сохранить величественный вид, но хозяин захохотал громче. Оннабрался еще больше величия, а хозяин все хохотал и хохотал. В конце концовБелый Клык сдался. Верхняя губа у него дрогнула, обнажив зубы, и глазазагорелись не то лукавым, не то любовным огоньком. Белый Клык научилсясмеяться. Научился он и играть с хозяином: позволял валить себя с ног,опрокидывать на спину, проделывать над собой всякие шутки, а сам притворялсяразъяренным, весь ощетинивался, рычал и лязгал зубами, делая вид, что хочетукусить хозяина. Но до этого никогда не доходило: его зубы щелкали ввоздухе, не задевая Скотта. И в конце такой возни, когда удары, толчки,лязганье зубами и рычание становились все сильнее и сильнее, человек исобака вдруг отскакивали в разные стороны, останавливались и смотрели Другна друга. А потом так же внезапно -- будто солнце вдруг проглянуло надразбушевавшимся морем -- они начинали смеяться. Игра обычно заканчиваласьтем, что хозяин обнимал Белого Клыка за шею, а тот заводил своюворчливо-нежную любовную песенку. Но, кроме хозяина, никто не осмеливался поднимать такую возню с БелымКлыком. Он не допускал этого. Стоило кому-нибудь другому покуситься на егочувство собственного достоинства, как угрожающее рычание и вставшая дыбомшерсть убивали у этого смельчака всякую охоту поиграть с ним. Если БелыйКлык разрешал хозяину такие вольности, это вовсе не значило, что онрасточает свою любовь направо и налево, как обыкновенная собака, готоваявозиться и играть с кем угодно. Он любил только одного человека иотказывался разменивать свою любовь. Хозяин много ездил верхом, и Белый Клык считал своей первейшейобязанностью сопровождать его в такие прогулки. На Севере он доказывал своюверность людям тем, что ходил в упряжи, но на Юге никто не ездил на нартах,и здешних собак не нагружали тяжестями. Поэтому Белый Клык всегда был прихозяине во время его поездок, найдя в этом новый способ для выражения своейпреданности. Ему ничего не стоило бежать так хоть целый день. Он бежал безмалейшего напряжения, не чувствуя усталости, ровной волчьей рысью и,проделав миль пятьдесят, все так же резво несся впереди лошади. Эти поездки хозяина дали Белому Клыку возможность научиться еще одномуспособу выражения своих чувств, и замечательно то, что он воспользовался имтолько два раза за всю свою жизнь. Впервые это случилось, когда Уидон Скоттдобивался от горячей чистокровной лошади, чтобы она позволяла ему открыватьи закрывать калитку, не сходя с седла. Раз за разом он подъезжал к калитке,пытаясь закрыть ее за собой, но лошадь испуганно пятилась назад, шарахаласьв сторону. Она горячилась все больше и больше, взвивалась на дыбы, а когдахозяин давал ей шпоры и заставлял опустить передние ноги, начинала битьзадом. Белый Клык следил за ними с возрастающим беспокойством и под конец,не имея больше сил сдерживать себя, подскочил к лошади и злобно и угрожающезалаял на нее. После случая с лошадью он часто пытался лаять, и хозяин поощрял егопопытки, но сделать это ему удалось еще только один раз, причем хозяина в товремя не было поблизости. Поводом к этому послужили следующие события:хозяин скакал верхом по полю, как вдруг лошадь метнулась в сторону,испугавшись выскочившего из-под самых ее копыт зайца, споткнулась, хозяинвылетел из седла, упал и сломал ногу. Белый Клык рассвирепел и хотел быловцепиться провинившейся лошади в горло, но хозяин остановил его. -- Домой! Ступай домой! -- крикнул он, удостоверившись, что ногасломана. Белый Клык не желал оставлять его одного. Хозяин хотел написатьзаписку, но не нашел в карманах ни карандаша, ни бумаги. Тогда он сноваприказал Белому Клыку бежать домой. Белый Клык тоскливо посмотрел на него, сделал несколько шагов, вернулсяи тихо заскулил. Хозяин заговорил с ним ласковым, но серьезным тоном; БелыйКлык насторожил уши, с мучительным напряжением вслушиваясь в слова. -- Не смущайся, старик, ступай домой, -- говорил Уидон Скотт. -- Ступайдомой и расскажи там, что случилось. Домой, волк, домой! Белый Клык знал слово "домой" и, не понимая остального, все жедогадался, о чем говорит хозяин. Он повернулся и нехотя побежал по полю.Потом остановился в нерешительности и посмотрел назад. -- Домой! -- раздалось строгое приказание, и на этот раз Белый Клыкповиновался. Когда он подбежал к дому, все сидели на веранде, наслаждаясь вечернейпрохладой. Белый Клык был весь в пыли и тяжело дышал. -- Уидон вернулся, -- сказала мать Скотта. Дети встретили Белого Клыка радостными криками и кинулись емунавстречу. Он ускользнул от них в дальний конец веранды, но маленький Уидони Мод загнали его в угол между качалкой и перилами. Он зарычал, пытаясьвырваться на свободу. Жена Скотта испуганно посмотрела в ту сторону. -- Все-таки я в постоянной тревоге за детей, когда они вертятся околоБелого Клыка, -- сказала она. -- Только и ждешь, что в один прекрасный деньон бросится на них. Белый Клык с яростным рычанием выскочил из ловушки, свалив мальчика идевочку с ног. Мать подозвала их к себе и стала утешать и уговариватьоставить Белого Клыка в покое. -- Волк всегда останется волком, -- заметил судья Скотт. -- На негонельзя полагаться. -- Но он не настоящий волк, -- вмешалась Бэт, вставая на сторонуотсутствующего брата. -- Ты полагаешься на слова Уидона, -- возразил судья. -- Он думает, чтов Белом Клыке есть собачья кровь, но ведь это только его предположение. А повиду... Судья не закончил фразы. Белый Клык остановился перед ним и яростнозарычал. -- Пошел на место! На место! -- строго проговорил судья Скотт. Белый Клык повернулся к жене хозяина. Она испуганно вскрикнула, когдаон схватил ее зубами за платье и, потянув к себе, разорвал легкую материю. Тут уж Белый Клык стал центром всеобщего внимания. Он стоял, высокоподняв голову, и вглядывался в лица людей. Горло его подергивалосьсудорогой, но не издавало ни звука. Он силился как-то выразить то, чторвалось в нем наружу и не находило себе выхода. -- Уж не взбесился ли он? -- сказала мать Уидона. -- Я говорила Уидону,что северная собака не перенесет теплого климата. -- Он того и гляди заговорит! -- воскликнула Бэт. В эту минуту Белый Клык обрел дар речи и разразился оглушительным лаем. -- Что-то случилось с Уидоном, -- с уверенностью сказала жена Скотта. Все вскочили с места, а Белый Клык бросился вниз по ступенькам,оглядываясь назад и словно приглашая людей следовать за собой. Он лаялвторой и последний раз в жизни и добился, что его поняли. После этого случая обитатели Сиерра-Висты стали лучше относиться кБелому Клыку, и даже конюх с искусанной рукой признал, что Белый Клык умныйпес, хоть он и волк. Судья Скотт тоже придерживался этой точки зрения и, квсеобщему неудовольствию, приводил в доказательство своей правоты описания итаблицы, взятые из энциклопедии и различных книг по зоологии. Дни шли один за другим, щедро заливая долину Санта-Клара солнечнымилучами. Но с приближением зимы, второй его зимы на Юге, Белый Клык сделалстранное открытие, -- зубы Колли перестали быть такими острыми: ее игривые,легкие укусы уже не причиняли боли. Белый Клык забыл, что когда-то овчаркаотравляла ему жизнь, и, стараясь отвечать ей такой же игривостью, проделывалэто до сметного неуклюже. Однажды Колли долго носилась по лугу, а потом увлекла Белого Клыка засобой в лес. Хозяин собирался покататься до обеда верхом, и Белый Клык зналоб этом: оседланная лошадь стояла у подъезда. Белый Клык колебался. Ончувствовал в себе нечто такое, что было сильнее всех познанных им законов,сильнее всех привычек, сильнее любви к хозяину, сильнее воли к жизни. Икогда овчарка куснула его и побежала прочь, он оставил свою нерешительность,повернулся и последовал за ней. В тот день хозяин ездил один, а Белый Клыкбегал по лесу бок о бок с Колли, -- так же, как много лет назад в безмолвнойсеверной чаще его мать Кичи бегала с Одноглазым.