 |
|
СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 40 страница
Напуганный Пиппин притих, хотя запястья и лодыжки у него затекли, а в спину впивались острые камни. Чтобы не думать о себе, он вслушался в звуки, раздававшиеся поблизости. Вокруг гудело множество голосов, и хотя орочья речь всегда дышит злобой и ненавистью, на этот раз орки, похоже, повздорили серьезно, и ссора разгоралась все жарче.
К своему удивлению, Пиппин обнаружил, что понимает почти все: большинство орков говорило на Общем Языке. Видимо, в отряд входили представители разноязыких племен, так что им приходилось как-то выкручиваться. Сейчас орки ожесточенно спорили, какой дорогой идти дальше и что делать с пленниками.
– Нет времени прикончить их по всем правилам, – сетовал кто-то. – Сейчас не до баловства.
– Ничего не поделаешь! – возразил другой орк. – Но что мешает нам прихлопнуть их просто так? Раз-два – и готово. Цацкайся тут с ними! Нам спешить надо. Вечер на носу, а мы все еще валандаемся!
– Приказ есть приказ[332], – басом прорычал третий. – Забыли, что ли? „Всех убивай, а невеличков не трожь. Этих доставить на место живыми и как можно скорее“. Вот так-то!
– Да кому они нужны, эти задохлики?! – закричало сразу несколько недовольных. – И почему живьем? С ними что, особенно хорошо баловаться?
– Да нет же! Просто у одного из них есть при себе какая-то ценная штука, которая пригодится на войне, эльфийская, что ль, ну словом, не знаю. И потом, их будут допрашивать.
– И всего-то?! Так что бы нам их не обыскать? Может, эта штука нам и самим сгодится?
– Ах как интересно! – нараспев протянул голос, которого до сих пор слышно не было; он был не такой хриплый, как у остальных, но зато гадкий донельзя. – Надо бы о твоих словах доложить кому следует. Пленников запрещено обыскивать. А грабить – и тем более. Так велели мои начальники.
– И мои тоже, – отозвался бас. – Мне так прямо и сказано: „Доставишь пленников живыми, как взял, да смотри ничего не трогай!“
– Так мы и подчинились вашим приказам, – не сдавался первый орк. – Мы от самых Копей топаем, чтобы их прикончить и отомстить за своих корешей, ясно? Кончай их, ребята, и айда к себе, на север!
– Заткнись, – оборвал его бас. – Я – Углук, понял? Начальник тут я! И я тебе говорю, что мы идем в Исенгард, причем кратчайшей дорогой!
– Что-то я не пойму, с каких пор Саруман сделался главнее Большого Глаза? – притворно удивился прежний гадкий голос. – Идем в Лугбурц, мальчики. Нечего ерепениться.
– Если бы мы могли переправиться через Великую Реку, то, может, Лугбурц и сгодился бы, – вклинился новый голос. – Но нас мало, а значит, мосты для нас заказаны.
– Я же как-то переправился, правда? – уговаривал гадкий голос. – К северу отсюда, на восточном берегу Реки, нас дожидается Крылатый Назгул!
– Ах, вот оно что?! Ты, значит, берешь пленников и – фьюить! Все похвалы и награды – тебе, а мы топай через лошадиные земли с пустыми руками? Держи карман шире! Нет, идти, так всем вместе. Здесь чересчур опасно! Куда ни плюнь – в бунтовщика попадешь или разбойника.
– Точно! Держаться надо вместе, – поддержал Углук. – Я ведь вам ни на грош не верю, поросятки. Вы только у себя в хлеву храбрецы. Если бы не мы, вы бы давно уже дали деру. Мы – Урук-хаи! Мы – настоящие бойцы, а вы – мусор. Это мы застрелили большого воина. Это мы взяли пленников. Мы, слуги Сарумана Мудрого, Белой Руки, которая кормит нас человечьим мясом! Думаете, зачем мы сюда посланы? Чтобы отвести вас в Исенгард, вот зачем! И мы вас туда отведем, причем той дорогой, которую выберу я, Углук! Я сказал!
– Сказал, да больше, чем надо, Углук, – не унимался гадкий голос. – Смотри, в Лугбурце твои слова могут кое-кому прийтись весьма не по вкусу. Там могут подумать, что у тебя выросла слишком большая голова. Не снести ли ее долой? Все плечам полегче будет! Тебя могут спросить, откуда в этой голове такие мысли! Уж не Саруман ли их тебе втемяшил? Кем он себя вообще мнит, этот Саруман с его поганой белой лапой? Ко мне, доверенному посланнику Грышнаху, в Лугбурце прислушаются скорее, а я им прямо скажу, что Саруман осёл и грязный изменник. Но Большой Глаз и без меня знает, что на уме у Сарумана. И ты смеешь называть честных орков „поросятками“? Парни! Что вы терпите? Эти верзилы, которые служат мусорщиками у поганого чародеишки, обзывают вас свиньями! Знаю я, каким мясом кормит их Белая Рука![333] Орочьим, вот каким!
Орки завопили кто во что горазд, каждый по-своему, и загремели оружием. Пиппин осторожненько перекатился на бок, чтобы видеть получше. Охранники бросили его на произвол судьбы и присоединились к галдящей толпе. Несмотря на сумерки, Пиппин разглядел в середине бучи рослого черного орка и догадался, что это Углук: верзила угрожающе наступал на приземистого, кривоногого гоблина с длинными, ниже колен, руками – надо понимать, это был Грышнах. Вокруг бесновалась сошка помельче. Оставалось предположить, что это северяне. Они орали и размахивали саблями, но перед Углуком явно слегка робели.
Углук громко крикнул, и рядом с ним сразу выросло несколько верзил ему под стать. Сам он внезапно, без предупреждения, ринулся в толпу и дважды взмахнул саблей. На землю полетели две головы. Грышнах отступил и тут же растворился в сумерках; остальные дрогнули и попятились. Один из спорщиков, отступая, споткнулся об лежащего без сознания Мерри и покатился по земле. Это, однако, спасло орку жизнь: сторонники Углука перешагнули через него и головы лишился другой бунтовщик. Им оказался тот самый охранник, что скалил на Пиппина желтые клыки. Обезглавленное тело рухнуло прямо на хоббита. В руке охранника все еще зажат был длинный зазубренный кинжал.
– Убрать оружие! – рявкнул Углук. – Баста! Хватит валять дурака! Поворачиваем на запад, спускаемся по Ступеням – и прямо к холмам, а там вдоль реки – и в лес. Идти будем и ночью и днем. Усвоили?
„Надо действовать, – подумал Пиппин. – Пока еще этот громила утихомирит свою шайку!“
И тут ему блеснула искра надежды. Лезвие черного кинжала, поцарапав хоббиту локоть, соскользнуло к запястью. По руке стекали капли крови. Сталь холодила кожу. Пиппин не видел лезвия, зато чувствовал его прекрасно.
Орки готовились двинуться дальше. Кое-кто из северян не хотел сдаться сразу, так что исенгардцам пришлось зарубить еще нескольких, прежде чем остальные смирились со своей участью. Снова поднялся шум и переполох. Пленников на какое-то мгновение оставили без всякого присмотра. Ноги у Пиппина были связаны крепче некуда, зато руками он при желании мог даже пошевелить, хотя веревка при малейшем движении так и впивалась в тело. Орки скрутили ему только запястья, и то не за спиной, а спереди. Приноровившись, Пиппин подтолкнул труп так, что тот перевалился на бок. Не дыша, хоббит стал водить узлом веревки вверх-вниз по лезвию. Клинок оказался заточенным на совесть, мертвая рука крепко сжимала рукоять – и вскоре веревка была перерезана! Пиппин быстро соорудил из обрезков что-то вроде парного браслета из двух не слишком тугих петель, просунул в этот браслет руки и застыл без движения.
– Пленных ко мне! – потребовал Углук. – Баловство отставить! Если мы не приведем их живыми, кое-кто поплатится за это башкой – ясно?
Один из солдат поднял Пиппина и взвалил на спину, просунув голову меж связанных рук хоббита. Таким же манером поступили и с Мерри. Лицо Пиппина вжалось в орочий загривок, орочьи когти вонзились ему в кожу не хуже стальных клещей. Пиппин закрыл глаза и снова провалился в кошмарные сны.
Через какое-то время его опять швырнули на каменистую землю. Было еще рано, около полуночи, но месяц уже садился. Орки стояли на краю обрыва, глядя вниз на неподвижное море бледного тумана. Откуда-то доносилось журчание. Орки негромко переговаривались.
– Разведчики вернулись, начальник, – доложил один.
– Говорите, что видели? – прохрипел Углук.
– Ничего особенного – только всадника, но он был один и сразу ускакал на запад. Дорога свободна!
– Это она теперь свободна, а потом? Остолопы! Не догадались пристрелить его?! Он поднимет тревогу, и к утру проклятые лошадники нагрянут сюда всей оравой. Придется поторопиться!
Над Пиппином нависла большая тень. Это был Углук.
– А ну сядь! – приказал он. – Мои ребята выдохлись. Хватит им тебя таскать, пусть отдохнут. Дальше ковыляй на своих двоих – дорога идет под горку, так что побежишь как миленький! Удрать не пытайся и молчи в тряпочку, а то я быстро отучу тебя вякать, понял? Мы тебя так обработаем, что хозяин ничего и не заметит. Урук-хаи свое дело знают!
Углук развязал Пиппину лодыжки, дернул его за волосы и поставил стоймя. Хоббит не устоял на ногах и упал. Углук снова вздернул его за волосы. Орки весело загоготали. Пиппин почувствовал, что ему раздвигают зубы, и в рот ему влилось несколько капель какой-то жидкости, которая обожгла нёбо и жарким огнем разлилась по телу. Боль в лодыжках мгновенно прошла, и Пиппин смог худо-бедно удержаться на ногах.
– Второго! – потребовал Углук.
Приволокли Мерри. Углук шагнул к нему и дал хорошего пинка. Мерри застонал. Углук грубо тряхнул его, так, что тот сел, содрал у него с головы повязку и мазнул по ране какой-то темной пакостью из деревянной коробочки. Мерри вскрикнул и отчаянно забился в руках охранников.
Орки захлопали в ладоши и радостно заржали.
– Не по нему лекарство! – веселились они. – Не просек, дуралей, что это ему же на пользу! Ну и потеха будет, когда нам дадут с ним побаловаться!
Углуку, однако, было не до баловства. Главарь торопился – времени в обрез, а тут еще с несогласными возись. Он лечил Мерри без церемоний, по-орочьи, зато действенно. В зубы хоббиту ткнулась фляга, и ему тоже насильно влили в рот пару глотков огненного зелья; затем путы у него на лодыжках перерезали, и вскоре Мерри уже стоял рядом с Пиппином, бледный, угрюмый, но живой – еще как живой! – и в полном сознании. О ране он больше и не вспоминал, хотя бурый шрам остался у него на лбу на всю жизнь.
– Привет, Пиппин! – бодро окликнул друга Мерри. – Так ты, значит, тоже участвуешь в этой веселенькой прогулке? Где сегодня ночуем? И что на завтрак?
– Молчать! – рявкнул Углук. – Придержи язык! Нечего тут разводить тары-бары. О каждой твоей выходке будет сказано хозяину, ясно? Уж он-то вам все припомнит. Будет вам и ночлег, и завтрак, только как бы у вас от этого завтрака животики не заболели!
Орки начали спускаться по тесному ущелью, ведущему к затопленной туманом равнине. Мерри и Пиппин, отделенные друг от друга дюжиной-другой Урук-хаев, шагали вместе со всеми. Когда ущелье наконец кончилось и босых хоббичьих ног коснулась трава, оба пленника воспряли духом.
– Теперь вперед! – приказал Углук. – На запад и немного к северу! Впереди пойдет Лугдуш. Держитесь его!
– А на рассвете?.. – заикнулся кто-то из северян.
– Плевать на рассвет, – отрезал Углук. – Видали неженку? Он думает, мы сядем рядком на траву и будем ждать, пока Белокожие пожалуют к нам на завтрак!
– Но мы не сможем бежать после восхода!
– Сможете! За милую душу сможете, если на пятки вам буду наступать я, – оборвал Углук. – Марш! А то не видать вам больше своих разлюбезных норок, клянусь Белой Рукой! И кому только взбрело в голову посылать на дело этих горных червяков? Тоже вояки! А ну, бегом! Бегом, паршивцы! Скоро восход!
И толпа орков помчалась вперед, по-орочьи, длинными скачками. Порядка никакого не соблюдалось: одни забегали вперед, другие отставали, все без исключения отчаянно ругались, пихались и кляли все на свете – но, как ни странно, бежали быстро. К каждому хоббиту приставили по три надсмотрщика, причем у одного из троих был бич. Пиппин ковылял в хвосте. Он гадал, долго ли выдержит, – ведь он не ел с прошлого утра. Но огонь орочьего питья еще горел в крови, и голова лихорадочно работала.
Перед его внутренним взором то и дело возникал Бродяга, его внимательное, сосредоточенное лицо. Он видел, как тот наклоняется к земле, отыскивая смутный след, и бежит, бежит, бежит... Но кто сможет разобрать отпечатки хоббичьих ног на тропе, по которой прогрохотала добрая сотня кованых орочьих сапог?
Примерно в полутора верстах от скалы дорога полого пошла под уклон. Стало сыро. В низине, слабо мерцая в последних лучах месяца, лежал туман. Темные силуэты орков, бегущих впереди, расплылись и исчезли.
– Эй, там, впереди, не так шибко! – гаркнул Углук, замыкавший нестройную колонну.
В голове у Пиппина блеснула внезапная мысль. Он метнулся в сторону, нырнул под руку ближайшего стражника, бросился в туман головой вперед и упал, распростершись на траве.
– Стой! – завопил Углук.
Поднялась суета и неразбериха. Пиппин вскочил и что было силы помчался прочь. Но орки были проворнее: они кинулись наперерез и вскоре выросли из тумана прямо у него на пути.
„Бежать не удастся, – подумал Пиппин. – Зато на мокрой земле наверняка останутся мои следы“.
Поднеся к горлу связанные руки, он нашарил на шее застежку и отстегнул ее. Как только к нему протянулись длинные орочьи пальцы и в тело вонзились твердые когти, он дал застежке упасть на землю.
„Лежать ей тут до скончания века, – вздохнул он про себя. – И зачем только я это сделал? Если наши целы, то, наверное, все ушли с Фродо“.
Вокруг его ног обвился бич, и Пиппин еле сдержался, чтобы не крикнуть.
– Хватит с него! – скомандовал подоспевший Углук. – Паршивцу еще бежать и бежать. Заставьте-ка этих двоих прибавить ходу! А ты не воображай, что отделался, – повернулся он к хоббиту. – Я ничего не забываю. За расплатой дело не станет! Марш вперед!
Пиппин и Мерри мало что запомнили из этого перехода. Страшные сны сменялись страшной явью и смешивались с ней воедино в длинном туннеле мучений, а огонек надежды, брезживший далеко позади, светил все слабее. Они бежали, бежали и бежали, думая только об одном – как бы не отстать от орков; если же они отставали, ноги им охлестывал хитро скрученный бич, а если останавливались или спотыкались, орки хватали их за руки и волокли по траве.
Тепло орочьего питья улетучилось. Пиппина снова стало подташнивать, по телу пробегал озноб. Наконец хоббит споткнулся и упал лицом в траву. Тут же в плечи ему вонзились безжалостные когти: его подняли и взвалили на плечи. Он снова превратился в дорожный мешок. Вокруг сгустился мрак, но была ли то ночь или просто глаза ему застлала тьма – он сказать не мог.
Откуда-то издалека послышался нестройный гул и гомон. По отдельным выкрикам Пиппин догадался, что орки требуют отдыха. Углук надрывал глотку. Пиппина сбросили на землю, и он остался лежать без движения, пока не провалился в черный сон. Передышка, однако, была недолгой: вскоре его снова охватили стальные тиски орочьих лап – и снова пошла бесконечная тряска. Наконец тьма стала постепенно редеть. Пиппин открыл глаза и увидел, что наступило утро. Прозвучал приказ остановиться, и хоббита грубо швырнули на траву.
Он лежал, борясь с отчаянием. Перед глазами у него все плыло. По жару, разливавшемуся в теле, хоббит понял, что ему опять плеснули в рот огненного зелья. Один из орков бросил пленнику ломоть хлеба и кусок вяленого мяса. Затхлый серый хлеб хоббит проглотил с жадностью, но к мясу не притронулся. Есть хотелось отчаянно, но еще не настолько, чтобы принимать мясо из лап орка. Страшно было даже подумать, чье это могло быть мясо!
Дожевав корку, Пиппин сел и огляделся. Мерри лежал неподалеку. Орки стали лагерем на берегу неширокой быстрой реки. Впереди маячили горы, и самый высокий пик уже розовел в первых лучах солнца.
Орки ожесточенно спорили: похоже было, что между северянами и исенгардцами вот-вот вспыхнет новая потасовка. Одни показывали назад, на юг, другие – на восток.
– Хорошо, – говорил Углук. – Оставьте их мне, раз на то пошло. Убивать их нельзя, я вам давно это вдалбливаю. Если вам охота бросать добычу, за которой мы перлись в такую даль, – бросайте! Я за ними сам присмотрю. Боевые Урук-хаи сделают всю работу сами, как всегда и бывает. Белокожих небось испугались? Что же не улепетываете? Вон он – лес! – На этих словах он перешел на крик и ткнул пальцем вперед. – Метьте прямо туда! Иначе вам крышка. Валяйте! Да поживее, пока я добрый. А то, может, еще с кого башку снять? Сразу очухаетесь!
Северяне поворчали, повозмущались – и наконец всей оравой в сотню, а то и больше голов со всех ног пустились бежать по берегу в направлении гор. Хоббиты остались с исенгардцами – мрачной, дикой сворой из семи дюжин огромных, смуглых, косоглазых головорезов с большими луками и короткими мечами в широких ножнах. Несколько самых рослых и самых отчаянных северян тоже решили остаться с Углуком.
– Ну а теперь разберемся с Грышнахом, и будет полный порядок, – заверил Углук.
Но даже его собственные солдаты маялись, переминались с ноги на ногу и украдкой бросали на юг беспокойные взгляды.
– Знаю, знаю, – проворчал Углук. – Проклятые лошадники! Учуяли все-таки! Это твоя промашка, Снага! Тебе и твоим подчиненным уши надо пообрывать, чтоб неповадно было! Но мы – боевые Уруки. Мы с вами еще полакомимся завтра кониной, а может, чем-нибудь и похлеще!
Пиппин наконец понял, почему некоторые из орков показывали на восток. Издалека донеслись хриплые крики: это приближался Грышнах, а с ним – еще десятка три головорезов, таких же кривоногих и длинноруких, как и он сам. На щитах у них красовался багровый глаз.
Углук шагнул им навстречу.
– Чего приперлись? – рявкнул он. – Передумали, что ли?
– Я вернулся проследить за выполнением приказа. Доложите: живы ли пленники? – не растерялся Грышнах.
– Вот оно что! – фыркнул главарь Урук-хаев. – Ну так вы зря силы тратили! Тут командую я, а стало быть, приказы выполняются в точности. Может, ты что-нибудь забыл? Давеча, помнится, уж больно торопился!
– Осла мы тут безмозглого забыли, – оскалил клыки Грышнах. – Но с ним осталась парочка крепких ребят, которых жалко отпускать на верную гибель. Я давно понял, к чему идет дело, и вернулся их спасти.
– Ух ты! – расхохотался Углук. – Молодец! Только ты все перепутал! Если у тебя кишка тонка драться, надо было брать ноги в руки и драпать в Лугбурц. Там таким, как ты, самое место. Белокожие-то уже на подходе! Видать, бросил тебя твой драгоценный Назгул? Или под ним опять лошадку подстрелили? Нет? Что ж ты его не привел? Он бы тебе сейчас ох как пригодился! Или зря об этих Назгулах такой трезвон идет? Тоже небось дутые пузыри, как и все прочее!
– Назгулы! Назгулы! – повторил Грышнах, вздрагивая и быстро облизывая губы, как будто это слово обожгло ему рот. – Ты болтаешь о том, чего и в снах-то своих паршивых не видал! Назгулы! Это Назгулы-то пузыри? Ты еще крепко, крепко пожалеешь о том, что сказал, да поздно будет! Обезьяна безмозглая! – И он гневно фыркнул. – Тебе следовало бы знать, что Назгулы – зеница Большого Ока! Крылатые Назгулы себя еще покажут. Но их время пока не пришло. Пока Властелин не хочет, чтобы они показывались на этом берегу Великой Реки. Не так скоро! Час еще не пробил. Их приберегают для Войны и еще кое для чего.
– Что-то ты больно много знаешь, – ощерился Углук. – Думаешь, за это по головке погладят? В Лугбурце могут полюбопытствовать, где ты всего этого набрался и зачем тебе было вызнавать да вынюхивать. Вот так всегда: одни бездельничают и суют нос куда не надо, а другие делай за них черную работу!.. Короче, нечего мне глаза мозолить. Собирай манатки, бери свою сволочь и канай к лесу, во-он за теми свиньями. Да пошевеливайся! До Реки ты живым уже не дотрюхаешь. Пошел! А ежели что – мои парни враз оттопчут вам пятки, понятно?
Пиппин с Мерри снова повисли на хребтах исенгардцев. Отряд снялся с места. Час проходил за часом, а орки все бежали, останавливаясь только изредка, чтобы сменить хоббитам „лошадок“. То ли Урук-хаи действительно были быстрее и выносливее, то ли Грышнах нарочно не торопился – но исенгардцы постепенно опередили мордорцев. Вскоре показались вдали и северяне. До леса оставалось не так уж далеко.
На Пиппине живого места не было. Голова у него болела, лицо беспрестанно терлось о грязные загривки орков, об их заросшие волосами уши, а перед глазами мелькали одинаковые сгорбленные плечи и крепкие, толстые ноги, будто сделанные из перевитого жилами рога, мерно, без устали отбивающие счет бесконечным секундам бесконечного кошмара...
После полудня отряд Углука нагнал северян. Те вконец размякли от яркого света – даже зимнее солнце, так некстати рассиявшееся на бледном, холодном небе, было для них чересчур жарким. Головы северян свесились на грудь, языки вывалились.
– Во червяки! – гоготали исенгардцы. – Тюхряки несчастные! Ну что, сварились? Ух, слопают вас лошадники! У-у! Они уже тут!
Тут Грышнах что-то крикнул, орки оглянулись – и стало ясно, что и в насмешках исенгардцев чересчур много правды. Пожалуй, смеяться оркам не следовало. Отставшие действительно заприметили всадников. Кони мчались во весь опор, стремительно нагоняя мордорцев, – так волна прилива настигает зазевавшихся гуляк, увязших в зыбучих песках.
К удивлению Пиппина, исенгардцы наддали ходу. А он-то думал, что те вот-вот выдохнутся! Только теперь он заметил, что солнце уже садится за Туманные Горы и тени бегущих протянулись через всю степь. Мордорцы приободрились и тоже прибавили шагу. До леса было рукой подать – на пути нет-нет да попадалось отдельно стоящее дерево. Склон становился все круче, но орки скорости не сбавляли. Углук и Грышнах орали как полоумные, призывая своих солдат к решительному броску.
„А ведь успеют! – подумал Пиппин. – Ей-же-ей, успеют!“ Он исхитрился глянуть через плечо и увидел, что всадники, взяв к востоку, уже поравнялись с орками и скачут рядом. Закат позолотил их копья, шлемы и развевающиеся на ветру светлые волосы. Хоббит понял, что всадники, надеясь окружить орков, не дают им разбежаться по сторонам и теснят черную ораву ближе к реке.
Пиппин принялся гадать: что они за люди, эти всадники? Как он сокрушался теперь, что в Ривенделле мало интересовался Большим Миром и почти не разглядывал карт! Тогда это казалось ни к чему. В Отряде были головы и посветлее – зачем зря суетиться? Могло ли ему тогда прийти на ум, что настанет миг – и рядом не окажется ни Гэндальфа, ни Бродяги, ни даже Фродо?! В мыслях у Пиппина застряло только одно – что конь Гэндальфа вроде бы родом именно с роханских пастбищ. Это вселяло надежду. А что дальше?
„Кстати, откуда им знать, что мы не орки? – вдруг испугался он. – Не думаю, чтобы здешние жители были накоротке с хоббитами! Если наших с Мерри дружков-приятелей накроют, я плакать не буду, но сам я не прочь бы и уцелеть, вот в чем штука!“
Рассчитывать на это, однако, не приходилось. Все шло к тому, что пленников постигнет та же участь, что и похитителей, причем гораздо раньше, чем роханцы разберутся, что к чему, и заметят, что они не орки.
Между тем всадники сокращали разрыв, и уже можно было различить среди них лучников. Натянув тетиву, лучники выезжали вперед, прицеливались и стреляли; два-три поотставших орка падали мертвыми, а лучники возвращались в общий строй – ответный дождь стрел не причинял им никакого вреда, так как всадники держались на безопасном расстоянии, да и прицеливаться получше оркам было некогда. Этот маневр всадники повторяли несколько раз; хоббит заметил, что добрались уже и до исенгардцев – орк, бежавший перед „лошадкой“ Пиппина, вдруг пошатнулся, рухнул и остался лежать без движения.
Наступила ночь, а всадники так и не начали открытого боя. Много орков полегло от их стрел, но все же добрых две сотни остались целы и невредимы. В сумерках поредевшие орочьи отряды дотянулись до предгорий. Лес чернел всего в каких-нибудь трех-четырех верстах впереди, но пути туда уже не было: кольцо всадников замкнулось, и орки оказались в окружении. Вопреки приказу Углука небольшая группа орков попыталась прорваться к лесу. Из этой затеи не вышло ничего хорошего – уцелело только трое, да и тем пришлось вернуться.
– Достукались! – глумился Грышнах, щерясь. – Да, вожак у нас что надо, ничего не скажешь! Как же Великий Углук собирается вызволять своих подданных?
– Пленников на землю, – скомандовал Углук, словно не слыша издевок Грышнаха. – Лугдуш! Бери себе еще двоих парней и стереги добычу. Убивать не надо – разве что Белокожие прорвут оборону и все будет потеряно. В общем, пока я жив, оба должны быть целы. Вздумают пищать – заткнете им рот. Да, и еще: кровь из носу, но к лошадникам они попасть не должны. Все! И не забудьте связать им ноги!
Последняя часть приказа была приведена в исполнение немедленно и самым безжалостным образом. Но нет худа без добра: Пиппин впервые оказался рядом с Мерри. Орки громко кричали, пререкались, лязгали оружием, и друзья смогли немного пошептаться.
– Похоже, дело плохо, – шепнул Мерри. – Я выдохся. Все, конец. Даже если орки нас выпустят, далеко мне не уползти.
– А хлебцы? – вспомнил Пиппин. – Хлебцы-то! У меня еще несколько штук осталось. А у тебя? Кажется, они отобрали у нас только мечи.
– Вообще-то у меня в кармане тоже оставалась парочка, – отозвался Мерри. – Но они, наверное, совсем раскрошились. Да и что проку – ртом до кармана не достанешь.
– Зачем же ртом? Послушай-ка, что я тебе скажу...
Но тут свирепый пинок довел до его сведения, что перебранка улеглась и стражники не намерены давать пленникам никаких поблажек.
Ночь выдалась холодная, но безветренная. Холм, на котором сгрудились орки, оцепили маленькие золотисто-красные сторожевые костерки, образовавшие замкнутый круг. До костерков легко было достать из лука, но роханцы на свету не показывались, и орки только без толку тратили стрелы, пока Углук не запретил зря опустошать колчаны. В лагере роханцев стояла мертвая тишина. Позднее, когда проглянул месяц, внизу удавалось иногда увидеть смутные тени, на миг появлявшиеся в белесоватом свете и вновь исчезавшие, – это обходили дозором осажденный орочий лагерь недремлющие роханские патрули.
– Солнца дожидаются, гады вонючие! – выругался один из орков, охранявших Мерри и Пиппина. – А мы что сидим? Почему бы не собраться всем вместе и не ударить по ним? Старина Углук что – совсем ума решился? Хотел бы я знать, о чем он думает?
– Сейчас узнаешь, – рявкнул Углук из-за его плеча. – По-твоему, значит, Углук дурака валяет и ни о чем не думает? Ишь ты! Какой герой выискался! Вы, смотрю, не лучше этих голодранцев-северян и макак из Лугбурца! С таким отребьем в драку нечего и соваться, понятно? Они мигом разбегутся, а лошадников тут столько, что от нас ото всех пшик останется. Северное быдло, правда, в темноте хорошо видит – что твои дикие коты. Да зато и про Белокожих толкуют, будто они зорче прочих человечишек. А кони? Они замечают даже, как ночной ветер дует, ясно? Так что куда нам до них! Зато эти красавчики не знают самого главного. В лесу-то засел Маухур со своими парнями! Еще немного, и наши ударят с тыла. Усек?
Исенгардцев это убедило, хотя прочие орки остались недовольны и роптали. Углук расставил вокруг холма посты, но часовые по большей части махнули на все рукой и разлеглись на травке, отдыхая и наслаждаясь желанной темнотой. А темноты было вдосталь – месяц, клонясь к западу, спрятался в густых облаках, и Пиппин уже в двух шагах не видел ну ничегошеньки. Холм, несмотря на костры роханцев, потонул во мраке.
И все же отдохнуть оркам не удалось: всадники не собирались мирно дожидаться рассвета. С восточной оконечности лагеря внезапно донесся вопль, который всех заставил вскочить на ноги. Несколько роханцев тихо подъехало к подножию холма; спешившись, они ползком поднялись вверх по склону, уложили на самом краю лагеря парочку орков и бесследно исчезли. Углук бросился унимать переполох.
Пиппин и Мерри приподнялись. Исенгардцы-охранники увязались за Углуком, рядом никого не было. Но если хоббиты и подумали о побеге – с этой мыслью тут же пришлось распроститься. Длинные волосатые руки схватили их за шиворот и подняли в воздух. В темноте возникла омерзительная физиономия Грышнаха, и в лицо хоббитам пахнуло смрадом. Орк принялся щупать их и шарить под одеждой. Когда холодные, безжалостные пальцы пробежали по спине Пиппина, хоббита всего так и передернуло.
– Ну, мои малявочки, – ласково шептал Грышнах, – как вам тут отдыхается? Не слишком-то здесь удобно, правда? С одного бока – бичи да кинжалы, с другого – гадкие копья... Напрасно вы сунулись в это дело: большие передряги не для таких крошек, как вы!
Он продолжал обшаривать хоббитов, и в глубине его глаз горел бледный огонь. Но это был не азарт и не злоба, а что-то иное.
И вдруг Пиппина осенило. Ему показалось даже, что он подслушал мысли сладкоречивого орка. „Грышнах знает о Кольце! Он хочет отобрать его у нас, пока Углука нет поблизости. Может, он задумал взять Кольцо себе?“ Он похолодел от страха и стал лихорадочно соображать, как бы повернуть дело себе на пользу.
– Так его не найти, – невинно заметил он. – Оно очень хорошо запрятано.
– Оно? Что еще за оно? – переспросил Грышнах. Пальцы его перестали шарить и впились хоббиту в плечо. – О чем это ты говоришь, малявочка?
Пиппин на миг задумался – и вдруг, два раза сдавленно глотнув – голлм, голлм, – добавил:
– Да так, ничего особенного, сокровище мое!
Пальцы Грышнаха свело словно судорогой.
– Ого! – почти беззвучно зашипел он. – Вон ты куда загнул! Эва-на! Опасные шутки, малявочки мои, оч-чень опасные!
– Возможно, – отозвался Мерри, мигом смекнув, что на уме у друга. – Очень опасные! И не только для нас. Впрочем, это твоя забота. Значит, ты хочешь его заполучить, так ведь? А что ты нам за него дашь?
– Заполучить? Что? – наигранно удивился Грышнах. Руки у него затряслись. – Что я за него дам? О чем это ты?