 |
|
СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 43 страница
– А где это – Собор энтов? – осмелев, спросил Пиппин.
– Гу-у! Что? Собор? – обернулся Древобород. – Вопрос не совсем правильный. Собор – это не „где“, это не гора и не поляна, это – совещание, совет, и случается этот совет энтов, по нынешним временам, не часто. Но сегодня мне удалось у многих заручиться обещанием, что они придут. Встретимся мы там же, где и всегда, – в Заколдованной Балке, как прозвали это место люди. Это к югу отсюда. Мы с вами должны быть там еще до полудня.
Быстро собравшись, они отправились в путь. Древобород, как и в прошлый раз, нес хоббитов на руках. У выхода из дома он повернул направо, перешагнул через поток и двинулся к югу вдоль высоких, почти безлесых, увалистых склонов. Выше белели березовые и темнели рябиновые рощицы, а ближе к вершинам начинался черный высокогорный сосняк. Вскоре Древобород свернул в лес, и хоббиты поразились: таких высоченных деревьев – причем каждое в несколько обхватов – они, пожалуй, еще никогда не видывали. Под сенью этих великанов дышать снова стало трудновато; впрочем, хоббиты вскоре привыкли и перестали замечать духоту. Древобород не затевал разговора – только беспрестанно гудел и что-то напевал низким, глубоким басом: „Бум, бум, румбум, бурарбум, бум, дарар-бум, бум, дарар-бум“, то и дело меняя ритм и высоту тона. Время от времени хоббитам казалось, что из глубины леса слышится ответное бормотание и гулкое, странное эхо, которое доносилось то из-под земли, то из густо переплетенных крон, то прямо из глубины стволов. Но Древобород не останавливался и не поворачивал головы.
Идти пришлось долго. Пиппин попробовал было считать „энтийские шаги“, но сбился на третьей тысяче. Как раз в это время Древобород начал замедлять шаг. Наконец он остановился совсем, поставил хоббитов на землю и, рупором поднеся ко рту ладони, протрубил в них: „Гу-умм! Гомм!“ По лесу разнесся гул, отозвавшийся бесконечно повторяющимся эхом. Издалека послышалось такое же „Гумм, гум, гу-умм!“. Но это было уже не эхо – это был ответ.
Древобород снова взял хоббитов на руки и пошел дальше; теперь он то и дело останавливался, чтобы послать в глубину леса новый призыв, – и с каждым разом ответный гул становился все ближе и громче. Наконец впереди выросла непроницаемая стена темных вечнозеленых деревьев, незнакомых хоббитам. Ветви начинались прямо от корней и были густо усажены темными, глянцевыми, как у остролиста, листочками – только без колючек. Соцветия с крупными лоснящимися бутонами оливкового оттенка упруго торчали кверху.
Древобород свернул влево, на утоптанную тропинку, ведущую к узкому проходу в этой великанской живой изгороди. За изгородью сразу начинался крутой спуск на дно большой балки, круглой, как чаша, широкой и очень глубокой, окаймленной темной стеной деревьев. Склоны и дно балки поросли травой; деревьев за изгородью уже не росло – только на самом дне чаши стояли три очень высокие и очень красивые серебристые березы. В балку спускались еще две тропы: одна – с востока, другая – с запада.
Несколько участников Совета прибыли чуть раньше. По двум другим тропам шагали новые. Два-три энта нагнали Древоборода по дороге. Хоббиты смотрели на энтов во все глаза. Они ожидали увидеть существ, как две капли воды похожих на Древоборода, думая, что энт от энта отличается не больше, чем хоббит от хоббита (во всяком случае, на взгляд чужака), и страшно удивились, обнаружив, что это совсем не так. Энты походили друг на друга не больше, чем деревья. Некоторые, казалось, были одной породы, но даже деревья одной породы растут каждое по-своему и претерпевают разные превратности судьбы; похоже было, что и с энтами происходило то же самое. Были здесь и энты разных древесных пород, не более схожие между собой, чем, например, бук с березой или дуб с елью. Явилось на Собор и несколько совсем древних энтов, бородатых и сгорбленных. Это были крепкие, матерые патриархи, но Древобород все равно выглядел старше всех. Много было высоких, могучих энтов, статных, одетых в превосходную, гладкую кору, похожих на лесные деревья в расцвете зрелости; но юношей и подростков не было вовсе, не говоря уже о детях. На широком травянистом дне балки собралось уже около двадцати обитателей Фангорна, и примерно столько же шествовало вниз по трем тропинкам.
В первую минуту Мерри и Пиппина поразила прежде всего разномастность собравшихся. У каждого кожа-кора была своего особого цвета, и друг от друга энты разнились необычайно. Они отличались обликом, пропорциями, ростом, толщиной, длиной рук и ног и даже количеством пальцев (от трех до девяти!). Только двое немного смахивали на Древоборода и были, по-видимому, сродни дубам или букам. Прочие энты напоминали другие деревья. Были тут и каштаны (смуглые, на коротких, могучих ногах, с растопыренными пальцами), и ясени (высокие, серые, многопалые и длинноногие), и ели (эти были выше всех), не говоря уже о березах, рябинах, липах... Но когда энты, окружив Древоборода, слегка наклонили головы и, пристально глядя на чужестранных гостей, тихо и мелодично загудели, между ними сразу же обнаружилось внутреннее родство. Главное, что объединяло их, – глаза: не такие, может быть, глубокие, не так много повидавшие, как у старого Древоборода, но одинаково вдумчивые, неторопливые, спокойные, и в глубине зрачков у них мерцали такие же зеленые искорки.
Когда все явились, участники Собора широким кругом обступили Древоборода – и завели разговор, странный и невразумительный. Энты принялись согласно гудеть и рокотать: один начинал, другой вторил, за ним вступали остальные – и вот уже хор загремел в полную мощь. Голоса то возвышались, то опадали в едином монотонном ритме. Иногда одна сторона круга смолкала; тогда нарастали голоса с другой стороны, накатываясь и откатываясь, словно морские волны, и постепенно стихая. Затем снова вступала противоположная сторона. Пиппин не мог разобрать ни слова. Ничего удивительного – ведь энты, скорее всего, держали совет на своем, энтийском языке. И все же их торжественное пение нравилось хоббиту, и поначалу он слушал во все уши; вскоре, правда, внимание его отвлеклось, и Пиппин начал всерьез побаиваться, что энты не успели еще пожелать друг другу доброго утра,– они ведь любят обстоятельность. Время шло, песня не смолкала... А что будет, если Древобород вздумает провести перекличку? Интересно, сколько дней это займет?
„Хотел бы я знать, как по-энтийски да и нет“, – подумал он и широко зевнул.
Древобород не преминул это заметить.
– Хм! Хо, хэй, Пиппин! – пробасил он. Энты смолкли. – Я совсем забыл, что вы народ торопливый. Да и кому не наскучит слушать непонятные речи? Идите прогуляйтесь. Я вас представил, энты на вас посмотрели, согласились, что вы не орки, и порешили добавить в Список еще одну строчку. Больше мы пока ничего сделать не успели, но для Собора энтов и это едва ли не спешка. А вы, если желаете, пройдитесь по балке. Вон на том склоне есть родник – вода там хорошая, чистая, так что попейте, освежитесь. А нам надо еще кое о чем переговорить, прежде чем начнется главная работа. Я буду время от времени навещать вас и рассказывать, как идут дела.
Он поставил хоббитов на землю. Прежде чем отойти, Мерри и Пиппин низко поклонились энтам. Похоже, тех неслыханная гибкость незнакомцев весьма позабавила, если судить по общему гулу и вспыхнувшим в глазах энтов искрам; но вскоре все повернулись к пришельцам спиной и вновь завели свою нескончаемую песню, а хоббиты побрели по одной из тропинок наверх, к изгороди. Добравшись до выхода, они выглянули наружу и осмотрелись. Немного поодаль начинался заросший деревьями склон; вдали, над низкими лесистыми вершинами, светился снежно-белый горный пик. Обернувшись в другую сторону, хоббиты увидели уходящие в серую даль ряды деревьев. Там, на горизонте, светлела зеленая полоска, и Мерри догадался, что это начинаются роханские равнины.
– Интересно, в какой стороне Исенгард? – полюбопытствовал Пиппин.
– Знать бы, где мы, тогда я, может, и сказал бы, – вздохнул в ответ Мерри. – Гора – это, надо думать, Метедрас. А Исенгард, если я правильно помню, лежит по ту сторону хребта. Последний отрог Туманных Гор раздваивается на манер вилки. Между зубьями этой вилки как раз и прячется Исенгард. Видишь там, за хребтом, темную дымку? Может, это не дымка, а настоящий дым?
– А как он выглядит, этот Исенгард? – спросил Пиппин. – Смогут энты к нему подступиться или, может, нечего и пытаться?
– Не знаю, – сказал Мерри. – Исенгард – это что-то вроде площадки, окруженной не то скалами, не то холмами, а посредине стоит не то утес, не то столб, не то каменный остров, который называется Орфанк. На этом острове и выстроена Саруманова башня. Проникнуть в Исенгард можно только через ворота, – правда, я не знаю, одни они там или несколько, а из ворот, кажется, вытекает река – она течет откуда-то с гор в сторону Роханской Щели. Похоже, энтам этот орешек будет не по зубам... Но я тебе скажу, эти энты не так просты, как кажутся. С виду они вроде как безобидные, даже немного потешные – но это только с виду! Они, конечно, чудаки и увальни, и слишком долго терпят, если случается какая-нибудь неприятность, – так что неудивительно, что они такие грустные. Но их все-таки можно расшевелить. И если это случится – не хотел бы я оказаться в стане их врагов!
– Пожалуй, – кивнул Пиппин. – Я понимаю, что ты хочешь сказать. Одно дело – степенный, задумчивый старый бык, который лежит себе на траве и жует жвачку. И другое дело, если его раздразнить: тут уж уноси ноги! Причем перемена может произойти в одно мгновение. Интересно, удастся ли Древобороду их расшевелить? Он наверняка попытается. Только, боюсь, нелегко это, ох как нелегко! Возьми хотя бы самого Древоборода: как он вскинулся вчера вечером! И тут же спохватился...
Хоббиты постояли и повернули назад. Голоса энтов по-прежнему согласно возносились и опадали: совет шел своим чередом. Солнце поднялось выше и заглянуло в котловину, осветив верхушки трех берез и окатив противоположный склон прохладным золотым светом. Там, на склоне, хоббиты приметили в траве блестку родника и направились к ней, огибая балку по краю. Ох, и приятно же было ступать по мягкой прохладной траве, тем более что торопиться было решительно некуда! Вскоре они добрались до бьющего из земли ключа, глотнули чистой, холодной, ломящей зубы воды и уселись на замшелый камень рядом с родником, глядя на солнечные пятна и тени облаков, скользящие по дну котловины. Гул голосов по-прежнему стоял над Заколдованной Балкой. Хоббитам казалось, что они попали в какой-то иной мир, безмерно чуждый всему, что доводилось им видеть в прежней жизни. Сердце кольнула тоска по родным лицам, по привычным, знакомым голосам друзей. Как там они – Сэм, Фродо, Бродяга?
Наконец энты смолкли. Хоббиты увидели Древоборода: он шел к ним в сопровождении еще одного энта.
– Гм! Гумм!.. Я к вам, – произнес Древобород. – Соскучились небось? Устали, не стоится на месте, хм? Боюсь, придется потерпеть еще немного. Точнее, еще столько же, а может, и больше. Надо еще раз растолковать дело тем, кто живет далеко отсюда и далеко от Исенгарда, а заодно – всем, кого я не успел предупредить сегодня утром, перед Собором: они подошли только теперь. А там уж мы решим, что делать. Впрочем, время нужно только на то, чтобы пересказать суть. Решаем-то мы быстро... Так что готовьтесь: сегодня Собор не кончится. Скорее всего, мы будем беседовать еще добрых два дня. В утешение я привел вам товарища. Он живет поблизости. По-эльфийски его зовут Брегалад. Он заявляет, что решение уже принял и обсуждать ему нечего. Хм! Хм! Если кого из энтов и можно назвать торопливым, так это его! Уверен, что вы подружитесь... Ну, до свидания! – И Древобород пошел прочь.
Брегалад торжественно и серьезно разглядывал хоббитов, а те в свою очередь смотрели на него, гадая, когда же он выкажет свою „торопливость“. Их новый товарищ был высок ростом и, видимо, принадлежал к младшему поколению. Кожа на руках и ногах у него была гладкой и блестела, губы алели, а волосы – отливали всеми оттенками серо-зеленого. Он легко гнулся в любую сторону, как тонкое деревце на ветру. Помолчав, энт наконец заговорил звучным, как у Древоборода, но не таким низким и без рокочущих ноток голосом.
– Ха, хм! Друзья мои! Не прогуляться ли нам? – предложил он. – Я – Брегалад, или, по-вашему, Стремглав.[351] Это, конечно, прозвище, не имя. Так меня зовут с тех пор, как я однажды ответил „Да!“ одному из старших, не успев дослушать вопроса. Но я и пью быстрее, чем остальные. Бывает, они еще усов не обмочили, а я уже ставлю на стол кубок и – поминай как звали... Ну как, пойдем?
И он протянул хоббитам красивые длиннопалые руки.
Целый день они гуляли с ним по лесу, распевали песни и смеялись; а смеялся Стремглав часто. Солнце выглядывало из-за туч – и он смеялся от радости, встречался по пути ручей или родник – Стремглав, смеясь, наклонялся над ним и плескал водой себе на голову и ноги. Он смеялся, услышав непонятный хоббитам шорох в чаще, смеялся шелесту листвы. Увидев рябину, он непременно останавливался, протягивал к ней руки и заводил долгую песню, покачиваясь, словно на ветру.
К ночи он привел хоббитов к себе домой – если, конечно, можно было назвать домом замшелый камень в густой траве под зеленым склоном. Вокруг росли рябины, под боком журчала вода (какой же энтийский дом без воды!): на сей раз это был родник на склоне холма. Брегалад и хоббиты сумерничали, тихо беседуя, пока на лес не спустилась темная ночь. Из Балки доносился гул энтийских голосов, но теперь они звучали глуше, грознее и решительнее, чем утром. Иногда какой-нибудь голос выделялся из общего хора и взмывал над остальными взволнованной скороговоркой; тогда все прочие энты стихали, словно прислушиваясь. Но Брегалад не обращал внимания и тихонько шептался с хоббитами на Общем Языке. Они узнали, что энт принадлежит к роду Живокоров. Край, где обитали его родичи, был разорен дотла. Теперь хоббиты поняли, почему Брегалад так „поторопился“, – любить орков ему было не за что.
– У меня на родине росло столько рябин! – шептал Брегалад печально. – Некоторые из них поднялись над землей, еще когда я был совсем молодым побегом. Это было много лет назад, когда повсюду царили мир и тишина. Самые старые из моих рябин были посажены еще энтами – они хотели угодить своим женам, но те только улыбнулись[352] и возразили, что знают места, где и цвет на деревьях белее, и плоды слаще. Но для меня рябины затмевают красотой даже племя Розовых Кустов! Кроны у моих рябин были что зеленые купола, а осенью ветви их пригибались к земле под тяжестью красных ягод, так что любо было смотреть! К ним слетались целые стаи птиц. Я люблю птиц, даже самых горластых, а у моих рябин всем находилось угощение. Только в один прекрасный день с птицами что-то случилось – они стали жадными и недобрыми: повадились ощипывать листья, а ягоды бросать на землю, не склевывая... Ну а вслед за птицами явились орки с топорами в руках и срубили мои деревья. Я звал моих друзей, я пел их длинные имена одно за другим, но ни один листик не дрогнул в ответ. Они не слышали, не отвечали. Они умерли, мои рябины.
О, Орофарнэ, Лассемиста, Карнемириэ![353]
Брат мой Рябина! Кровный мой брат!
Где твой наряд? Где твой наряд?
О, почему и растрескан, и гол
Глянцевый ствол, глянцевый ствол?
В ласковом свете лунных лучей,
Длинных ночей – ты пел, как ручей;
Пышною пеной соцветья белели,
Алые гроздья ярко горели –
Срублены, сгублены кроткие кроны!
Втоптаны в угли рубины короны...
О, Орофарнэ, Лассемиста, Карнемириэ!
Хоббитов стало постепенно клонить ко сну, и они наконец задремали под тихое пение Брегалада, на всех языках оплакивавшего своих любимых.
Весь следующий день Пиппин и Мерри провели с Брегаладом, но далеко от его „дома“ уже не уходили. По большей части они сидели под кручей, не разговаривая; ветер стал холоднее, посвинцовевшие тучи опустились ниже, солнце выглядывало редко. Собор продолжался, и по-прежнему доносились из Балки голоса энтов, возвышаясь и опадая, – то звучные и мощные, то тихие и печальные; песня то неслась вскачь, то замедляла шаг и звучала торжественно, как на тризне.
Наступила вторая ночь, а энты все пели и пели под несущимися рваными облаками, и в разрывах вспыхивали звезды.
И вот настало третье утро, бледное и ветреное. На рассвете песнь внезапно сменилась согласным оглушительным гулом – и голоса вновь опали. Приближался полдень; ветер улегся, и в воздухе повисло тяжелое, напряженное ожидание. Пиппин и Мерри заметили, что Брегалад замер и прислушивается, хотя в лощинку, где находился дом энта, звуки доносились смутно и невнятно.
В полдень трещины и разломы в облаках налились золотом, на землю веером брызнули солнечные лучи. И вдруг хоббиты заметили, что наступила непривычная тишина. Весь лес напряженно затих, словно прислушиваясь. Пиппин и Мерри не сразу осознали, что песнь энтов оборвалась. Брегалад стоял вытянувшись и смотрел в сторону Заколдованной Балки.
И вдруг тишина взорвалась мощным колокольным гулом: „Рр-а-гу-умм-ра!“ Деревья затрепетали и пригнулись к земле, словно по ним хлестнул шквал. Еще мгновение тишины – и вот послышалась гулкая, торжественная барабанная дробь, а за ней – могучий хор:
Идем, идем под барабан!
Та-ранда-ранда-ранда-ран!
Энты приближались, и все громче раздавалась песня:
Мы на таран под барабан
Идем та-рана-рана-ран!
Брегалад подхватил Пиппина с Мерри на руки и шагнул навстречу барабанному бою.
Наконец хоббиты увидели и самих энтов: выстроившись в колонну, они огромными шагами спускались навстречу. Вел их Древобород, за ним следовало около полусотни лесных великанов. Шли они по два, держа шаг, и отбивали ритм, хлопая ладонями по бокам. Вблизи стало видно, что глаза их сверкают.
– Гумм! Гумм! Вот и мы – с барабанным боем! – воскликнул Древобород, завидев хоббитов и Брегалада. – Сюда! Сюда! Присоединяйтесь к Собору энтов! Мы выступаем! Мы идем на Исенгард!
– На Исенгард! – загремели в ответ голоса. – На Исенгард!
На Исенгард! Вперед! Вперед!
До самых каменных ворот!
Мы штурмом Исенгард возьмем –
Под барабан идем, идем!
Нам пепел братьев в грудь стучит –
И песнь военная звучит:
Война! Война! Под барабан!
Та-ранда-ранда-ранда-ран!
На Исенгард! Идем! Идем!
По камню крепость разнесем!
Так пели энты, шагая на юг.
Брегалад – глаза у него так и сияли – не мешкая встал в строй и зашагал бок о бок с Древобородом. Старый энт взял у него хоббитов и снова посадил их себе на согнутые руки. Перегрин и Мерри оказались во главе войска. Сердце у них колотилось, но голову они держали высоко. Они знали и прежде, что энты рано или поздно решатся, но внезапное преображение, свидетелями которому они стали, поразило хоббитов до глубины души. Так бывает, когда река прорвет шлюз и вода устремится в брешь, сметая и опрокидывая все, что встретится ей на пути...
– Энты, похоже, довольно быстро решили, что им делать, да? – осмелев, спросил Пиппин, когда песня смолкла, – слышался только мерный грохот шагов да стук отбивающих такт ладоней.
– Быстро? – переспросил Древобород.– Гумм!.. Правда твоя! Гораздо быстрее, чем можно было ожидать! Уже много веков я не видел их в таком гневе. Мы, энты, не любим гневаться. Мы никогда не выходим из себя, пока не станет ясно, что нашим деревьям и нашей жизни угрожает серьезная опасность. Но нам давно уже никто и ничто не угрожало – по крайней мере, со времен войны Саурона и людей Запада. И вот являются орки, крушат деревья налево и направо – рарум! – и добро бы пускали их на дрова, хотя и это преступление, но у них нет даже этого оправдания. Вот что нас разъярило! Кроме того, Саруман – наш сосед, ему бы помочь нам, а тут черная измена!.. С волшебников спрос особый. На то они и волшебники. Нет для такого предательства достойных проклятий ни у эльфов, ни у энтов, ни у людей! Смерть Саруману!
– А вы и вправду можете расколошматить исенгардские ворота? – усомнился Мерри.
– Гумм... Почему бы и нет? Ты, наверное, не знаешь, как мы сильны. Слышал про троллей? Так вот, тролли необычайно сильны. Враг сделал их во времена Великой Тьмы, по нашему образу и подобию, в насмешку над нами – так же, как орков он сделал по образу и подобию эльфов. Но мы сильнее троллей. Мы созданы из костей земли. Мы умеем раскалывать камень, как раскалывают его корни деревьев, только быстрее, намного быстрее, особенно если нас как следует разгневать! Коли нас не порубят топорами, не сожгут огнем и не заколдуют, мы разнесем Исенгард на мелкие осколки и превратим его стены в прах.
– Но ведь Саруман наверняка попытается вас остановить! Разве нет?
– Хм! А, ну, наверное. Конечно. Скажу честно, я долго размышлял об этом. Но, видите ли, большинство энтов моложе меня, моложе на много древесных поколений. Все они горят гневом и думают только об одном – поскорее разнести Исенгард по камешку. Они скоро сами поостынут и призадумаются, но это будет не раньше, чем наступит час вечернего кубка. Много потребуется питья, чтобы утолить нашу жажду! А пока пускай себе идут вперед и поют. Путь далек, времени на размышление еще много. Главное – начать!
И Древобород присоединился к хору. Но вскоре песня его перешла в бормотание, а там он и вовсе смолк. Пиппин видел, что лоб старого энта прорезали морщины, брови сдвинулись. Когда Древобород поднял опущенные веки, хоббит увидел, что глаза энта затуманены печалью. Но в этой печали не было уныния: зеленое пламя не погасло – просто ушло в глубину, в темные колодцы раздумий.
– Конечно, все может случиться, друзья, – снова заговорил Древобород. – Может статься, мы идем навстречу судьбе. Как бы этот поход не стал для нас последним! Но если бы мы остались дома и предались безделью, гибель все равно рано или поздно настигла бы нас. Мысль об отмщении зрела в наших сердцах давно, потому-то мы и двинулись на Исенгард, не откладывая. Решение было принято далеко не спрохвала! Если это последний поход энтов, пусть он по крайней мере будет достоин песни! Почему бы не пособить другим племенам, прежде чем исчезнуть? Я бы, конечно, предпочел идти своей дорогой и ждать того дня, когда исполнится предсказание и отыщутся наши жены. Я был бы рад, очень рад увидеть Фимбретиль! Но не будем забывать, что песни, как и деревья, приносят плоды лишь в назначенное время, и никто не может сказать, как именно это свершится. А бывает и так, что песни увядают раньше срока...
Энты шли и шли вперед. Миновав узкую, длинную долину, тянувшуюся вдоль подножия, они начали долгое восхождение на высокий западный отрог Туманных Гор. Лес отстал, сменившись березовыми рощицами. Потянулись голые склоны, где не росло ничего, кроме редких, чахлых сосенок. Впереди, уходя за черную спину горы, садилось солнце. Наступили серые сумерки.
Пиппин оглянулся. Что это? Энтов как будто стало больше. Как это понимать? Вместо тусклых, голых осыпей внизу темнели островки леса. Но что удивительнее всего – эти островки двигались! Неужели деревья Фангорна проснулись от вечной спячки? Неужели на войну отправился весь лес? Пиппин протер глаза, уверенный, что это обман зрения, прихоть горных сумерек. Но высокие серые силуэты деревьев позади действительно двигались! Они следовали за энтами! До ушей доносился странный шум, похожий на шум ветра в кронах... Энты тем временем приблизились к вершине. Все песни смолкли. Наступила ночь. В горах воцарилась тишина; только земля дрожала под тяжелыми шагами энтов, да сзади что-то потрескивало и шелестело, словно листва на ветру. На вершине лесное войско остановилось, и хоббиты глянули вниз, в черную пропасть. Там, внизу, лежала в кольце скал долина Сарумана – Нан Курунир.
– Над Исенгардом ночь, – молвил Древобород.
Глава пятая.
БЕЛЫЙ ВСАДНИК
– Промерз до костей,– пожаловался Гимли, хлопая в ладоши и притопывая, чтобы согреться.
Рассвело; на заре друзья, как могли, приготовили себе завтрак и решили еще раз осмотреть место битвы, благо день обещал быть ясным. Они все еще надеялись отыскать следы хоббитов.
– Не забудьте про вчерашнего старика! – напомнил Гимли. – Право, мне было бы спокойнее, если бы я увидел на земле его следы!
– Что же в этом успокоительного? – пожал плечами Леголас.
– Тогда стало бы ясно, что это был просто старик, чьи ноги оставляют обыкновенные следы, – пояснил Гимли, – а не кто-нибудь иной.
– Может быть, ты и прав, – согласился эльф, – но тут и тяжелые сапоги следов не оставят. Слишком высокая и упругая здесь трава.
– Следопыта этим с толку не собьешь, – возразил Гимли. – Арагорну примятого стебелька хватит. Только, боюсь, ничего он не найдет. Даже теперь, когда стало светло. Это был призрак Сарумана. Я в этом совершенно уверен. А вдруг он и сейчас еще следит за нами из Фангорна?
– Вполне может быть, – сказал Арагорн. – И все же я в этом не уверен. Мне не дают покоя кони. Ты, Гимли, говоришь, что их кто-то спугнул и они умчались. А мне кажется, тут совсем другое. Ты слышал, Леголас, как они ржали? Разве похоже было, что они обезумели от страха?
– Ничуть. Я прекрасно их слышал. Если бы не темнота и не наш собственный испуг, я подумал бы, что кони ошалели от неожиданной радости, словно встретили друга, по которому давно тосковали!
– Вот именно, – сказал Арагорн. – Но мне не разрешить этой загадки, если они не вернутся. А пока к делу! Скоро взойдет солнце. Оставим догадки на потом! Начнем прямо отсюда, с нашего лагеря, а потом как можно тщательнее обследуем округу и будем подниматься к лесу. Что бы мы ни думали о ночном госте, наша задача – найти хоббитов. Если им каким-то образом удалось бежать от орков, то спрятаться они могли только в лесу. Иначе бы их сразу увидели. Если отсюда и до самой опушки следов не отыщется – вернемся и еще раз осмотрим поле боя, а потом разворошим пепел. Правда, среди пепла мы вряд ли что-нибудь найдем: роханцы слишком хорошо знают свое дело.
Друзья принялись исследовать землю, ползая на коленях и ощупывая каждую былинку. Дерево печально смотрело на их старания. Листья его безжизненно повисли, чуть шурша на холодном ветру; ветер дул с востока. Наконец Арагорн начал постепенно отходить в сторону. Он миновал черные головешки маленького сторожевого костерка, который был ближе к реке, и двинулся по направлению к холму, где разыгралась битва. Внезапно он остановился, нагнулся еще ниже, почти зарывшись лицом в траву, и громко окликнул друзей. Леголас и Гимли поспешили к нему.
– Наконец-то! – воскликнул Следопыт, поднимая с земли измятый древесный лист, уже начинавший буреть, большой, светлый, золотистого оттенка, слегка подсохший. – Это лист лориэнского маллорна! К нему прилипло несколько крошек – видите? И в траве тоже крошки. А это что? Смотрите! Обрывки перерезанной веревки!
– И кинжал, которым ее перерезали, – добавил Гимли, вытаскивая из ближайшей кочки по рукоять втоптанный в землю короткий зазубренный кинжал. Отыскались и ножны.
– Орочий, – определил гном, с омерзением поднимая кинжал за рукоять, вырезанную в виде отвратительной головы с косящими глазами и глумливо оскаленным ртом.
– Вот загадка так загадка! – воскликнул Леголас. – Итак, связанный по рукам и ногам пленник спокойно уходит от своих похитителей, проникает через роханское окружение, усаживается среди чиста поля у всех на виду и перерезает путы орочьим кинжалом. Но как он все это проделал и почему? Если у него были связаны ноги, разве он смог бы убежать, да еще так далеко? А если руки – то каким образом веревка оказалась перерезанной? Если же он вообще не был связан, то зачем ему понадобилось перерезать веревку? Ладно. Допустим, он все это проделал. Что же дальше? Дальше он, довольный собой, усаживается на кочку и не торопясь разворачивает лембас! Как же не хоббит?! Тут и лориэнского листика не надо, чтобы догадаться. Ну а покушав, он, я полагаю, выпростал крылышки, зачирикал и полетел в лес. Найти его будет проще простого – надо только выучиться летать!
– Колдовство! – решил Гимли. – А то зачем бы тут околачиваться этому старику? Что скажешь, Арагорн? Может, ты что-нибудь добавишь?
– Может, и добавлю, – улыбнулся Следопыт. – Дело в том, что тут есть и другие следы. Вы просто не обратили на них внимания. Согласен: хоббит тут побывал, причем либо руки, либо ноги были у него свободны. Я думаю, руки: это сразу упрощает мою задачу. Дело в том, что его сюда принесли. Тут неподалеку пролилась кровь – орочья кровь. Земля вокруг изрыта копытами, и, кроме того, отсюда волокли по земле что-то тяжелое. Всадники, видимо, настигли здесь какого-то орка, убили, а тело бросили в общий костер. Ну, а хоббита они просмотрели по самой простой причине – все это происходило ночью, а на беглеце был эльфийский плащ. Разумеется, бедняга до смерти устал и проголодался. Нет ничего удивительного в том, что, перерезав путы кинжалом убитого врага, он решил малость передохнуть, а заодно заморить червячка, прежде чем подобру-поздорову убраться с опасного места. Большое утешение знать, что у него в кармане завалялся кусочек лембаса. Это по-хоббичьи! Ведь он не успел взять с собой котомку... Я говорю „хоббит“ и „он“; однако их вполне могло быть двое, и я на это крепко надеюсь. Прямых тому доказательств у меня, правда, нет...
– Как же ему или им удалось освободить руки? – недоумевал Гимли.
– Этого я сказать не могу, – признал Арагорн. – И еще: хотелось бы понять, куда и зачем тащил их этот орк? Ручаюсь, не затем, чтобы помочь им улизнуть! Впрочем, дело постепенно проясняется. Я давно задаюсь вопросом: почему орки, убив Боромира, пощадили Пиппина и Мерри? И почему они ограничились хоббитами? Они вполне могли напасть на лагерь, но предпочли поскорее рвануть восвояси, в Исенгард. Может, они полагали, что взяли в плен Хранителя Кольца и его верного слугу? Хотя навряд ли... Хозяева не решились бы дать им столь недвусмысленные указания, даже если сами и знали, что к чему. Орки – народ не очень-то надежный. Думаю, что им приказано было попросту нахватать побольше хоббитов, причем любой ценой и обязательно живыми. Но кто-то из орков попытался ускользнуть с драгоценной добычей, пока не началась битва. Здесь, как всегда у орков, объяснение надо искать в предательстве. Наверное, какой-нибудь сильный и дерзкий орк собирался загрести себе всю награду, а может, у него были еще какие-нибудь цели... Так мне видится. Можно, конечно, повернуть все как-нибудь по-другому... И все же мы теперь знаем твердо: кому-то из наших друзей, а может и обоим, удалось бежать. Наша задача – найти их и помочь. Роханцам придется подождать. Если один из наших друзей поневоле оказался в этом темном и странном лесу, нам тем более негоже робеть.