Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 45 страница

– Далека дорога до Эдораса, и пешему нелегко одолеть ее, старец он или юноша, – покачал головой Арагорн. – Боюсь, что, пока мы доберемся туда, все битвы уже отгремят.

– Посмотрим, посмотрим, – сказал Гэндальф. – Так вы идете со мной?

– Выйдем-то мы вместе, – ответил Арагорн. – Но подозреваю, что ты будешь там прежде меня, – стоит тебе только захотеть...

Встав, он посмотрел Гэндальфу в глаза. Долго оставались они в неподвижности, а Леголас и Гимли в молчании глядели на них. Арагорн, сын Араторна, высокий и суровый, как скала, стоял, положив руку на меч, словно древний король, что ступил некогда из морских туманов на берег Средьземелья, чтобы владычествовать над меньшими человеческими племенами. Но стоявший перед ним, опираясь на посох, согбенный старец в белом обладал властью, пред которой блекла власть земных королей, и фигуру его окружал ореол света.

– Разве я ошибаюсь, Гэндальф? Ты доберешься быстрее меня, куда ни пожелаешь, – стоит тебе только захотеть, – повторил Арагорн. – Но вот что я еще скажу тебе: ты – наш проводник и наше знамя. У Черного Властелина есть Девятеро. У нас – Один, Белый Всадник, но он сильнее Девятерых. Он прошел огонь и бездну. Девятеро не могут не страшиться его. Мы пойдем за ним всюду.

 

– Так и будет, – сказал Леголас. – Но сперва разреши мое недоумение и расскажи, что случилось с тобой в Мории! Неужели ты так ничего и не откроешь? Неужели нельзя уделить нам еще минуту и объяснить, как же ты все-таки спасся?

– Я уделил вам уже столько драгоценных минут, что, право, не знаю... – вздохнул Гэндальф. – Но будь у меня и год в запасе, я не стал бы рассказывать всего.

– Раскажи хотя бы то, что можно, хотя бы вкратце, – присоединился к Леголасу Гимли. – Ну же, Гэндальф! Как тебе удалось отделаться от Балрога?

– Не называй этого имени вслух! – одернул его волшебник. По лицу его пробежала тень боли, и он смолк, сразу ссутулившись и постарев; теперь он казался дряхлым, как сама смерть. – Долго я падал, – произнес он наконец медленно и неохотно, как будто ему требовалось усилие, чтобы вспомнить. – Очень долго. Мы падали вместе. Его огонь нещадно палил меня, и я в конце концов сгорел бы – но мы упали в воду, и нас окружила тьма. Вода была холодна, как смерть, и сердце у меня едва не заледенело навеки.

– Глубока бездна под мостом Дьюрина, и кто измерил ее? – проговорил Гимли благоговейно.

– Но и у этой бездны есть дно за пределами света и за пределами ведения, – продолжал Гэндальф. – Там, у каменных Оснований Мира, я и оказался. Он все еще был со мною. Огонь потух, и мой враг покрылся холодной слизью, сразу став скользким, как удав, и обнаружив чудовищную силу. Мы продолжали бороться – глубоко, глубоко под землей живущих, там, где нет счета времени. То он сжимал меня в кольцах, то я наносил ему удары, пока он наконец не бежал прочь и не попытался скрыться от меня в темных переходах. Знай, Гимли, сын Глоина, что не дети Дьюрина высекли в горе эти ходы и лазы!.. Глубоко, глубоко, глубже самых глубоких гномьих пещер, живут под землею безымянные твари, исподволь грызущие Основания Мира. Даже Саурон ничего не знает о них. Они гораздо старше его... Я был там, но говорить о них не стану, ибо не хочу, чтобы вести из того мира омрачали солнечный свет. Мой враг был моей единственной надеждой, и я преследовал его по пятам, пока он не вывел меня к тайным подземным переходам Казад-дума, которые он знал, как никто. Мы поднимались все выше и выше – и наконец достигли Бесконечных Ступеней.

– Они уже много веков бесследно утеряны, – взволновался гном. – Есть такие, что говорят, будто их никогда и не было: легендам, дескать, веры нет. А другие считают, что они все-таки существовали, но давно разрушены...

– Так вот, они существуют. Из глубочайших подземелий и пещер поднимаются эти Ступени и восходят на неописуемую высоту. Нигде не обрываясь, эта винтовая лестница в много тысяч ступеней ведет к Башне Дьюрина, вырубленной в живом камне Зирак-Зигила, на вершине Серебряного Пика, в Туманных Горах. Там, на Кэлебдиле, открылось перед нами затерянное в снегах одинокое окно, а перед ним – узкий карниз на головокружительной высоте, орлиное гнездо, вознесенное над всеми облаками и туманами мира. Солнце безжалостно жгло снега, но долины были затянуты облаками. Мой враг ринулся в оконный проем, я – за ним. И тут он снова вспыхнул всесожигающим пламенем. Если бы кто-нибудь видел нашу великую битву, песни о ней пелись бы веками!.. – Гэндальф неожиданно рассмеялся. – Хотя что можно сказать в песне? Да и кто бы ее сложил? Найдись свидетель, он подумал бы, что в горах бушует буря, – вот и все. Он услышал бы гром, он сказал бы, что видел, как молнии бьют прямо в скалы, как пляшут на склонах огненные языки... Вокруг нас все заволокло дымом и горячим паром. С неба падал лед... Наконец я сбросил своего противника вниз. Падая, он пробил склон горы и скрылся из виду. А меня взяла тьма, и я долго блуждал вне мысли и вне времени по дорогам, о которых не буду говорить ничего. Нагим я был послан обратно[356] – на краткое время, только чтобы довершить свое дело, – и нагим лежал на вершине горы. Я был одинок и забыт всеми. Пути вниз, с этого высокого каменного рога земли, мне не было. Башня позади меня обратилась в прах, окно исчезло, а разрушенную лестницу завалило обгоревшими осколками камней. Так я лежал, глядя в небо, и звезды вершили надо мной круговорот, и каждый день был как целая жизнь. До ушей моих слабо доносились звуки со всех концов земли – стоны рожениц и умирающих, песнь и плач, вечная тягучая жалоба камня, изнемогающего под тяжестью лежащего на нем бремени... Наконец Гвайир, Князь Ветра, нашел меня и унес прочь.

– Видно, судьба тебе век носить эту тяжкую ношу, о друг-избавитель! – сказал я ему.

– В первый раз ты и впрямь был тяжкой ношей, – ответил он. – Но сейчас ты меня совсем не утрудил. Ты легче лебединого перышка. Сквозь тебя просвечивает солнце. Я тебе, пожалуй, и вовсе не нужен: если я разожму когти, ты не упадешь, а полетишь по ветру.

– Нет уж, не разжимай когтей! – испугался я: в меня снова входила жизнь. – Лучше отнеси меня в Лотлориэн!

– Так и приказала мне Владычица Галадриэль. Это она послала меня на поиски, – сказал орел.

Вскоре мы приземлились в Карас Галадоне. Оказалось, что вы ушли из Лориэна незадолго до моего появления. Там, в нестареющей стране, где время не тлит, но исцеляет, я провел не один день, обрел исцеление и был облачен в белые одежды. Я дал много советов и сам выслушал не один совет, прежде чем вступить на тайные, неведомые тропы, которые привели меня сюда. Некоторым из вас я принес весточку. Вот что меня просили сказать Арагорну:

 

Давно уже в дальние долы и горы

Послал Элессар дунаданов дозоры.

Час пробил пропавшему выйти опять:

Пора Следопытам на битву скакать.

А путь твой неведом, и тяжек твой труд,

И Мертвые к Морю тропу стерегут.

 

А Леголасу Владычица передала такие слова:

 

Рожденный в Зеленом Лесу Леголас!

Ты жил беспечально, но бойся хоть раз

Крик чайки услышать над пеной морской –

Навеки забудешь дорогу домой.[357]

 

Гэндальф замолчал и закрыл глаза.

– Значит, мне она ничего не велела передать? – спросил Гимли, опуская голову.

– Ее слова темны, – сказал Леголас, – и тем, кто их удостоился, трудно постичь их смысл.

– Мне от этого мало радости, – вздохнул Гимли.

– Чего же ты хочешь? – сказал Леголас. – Может, ты ждешь, чтобы тебе сказали, какая тебя ждет смерть?

– Если это все, что Она может сказать мне, – да!

– О чем вы? – открыл глаза Гэндальф. – А! Ну, думаю, вы не совсем правы – я, например, догадываюсь, что значат эти строки. Прости меня, Гимли! Я просто задумался над ними еще раз. Для тебя тоже кое-что есть! Только ни загадок, ни мрачных пророчеств не жди. Вот что просила сказать тебе Владычица:

„Гимли, сыну Глоина, передай привет от Госпожи его. Где бы ты ни был, Хранитель Локона, мои мысли с тобой. Но не забывай посмотреть на дерево, прежде чем замахнуться на него топором!“

– Воистину благословен час нашей встречи, Гэндальф! – Гимли вскочил на ноги, подпрыгнул – и вдруг запел что-то на странном гномьем языке, размахивая топориком и восклицая: – Вперед! Вперед! Голова Гэндальфа отныне священна – так поищем другую, которую не грех будет расколоть!

– За этим далеко ходить не придется, – сказал, вставая, Гэндальф. – В путь, друзья! Время, отведенное для разговоров, истекло. Надо спешить.

 

Он снова накинул на плечи потрепанный серый плащ и первым спустился по ступеням каменной лестницы. Остальные последовали за ним. Дальше путь их лежал вниз по склону, к берегу Энтвейи. Пока они не оказались на траве Рохана, за опушкой, никто не проронил ни слова.

– Не вернулись кони, – вздохнул Леголас. – Нелегко нам придется!

– Нет! Пешком я не пойду. Время не терпит, – решительно сказал Гэндальф, выпрямился и свистнул, да так пронзительно, что остальные переглянулись, пораженные: трудно было ожидать такого от седобородого старца! Три раза свистнул Гэндальф – и вдруг всем показалось, будто с ветром донеслось далекое ржание. Арагорн припал ухом к земле, но не прошло и нескольких минут, как все явственно услышали топот копыт.

– Там не одна лошадь, – сказал Арагорн.

– Разумеется, не одна, одной четверых не снести, – невозмутимо подтвердил Гэндальф.

– Их три, – молвил Леголас, всматриваясь в степь. – Смотрите! Вон скачет Хасуфэл, а за ним и мой друг Арод! Но впереди еще один конь. Вот это скакун! Такого я еще не видел!

– И не увидишь, – подтвердил Гэндальф. – Это Скадуфакс. Он – старший в династии меарасов, благородных лошадей-властителей. Даже Теоден, Король Рохана, не видывал другого такого скакуна. Смотрите! Шерсть у него блестит, как серебряная, а скачет он – что ручеек бежит. Конь Белого Всадника явился на зов! В бою мы будем неразлучны!

Старый волшебник еще не кончил говорить, а огромный конь уже поднимался по склону крупной рысью. Бока его лоснились, грива развевалась на ветру. Немного позади следовали еще два скакуна. Завидев Гэндальфа, Скадуфакс перешел на шаг, громко заржал и, приблизившись к хозяину, коснулся ноздрями его плеча. Тот погладил коня по щеке.

– Далеко отсюда Ривенделл, друг мой! – сказал он. – Но ты не только быстр – ты еще и мудр, и поэтому успел вовремя. Теперь мы поедем вместе и в этом мире нас уже не разлучит ничто!

Вскоре подоспели еще два коня; они остановились чуть поодаль, как бы ожидая приказаний.

– Мы отправляемся в Метузельд, ко двору вашего хозяина, Теодена, – очень серьезно сказал им Гэндальф. Кони склонили головы. – У нас мало времени, а потому, друзья, мы, с вашего позволения, поедем верхом. Скачите что есть сил! Хасуфэл понесет Арагорна, Арод – Леголаса. Гимли я посажу с собой – если, конечно, Скадуфакс согласится нести двоих. Хотите напиться воды? Мы подождем, пока вы пьете, но смотрите торопитесь!

– Я начинаю догадываться, что случилось ночью, – сказал Леголас, легко вспрыгнув на спину Арода. – Если наших коней кто и спугнул, ржали они все-таки от радости – они встретили в поле своего вожака, Скадуфакса. Ты знал, что он где-то поблизости, Гэндальф?

– Да, – ответил волшебник. – Я мысленно позвал его и просил прибыть сюда как можно скорее – ведь еще вчера он был далеко на юге Роханских степей. Пусть же теперь, не мешкая, несет меня обратно!

Гэндальф что-то шепнул Скадуфаксу, и тот сразу взял в галоп – следя, правда, чтобы его товарищи не слишком отставали. Вскоре он резко свернул, отыскал пологий спуск к реке, перешел ее вброд – и помчался на юг, по ровной, безлесной, бескрайней равнине. Ветер колыхал неоглядное море серой травы. Дороги через степь не было, но Скадуфакс ни разу не замедлил шага и не остановился.

– Это кратчайший путь ко дворцу, который стоит у подножия Белых Гор, – объяснил Гэндальф. – В Восточном Эмнете, где пролегает главный северный тракт, земля гораздо тверже, зато в этих краях Скадуфакс знает каждое болотце и каждую ложбинку и поведет нас напрямик.

Много часов скакали они по степям и прибрежным лугам Энтвейи. Часто трава хлестала всадников по коленям, и не раз им чудилось, что лошади плывут по волнующемуся серо-зеленому морю. Иногда впереди блестело укрытое в траве озерцо, иногда путь преграждали целые заросли камышей, шумящих над предательской топью, – но Скадуфакс хорошо знал дорогу, а два других коня следовали точно за ним. Солнце постепенно клонилось к западу, и наконец в глаза всадникам сверкнуло алое пламя закатного диска, тонущего в море травы между двух далеких горных отрогов, облитых последними лучами зари, – казалось, горы расступились и разняли руки только для того, чтобы пропустить огненное светило. Из-за горизонта поднимался к небу столб дыма, обращая алый шар в кровь, – будто, опускаясь за край земли, солнце задело степную траву и подожгло ее.

– Вот она – Роханская Щель! – указал в ту сторону Гэндальф. – Взгляните на запад! За горами – Исенгард.

– Я вижу дым, – сказал Леголас. – Что бы это значило?

– Война, – бросил Гэндальф. – Скорее!

 

Глава шестая.

КОРОЛЬ ЗОЛОТЫХ ПАЛАТ

 

Солнце зашло, а Скадуфакс все несся вперед. Кончились долгие сумерки, наступила ночь. Когда всадники наконец остановились и спешились, даже у Арагорна спина затекла и онемела. Гэндальф дал своим спутникам всего несколько часов на отдых. Гимли и Леголас заснули; Арагорн лежал без сна, распростершись на земле лицом к небу, а Гэндальф так и простоял все это время, опершись на посох и вглядываясь в темноту, окутавшую горизонт. Вокруг царила тишина, ничто не нарушало безмолвия. Степь словно вымерла. Когда волшебник поднял остальных, по ночному небу протянулись длинные облака, подгоняемые ночным ветром. В темноте, под холодными лучами луны, всадники помчались дальше – так же быстро, как и при свете дня.

Час уходил за часом, а кони все мчались и мчались по степи. Гимли клевал носом и один раз чуть было не упал, но Гэндальф вовремя успел подхватить его и растолкать. Арод и Хасуфэл, усталые, но гордые, не отставали от своего вожака, легкой тенью мчавшегося впереди. Версты уносились прочь. Горбушка луны медленно опускалась в тучи, затянувшие западный горизонт.

Внезапно потянуло пронизывающим холодом. Тьма на востоке сменилась холодным серым рассветом, и наконец из-за далеких черных стен Эмин Муйла сверкнули алые лучи солнца. Встала прозрачная, светлая заря. В склоненных травах зашумел ветер, словно спеша наперерез всадникам. Внезапно Скадуфакс остановился как вкопанный и громко заржал. Гэндальф указал рукой вперед.

– Смотрите! – воскликнул он, и его друзья подняли усталые глаза.

Впереди высились горы Юга – снежноверхие, изрезанные черными линиями ущелий. К предгорьям поднимались луга, длинными зелеными языками уходя вверх и пропадая в узких, мрачных теснинах, проложивших себе путь к самому сердцу гор, где утро еще не заступило место ночи. Среди них открывалась широкая долина, которая вдавалась в горы, как морской залив. На дальнем конце ее высилась огромная выветренная скала с острой вершиной, а у входа в долину, как часовой, стоял одинокий холм. У подножия холма вилась серебристая нить реки, а верхушки уже коснулись рассветные лучи. В глаза путникам блеснула золотая искра.

– Говори, Леголас! – велел Гэндальф. – Скажи нам, что ты видишь?

Леголас заслонил глаза от низких лучей рассветного солнца.

– С ледников катится вниз белый поток, – начал он. – Там, где он выбегает из сумрака долины, стоит зеленый холм. Холм обнесен мощной стеной, рвом и колючей изгородью. За изгородью видны крыши домов, а посередине, на зеленой поляне, высятся палаты, построенные, по-моему, не кем-нибудь, а людьми. Кажется, эти палаты крыты золотом.[358] Блеск их виден издалека...[359] Столбы у дверей тоже золотые. У порога стоят воины в блестящих кольчугах, но вокруг пусто, – должно быть, роханцы еще спят.

– Город называется Эдорас, – сказал Гэндальф. – А золотые палаты зовутся Метузельд. В них живет Теоден, сын Тенгела[360], король Роханской Марки. Мы прибыли сюда на рассвете. Вот он, Эдорас, – дорога открыта! И все же будьте осторожны! У границ Рохана идет война, и Рохирримы, Хозяева Табунов, не спят, что бы нам издалека ни казалось. Мой совет: не вынимайте оружия и не будьте слишком высокомерны. Иначе не стоять нам перед троном короля Теодена!

 

Утро, чистое и звонкое, еще только разгоралось и в вышине пели птицы, когда всадники подъехали к берегу реки. Поток спускался на равнину с холмов и, описав широкую петлю, перерезал дорогу, а потом бежал дальше, к востоку, чтобы там, вдали, соединиться с Энтвейей, лениво текущей в своих камышовых берегах. Все вокруг зеленело. По влажным луговинам и травянистым берегам потока росли ивы. Здесь, в этой южной стране, кончики их ветвей уже по-весеннему малиновели. Через реку, судя по всему, переправлялись вброд: низкие берега испещрены были следами конских копыт. Всадники вступили в воду, переправились на другой берег и оказались на широкой наезженной дороге, поднимавшейся в гору.

Невдалеке от подножия обнесенного стеной холма дорога вошла в тень высоких зеленых курганов. Западные склоны их были словно запорошены снегом: трава цвела бесчисленными крошечными цветами, похожими на звезды.

– Взгляните! – показал на цветы Гэндальф. – Какие ясные глаза у этой травы! Они зовутся вечно-помни или симбэльминэ, как их именуют здешние люди. Цветы эти цветут круглый год, но встречаются только на могилах. Сейчас мы с вами едем вдоль курганов, где спят великие предки Теодена.

– Семь курганов слева и девять справа, – сосчитал Арагорн.

– Много же поколений минуло в мире с тех пор, как были построены Золотые Палаты!

– Пятьсот раз успели облететь багряные листья в Черной Пуще, у меня дома, – молвил Леголас. – Но нам это не кажется таким уж большим сроком.

– По роханским меркам, первый король воцарился в Рохане очень и очень давно, – возразил Арагорн. – От времен, когда строили эти Палаты, остались только песни, а годы ушли и канули в туманы прошлого. Теперь жители этого края называют его своей родиной и землей отцов, а язык их так изменился, что, пожалуй, они уже не поняли бы своих северных сородичей. – И он негромко запел на языке, которого ни эльф, ни гном не знали, но музыка незнакомых слов заставила их прислушаться внимательнее.

– Кажется, я догадался: это язык роханцев, – сказал Леголас. – Он сродни этой земле – то вольный и раскатистый, то твердый и суровый, как горы. Но о чем песня, я понять не могу, – правда, в ней слышна печаль, свойственная племени смертных...

– Попробую перевести ее для вас на Общий Язык, – согласился Арагорн. – Не знаю только, получится ли?

 

Где всадник, степями на бой проскакавший?

Где плуг, благодатную землю вспахавший?

Где жаркое пламя и голос струны?

Где шлем, и кольчуга, и эхо войны?

Как дождь над холмами и ветер над степью,

Те годы исчезли за горною цепью.

Кто дым от пожара в суму соберет?

Кто годы назад из-за Моря вернет?[361]

 

Так пел когда-то давным-давно один забытый ныне роханский певец. Дальше в этой песне поется о том, как высок и прекрасен был Эорл Юный, прискакавший сюда с севера. Говорят, у его скакуна по имени Фелароф – Отец Коней – на ногах были крылья. Люди до сих пор поют эту песню – даже теперь, на закате славной эпохи.

Безмолвные курганы остались позади. Извилистая дорога вела дальше, вверх, по зеленым холмам, к мощному обветренному валу и воротам Эдораса.

У ворот сидело множество людей, облаченных в блестящие кольчуги. Завидев пришельцев, они вскочили и скрестили свои копья, преграждая им путь.

– Стойте, чужеземцы, ибо мы не знаем вас![362] – крикнули они на своем языке и потребовали от непрошеных гостей, чтобы те назвали свои имена и открыли, зачем пожаловали в Эдорас. В глазах стражников читалось скорее удивление, чем радушие, а на Гэндальфа они смотрели и вовсе неприязненно.

– Я хорошо понимаю ваш язык, – ответил им по-рохански Гэндальф. – Но мало кто из чужеземцев владеет роханским наречием. Почему вы не говорите на Общем Языке, если хотите, чтобы вам ответили?

– Так повелел король Теоден. Чужеземцам, не говорящим по-рохански, возбраняется переступать этот порог, – отвечал один из часовых. – В дни войны мы не принимаем у себя никого, кроме единоплеменников и гондорцев из Мундбурга. Кто вы такие и почему никто не остановил вас по дороге? Почему вы так странно одеты? И почему ваши кони похожи на роханских? Мы давно стоим на страже и заметили вас издалека. Никогда еще здесь не видели таких всадников! А твой конь? Если ты не заколдовал мои глаза, то я скажу, что он из породы меарасов! Уж не волшебник ли ты? А может, соглядатай Сарумана? Или все вы – только призраки, созданные его волшбой? Отвечайте и не медлите!

– Мы не призраки, – сказал Арагорн. – И глаза не обманывают тебя. Это действительно ваши кони, и ты знал это еще до того, как задал вопрос. Разве конокрады приводят коней обратно в стойло? Перед тобой Хасуфэл и Арод, скакуны, которых одолжил нам два дня назад Эомер, Третий Маршал Рохирримов. Мы обещали привести их назад и привели. Разве Эомер еще не вернулся и не предупредил вас?

В глазах часового мелькнуло беспокойство.

– Об Эомере я не могу сказать ничего, – запнувшись, проговорил он. – Но если вы говорите правду, то, без сомнения, Теоден слышал о вас. Может, ваше прибытие и не будет для него неожиданностью. Два дня назад под вечер сюда наведался Червеуст[363] и объявил нам волю Короля: отныне вход в Эдорас чужеземцам заказан.

– Червеуст? – переспросил Гэндальф, испытующе глядя на стражника. – Ни слова больше о Червеусте! Я приехал не к нему, а к Властителю Марки. Мое дело не терпит отсрочки. Доложи обо мне поскорее Королю или пошли кого-нибудь. Что же ты медлишь? – Глаза Гэндальфа сверкнули из-под густых бровей, и он пристально поглядел в лицо роханцу.

– Хорошо, я доложу о вас, – медленно, словно против воли, произнес тот. – Но кто вы такие? И как представить вас Теодену? По виду ты усталый старец, но от меня не укрылось, что под этой личиной ты прячешь бесстрашие и решимость.

– Что ж, глаз у тебя верный, – сказал волшебник. – Так вот, я – Гэндальф! Я вернулся и привел назад вашего коня. Смотри! Перед тобою не кто иной, как сам великий Скадуфакс! Но он не повинуется никому, кроме меня. По правую руку от меня – Арагорн, сын Араторна, наследник Королей Гондора. Он держит путь в Мундбург. По левую – эльф Леголас и гном Гимли, наши друзья. Иди и скажи Королю, что мы стоим у его ворот и хотим с ним говорить, если он допустит нас пред свои очи.

– Поистине имена ваши странны для слуха! Но если вы настаиваете, я доложу о вас и узнаю волю моего повелителя, – уступил стражник. – Подождите у ворот, пока я принесу ответ Короля. Он поступит, как сочтет нужным. Не буду вас обнадеживать: времена нынче темные...

И он отправился наверх, оставив чужеземцев под бдительной охраной своих товарищей.

Вскоре он вернулся.

– Следуйте за мной, – сказал он. – Теоден разрешает вам войти. Но оружие, включая посох, придется оставить у порога под присмотром привратников.

 

Темные створки ворот распахнулись, и гости один за другим переступили порог. От ворот начиналась широкая улица, вымощенная тесаным камнем. То полого петляя, то поднимаясь круто вверх короткими лестничными переходами из добротного камня, взбиралась она на холм, минуя деревянные дома с темными дверными проемами. Вдоль дороги журчал в каменном русле прозрачный искрящийся ручей. Наконец показалась вершина. Там, на зеленом лугу, возвышалась обширная насыпь, у основания которой из каменной лошадиной головы бил источник. Вода хлестала в большую каменную чашу, а оттуда – в желоб, проложенный обок дороги. К насыпи вели каменные ступени, высокие и широкие. По обеим сторонам последней ступени стояли вырубленные из камня скамьи, на которых восседали стражники с обнаженными мечами на коленях. Золотые волосы воинов были заплетены в косы, зеленые щиты горели на солнце, доходившие до колен стальные латы сверкали. Когда стражники поднялись со своих мест, гостям показалось, что ростом они выше, чем простые смертные.

 

– Дворец перед вами, – сказал проводник. – А я должен вернуться на свой пост. Удачи! Да осыплет вас Король своими милостями!

Стражник повернулся и быстро зашагал прочь, а пришельцы взошли по ступеням. Королевские стражи молча взирали на них сверху вниз. Наконец Гэндальф ступил на плиты верхней ступени; тогда стражи приветствовали гостей по всем правилам учтивости, дружно воскликнув по-рохански:

– Мир вам, пришельцы из дальних стран!

Они повернули мечи рукоятями к гостям в знак мира, и рукояти сверкнули зелеными каменьями. Один из стражников выступил вперед и произнес на Общем Языке:

– Я – Гама[364], привратник Теодена. Я вынужден нижайше просить вас оставить свое оружие[365] за пределами королевских Палат.

Леголас отдал ему кинжал с серебряной рукоятью, колчан и лук.

– Стереги их получше! – молвил он. – Это оружие из Золотого Леса: оно досталось мне от Владычицы Лотлориэна.

Глаза привратника расширились от изумления. Поспешно нагнувшись, он положил оружие эльфа под стеной и сразу же отступил, будто боясь обжечься.

– Никто к нему не прикоснется, – заверил он.

Арагорн медлил.

– Нет на то моей воли, – промолвил он, – чтобы расстаться с Андарилом и передать его в чужие руки.

– Но такова воля Теодена, – возразил Гама.

– Я не уверен, что воле Теодена, сына Тенгела, дано возобладать над волей Арагорна, сына Араторна, наследника Элендила, Владыки Гондора, хотя Теоден и правит Рохирримами, – молвил Арагорн.

– Но здесь дом Теодена, а не Арагорна, даже если бы этот самый Арагорн правил в Гондоре вместо Дэнетора, – отрезал Гама, в одно мгновение загородив дорогу и обратив меч острием к пришельцам.

– Праздный спор, – заметил Гэндальф. – Теодену нечего опасаться, но возражать против здешних правил нам не след. Король – хозяин у себя во дворце, и, какими бы нам ни казались его повеления, мудрыми или опрометчивыми, нам остается повиноваться.

– Верно, – сказал Арагорн. – Я подчинился бы приказу хозяина даже в шалаше у лесника, будь это не Андарил, а какой-нибудь другой меч...

– Как бы твой меч ни назывался, он останется здесь, – твердо сказал Гама. – Или ты собираешься в одиночку сражаться против всех воинов Эдораса?

– Почему же в одиночку? – запротестовал Гимли, пробуя пальцем лезвие топорика и посматривая на привратника, словно на молодое деревце, которое задумал срубить. – Не в одиночку!

– Ну, будет, будет, – остановил его Гэндальф. – Здесь нет врагов, одни друзья. Во всяком случае, нам следует быть друзьями. Если мы начнем ссориться, единственной наградой нам будет смех Мордора. Хороши же мы окажемся! Ну а мне некогда препираться из-за пустяков. Вот тебе мой меч, добрый Гама. Стереги его получше. Он зовется Гламдринг и выкован эльфами еще в Старшую Эпоху... Пропусти же меня! Не отставай, Арагорн! Ну же!

Арагорн медленно отстегнул пояс с ножнами и прислонил Андарил к стене.

– Я ставлю его здесь, – сдвинув брови, проговорил он, – но запрещаю дотрагиваться до него. Смотри, чтобы никто не дерзнул его коснуться! В этих эльфийских ножнах спрятан Клинок, Который Был Сломан И Выкован Заново. Сделан он в Старшую Эпоху, и не кем-нибудь, а самим Телхаром. Если кто-нибудь, кроме наследника Элендила, осмелится взять в руку этот меч, его постигнет смерть.

– Поневоле подумаешь, что вы прибыли сюда на крыльях древней песни из давно минувших дней, – вымолвил пораженный привратник, отступив на шаг и глядя на Арагорна с нескрываемым благоговением. – Все будет, как ты велел, достойный повелитель!

– Ну что ж, – смягчился Гимли. – Не оставлять же Андарил в одиночестве! С таким соседом и моему топорику не зазорно будет постоять у стеночки. – И он поставил своего любимца рядом с мечом Арагорна. – Ну что ж, мы выполнили требование. Веди нас к своему хозяину!

Но стражник медлил.

– Твой посох, – сказал он Гэндальфу. – Прости, но его тоже придется оставить.

– Что за чепуха! – отмахнулся Гэндальф. – Одно дело – благоразумие, другое – неучтивость! Я стар. Если мне запретят опираться на посох, я, пожалуй, сяду у порога и подожду, пока Теоден сам не соизволит выйти ко мне.

Арагорн рассмеялся:

– Каждому из нас чего-нибудь да жаль отдать в чужие руки! Но послушай, неужели ты хочешь лишить согбенного старца его единственной опоры? Пропусти же нас, наконец!

– Посох в руке волшебника может оказаться не просто посохом, – возразил Гама, с подозрением присматриваясь к ясеневому посоху, на который опирался Гэндальф. – Но в сомнительных случаях истинно доблестный муж и воин должен поступать по своему разумению[366], а не ждать приказа. Я верю, что вы пришли с добром, верю, что вы – люди чести, и не жду от вас подвоха.[367] Можете войти.

 

Стражники отодвинули тяжелые засовы, толкнули двери – и створки, скрипя на огромных петлях, медленно открылись. Гости вступили на порог. Жарким и сумрачным показался им дворец после свежего ветра, обдувавшего вершину холма. В длинной, широкой зале, уходящей в темноту, царили тень и сумрак – лишь из узких окон, из-под самого потолка, падали яркие лучи солнца. Потолок покоился на мощных столбах. К отверстию в крыше[368] от пола поднимались тонкие струйки дыма, сквозь них виднелось бледно-голубое небо. Когда глаза привыкли к сумраку, стало видно, что пол выложен цветными камнями[369], а под ногами ветвятся руны и переплетаются непонятные узоры. Богато украшенные резьбой колонны тускло поблескивали золотом и пестрели еле угадываемыми красками. Стены скрывались за огромными коврами, на которых вытканы были изображения древних героев и их подвигов. Некоторые потемнели от времени, некоторые скрывала тень, и только на одну из фигур падал яркий солнечный свет. Это был молодой всадник на белом коне. Всадник трубил в огромный рог, его светлые волосы развевались по ветру. Конь поднял голову, раздувая алые ноздри в предвкушении битвы. У копыт скакуна бурлили зеленые волны и белая пена.