 |
|
СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 64 страница
– Да уж, – сказал Фродо. – Но я этого не знаю. В настоящих историях так, наверное, всегда и бывает. Вспомни какую-нибудь из твоих заветных! Тебе, может, сразу известно, хорошо или плохо она кончится, да и смекнуть по ходу дела недолго, а герои того ведать не ведают. И тебе вовсе не хочется, чтобы они прознали!
– Еще бы! Взять, например, Берена[452]: вот кто не думал не гадал, что ему суждено достать Сильмарил из Железной Короны в Тангородриме, а все-таки достал! А ведь там было хуже, чем здесь, и гораздо страшнее. Но это очень длинная история. Сперва она вроде бы радостная, потом печальная, а потом, глядишь, – ни то ни другое, бери выше... А Сильмарил в конце концов попал к Эарендилу[453]. А потом... Ох, хозяин, а я ведь об этом раньше не думал! Ведь у нас с собой есть частичка того же самого света, ну, в этой стеклянной звездочке, которую вам дала Владычица! Значит, если разобраться, мы из той же самой истории и она продолжается! Неужели все великие истории – бесконечные?
– Да, Сэм, такие истории не кончаются, – ответил Фродо. – А вот герои приходят и уходят, когда закончат свое дело. Рано или поздно кончится и наша история.
– И тогда мы сможем отдохнуть и выспаться, – сказал Сэм и мрачно рассмеялся. – Что до меня, то мне больше ничего и не надо. Отдохнуть, выспаться, а потом встать и покопаться в саду. Боюсь, это с самого начала было моим единственным заветным желанием. Не про моего брата всякие важные и великие дела! Но все-таки интересно, попадем мы в песню или нет? Мы уже там, внутри, в легенде, это ясно, но вот какой она будет потом? Может, ее будут рассказывать по вечерам у камина, а может, много-много лет спустя запишут в толстую, большую книгу с красными и черными буквами? „А теперь послушаем-ка сказание о Фродо-Хранителе и о Кольце!“ И хоббитята обрадуются: „Ой, мы так любим эту сказку! Фродо был ужасно храбрый, правда, папа?“ – „Конечно, сынок! Фродо был самый-самый знаменитый хоббит за всю историю Заселья, а это кое-что да значит!“
– Ну, это уж чересчур! – весело и громко, от всего сердца рассмеялся Фродо[454].
Такого звука не слышали в этих местах очень и очень давно, по крайней мере с тех пор, как Саурон появился в Средьземелье. Сэму вдруг померещилось, что камни внимательно прислушиваются, а скалы, сдвигаясь, наклоняются над ними. Но Фродо ничего не заметил и продолжал смеяться.
– Ну, Сэм, – сказал он, вытирая слезы, – послушаешь тебя – и весело становится, словно про нас уже написали в книге. Только ты забыл одного из главных героев – Сэмуайза Несгибаемого! „Папочка, я хочу послушать про Сэма! Почему про него в книжке так мало написано? Мне нравятся его разговоры, они такие смешные... Фродо без Сэма далеко не ушел бы, правда?“
– Зачем вы надо мной смеетесь, господин Фродо? – обиделся Сэм. – Я говорил серьезно.
– Я тоже, – ответил Фродо. – Я и теперь серьезно говорю. Мы с тобой, Сэм, дошли до самой мрачной главы. Скорее всего, твои хоббитята на этом месте скажут: „Закрой, папа, книжку, мы дальше не хотим слушать!“
– Может быть, – сказал Сэм. – Но я на их месте этого не сказал бы. Когда все сделано, когда твоя история уже написана и включена в большую, она уже другая. Кто знает, может быть, в книжке даже Голлум покажется кому-нибудь хорошим[455], – ведь это у нас он вечно под боком, а не у них... Поверить Голлуму, так он сам когда-то любил сказки. Интересно, кем он себя считает – героем или злодеем? Эй, Голлум! – позвал он. – Хочешь быть героем?.. Куда это он опять запропастился?
Ни у выхода из расщелины, ни поблизости Голлума не было. В трапезе он не участвовал – только выпил, по своему обыкновению, немного воды и свернулся в клубок, якобы укладываясь на ночлег. Накануне он тоже где-то шастал, но хоббиты не особо тревожились, решив, что, по крайней мере, одна из причин тому – голод. Скорее всего, Голлум ходил добывать себе пищу по вкусу. И вот он опять ускользнул, но теперь-то куда?!
– Не по душе мне, когда он вот так вот пропадает, не сказав ни слова, – помрачнел Сэм. – По-воровски как-то. Особенно теперь. Тут еды не найти. Разве что он камнями питается... Нет, серьезно, тут ведь даже мох не растет!
– Какая нам теперь разница? – пожал плечами Фродо. – Одни мы так далеко не ушли бы, и перевала этого нам ни за что бы не увидеть. А поэтому придется принимать Голлума, какой он есть. Если он ведет двойную игру – мы против этого бессильны.
– И все-таки я бы его из виду не упускал, – не успокаивался Сэм. – Тем более если он ведет двойную игру. Вспомните, ведь он отказался отвечать, охраняется перевал или нет! И вот пожалуйста – башня. Может, она пустая, а может, и нет. Может, он сейчас за ними пошел, ну, за теми, кто сидит в башне, – за орками или не знаю за кем...
– Нет, не думаю, – ответил Фродо. – Даже если у него на уме недоброе, а мне сдается, что не без того, – ты все равно не угадал. Ни орков, ни других слуг Врага он не позовет. Зачем ему для этого было так долго ждать, потеть с нами на ступенях, зачем подводить к самой границе страны, которой он так страшится? С тех пор как мы его встретили, он, наверное, много раз мог выдать нас оркам... Нет! Если он что-то и задумал, то сам, на свой страх и риск, и держит про себя.
– Ну что ж, вы, должно быть, правы, господин Фродо, – сказал Сэм. – Но коли так, утешения в этом мало. Я не сомневаюсь, что меня бы он оркам выдал за милую душу... Но я чуть не забыл о Сокровище! А ведь руку даю на отсечение, что у него застряла в голове одна-единственная мыслишка: „Сокровище – Смеаголу, бедному, несчастному Смеаголу“. Все его помыслы вертятся вокруг этого, если, конечно, у него и вправду есть что-то на уме. Но зачем он нас сюда привел? Что это ему даст? Вот что ставит меня в тупик!
– Может, его самого это ставит в тупик, – сказал Фродо. – У него в голове такая каша, что вряд ли там мог сложиться какой-нибудь ясный план. Скорее всего, он занят в основном „спасением Сокровища“ от Врага, пока только можно. Если Враг заполучит Кольцо, для Голлума все будет кончено. С другой стороны, он тянет время и ждет случая.
– Ползучка и Вонючка, – кивнул Сэм. – Я уже говорил вам об этом. Чем ближе к вражьему стану, тем больше тот, второй, становится похож на первого. Помяните мое слово: если мы и доберемся до перевала, так просто он свое Сокровище дальше не пустит, обязательно что-нибудь придумает.
– До перевала еще дойти надо, – напомнил Фродо.
– Пусть, ладно, но теперь-то как раз и надо быть начеку! Если мы зазеваемся или оба заснем, Вонючка быстро одержит верх. Но это не значит, что вы не можете спокойно вздремнуть, хозяин. Я здесь, так что бояться нечего. Я буду очень рад, если вы поспите. Насчет посторожить не беспокойтесь. Ложитесь поближе, я вас обниму – и никто не посмеет вас лапать без ведома вашего верного Сэма!
– Спать! – вздохнул Фродо, словно путник при виде зеленого, прохладного миража в пустыне. – Да, пожалуй, я поспал бы... Даже здесь!
– Спите, хозяин! Положите мне голову на колени и спите!
Так и застал хоббитов Голлум, вернувшийся к ним через несколько часов; он выполз из тьмы, сгустившейся впереди, и по-пластунски подкрался к спящим. Сэм сидел, привалившись к скале, мотая головой и тяжело дыша во сне. На коленях у него покоилась голова Фродо. На бледном лбу Фродо лежала Сэмова смуглая ладонь, другую руку Сэм положил хозяину на грудь. Лица у обоих были мирные и безмятежные.
Голлум посмотрел на них. На его худом, голодном лице появилось странное выражение. Огонь в его глазах погас, они потускнели, посерели и теперь казались старыми и усталыми. Внезапно его передернуло, как от боли, и он, отвернувшись, поглядел вверх, на перевал, тряся головой, словно мучимый каким-то внутренним спором. Затем он медленно протянул дрожащую руку и осторожно коснулся коленей Фродо[456] – скорее даже не коснулся, а слегка погладил.
Проснись теперь кто-нибудь из спящих, он увидел бы рядом с собой незнакомого хоббита – безнадежно дряхлого, изможденного хоббита, ссохшегося от старости, унесенного потоком времени далеко за пределы отпущенного ему срока, навеки лишенного и друзей, и родных, навсегда разлученного с полями и реками своей юности, превратившегося в жалкую, голодную развалину...
От прикосновения Голлума Фродо пошевелился, негромко вскрикнул во сне – и Сэм в тот же миг открыл глаза. Не успев как следует проснуться, он увидел Голлума и понял только одно – что тот „лапает“ хозяина.
– Эй, ты! – рявкнул он. – Ты что делаешь?
– Ничего, ничего, – ответил Голлум тихо. – Хозяин добрый!
– Это я и без тебя знаю! Скажи лучше, где ты шлендаешь? Не доносить, случаем, бегал? Вся-то повадка у тебя предательская, у старого проныры!
Голлум отпрянул, и под тяжелыми веками сверкнули зеленые огоньки. Теперь он напоминал уже не хоббита, а скорее паука – ноги согнуты и раскорячены, глаза почти вылезли из орбит. Тихое мгновение кануло безвозвратно.
– Предательская?! – зашипел он. – Хоббиты такие вежливые, о да, о да! Славные, добрые хоббиты! Смеагол ведет их тайными тропами, которых никто, кроме него, не знает, он один их отыскал. Он устал, хочет пить, да, хочет пить! Но он ведет хоббитов, он ищет, где им лучше пройти, а они за это обзывают его доносчиком и предателем! Славные друзья, да, Сокровище мое! Славные!
Сэм почувствовал что-то вроде раскаяния, но Голлумовым словам все равно не поверил ни на грош.
– Ну прости, – сказал он неохотно. – Прости. Ладно тебе. Ты меня разбудил, понимаешь? А я не должен был спать, вот и полез ругаться. Господин Фродо очень устал. Еле уговорил его вздремнуть. А тут ты... Словом, прости, и хватит. А где ты был на самом деле?
– Старый проныра ходил доносить, – прошипел Голлум. Зеленые огни в его глазах не гасли.
– Не хочешь – не говори, – пожал плечами Сэм. – Твое дело. Все равно это, наверное, недалеко от правды! Но не пора ли и нам с Фродо, двум старым пронырам, отправиться по следам третьего? Который час? Еще сегодня или уже завтра?
– Завтра, – бросил Голлум. – Завтра было, еще когда хоббиты пошли спать. Очень глупо! Очень опасно! Если бы несчастный Смеагол, если бы этот предатель и проныра не сторожил их, им пришлось бы очень, очень плохо!
– Вот заладил! Учти, скоро мне это надоест, – пригрозил Сэм. – Впрочем, забудем. Давай-ка я лучше разбужу хозяина.
Он ласково откинул волосы со лба Фродо и, наклонившись, тихонько проговорил:
– Вставайте, господин Фродо! Просыпайтесь!
Фродо пошевелился, открыл глаза и, увидев склонившееся над ним лицо Сэма, улыбнулся.
– Что-то рано ты меня будишь, Сэм! Еще темно!
– Да тут всегда темно, – развел руками Сэм. – Понимаете, вернулся Голлум и говорит, что уже завтра. Значит, пора в путь-дорогу. Последний бросок.
Фродо глубоко вздохнул и сел.
– Последний бросок, значит? Ну что ж! Привет, Смеагол! Как, нашел себе еды? Отдохнул?
– Ни еды, ни отдыха, ничего Смеаголу не полагается, – скорбно ответил Голлум. – Смеагол доносчик, предатель и проныра.
– Зачем ты себя обзываешь, Смеагол? – с укором спросил Фродо. – За дело или нет, все равно это не больно-то умно!
– Смеагол себя не обозвал, другие обозвали, – съябедничал Голлум. – Так его называет добрый господин Сэм, умный хоббит, который так много знает.
Фродо посмотрел на Сэма.
– Да, это так, хозяин, – сознался Сэм. – У меня и правда сорвались с языка эти слова, но понимаете, просыпаюсь я – а он к вам лезет! Я попросил прощения, но скоро он у меня его обратно попросит, честное слово!
– Давайте тогда помиримся и забудем об этом, – сказал Фродо беспечно. – Но я тебе вот что хотел сказать, Смеагол. Кажется, настал час, о котором мы уговаривались, так ведь? Вполне вероятно, что теперь мы найдем дорогу и без проводника. Как ты думаешь? Перевал отсюда уже видно. Тут, почитай, до него рукой подать. Может, дальше мы как-нибудь и одни управимся? Тогда уговор выполнен – я так полагаю. Ты сделал все, что обещал, и волен возвратиться назад, туда, где можно спокойно есть и спать, где слуги Врага тебя не схватят. Настанет день, и я вознагражу тебя – я или кто-нибудь, кто будет помнить обо мне.
– Нет, нет, нет! Еще рано! – вскинулся в испуге Голлум. – О нет! Хоббиты не смогут найти дорогу, нет! Правда ведь? О, еще бы! Впереди туннель. Смеагол должен пойти с ними. Он не будет спать. Он не будет есть. До поры до времени...
Глава девятая.
ЛОГОВО ШЕЛОБ[457]
Если, как уверял Голлум, день и наступил, для хоббитов он мало чем разнился от ночи, разве что тяжелое небо над головой не казалось уже таким беспросветно черным. Теперь оно скорее напоминало низкую кровлю, сотканную из густого дыма. Вместо сплошной тьмы, которая еще таилась в трещинах и расщелинах, каменную страну заволок серый туманный полумрак. Они двинулись в путь: Голлум – впереди, хоббиты – за ним, держась за руки, вверх по длинной, узкой впадине, мимо выветренных, потрескавшихся столбов и колонн, стоявших по обе стороны, как огромные, грубо вытесанные статуи. Все кругом молчало. Немного впереди, в полутора верстах или около того, вырисовывалась огромная серая стена – последняя каменная громада, которую выставили горы у них на пути. Все темнее и выше вздымалась она впереди, пока наконец не заслонила собой весь мир. Глубокая тень скрывала ее подножие. Сэм понюхал воздух и поморщился.
– Брр! Тот самый запах! – воскликнул он. – Ух как шибает!
Тень горы уже скрыла их. Впереди, в самом средоточии тени, открывалось устье пещеры.
– Это вход, – сказал Голлум тихо. – Вход в туннель.
Он не сказал, как называется этот пещерный ход. Имя его было Торех Унгол[458], или Логово Шелоб. Смрадный запах исходил именно оттуда. Он был совсем иного рода, нежели дурманящий запах тлена, что стлался над луговинами Моргула. Это была настоящая, крепкая вонь, словно внутри громоздились целые кучи такой дряни, какой и названия-то нет.
– Это единственная дорога, Смеагол? – неуверенно спросил Фродо.
– Да, да, – ответил тот. – Теперь нам сюда.
– Ты хочешь сказать, что уже был в этой дыре? – спросил Сэм. – Ффу! Хотя что я – тебе, наверное, запах не помеха...
Глаза Голлума сверкнули.
– Хоббит не знает, что нам помеха, а что нет, Сокровище мое, правда ведь? Он не знает, о нет. Просто Смеагол терпеливый, да, да. Он здесь был. Он прошел насквозь. Другой дороги нет.
– Да что же там так пахнет? – в сердцах вскричал Сэм. – Поневоле подумаешь, что... Ох нет, лучше не говорить. Это небось какая-нибудь мерзкая орочья дыра, куда лет сто сваливали всякое дерьмо...
– Делать нечего, – сказал Фродо. – Орки орками, но если другой дороги нет, надо идти.
Задержав дыхание, они переступили порог. Несколько шагов – и вокруг сгустилась кромешная, непроницаемая тьма. Хоббиты не попадали в такую темень со времени путешествия по мрачным Морийским пещерам, хотя здесь мрак казался, если только такое было возможно, еще гуще и беспросветнее.
В Мории веяли сквозняки, шаги сопровождало эхо и создавалось ощущение пространства вокруг; здесь не было ничего, кроме неподвижного, напоенного смрадом тяжелого мрака, в котором глох любой звук. Они шли медленно, в густом черном пару, словно порожденном самое Тьмою; один-единственный вдох лишал зрения не только глаза, но и душу, стирая в ней всякую память о красках, очертаниях вещей и свете. Ночь была всегда, и ночь продлится вечно, и нет ничего, кроме ночи.
Одного они не утеряли – осязания: пальцы рук и ступни обрели почти болезненную чувствительность. Стены, к удивлению хоббитов, оказались гладкими, а пол, за исключением редких ступенек, был ровным и неуклонно поднимался. Сам туннель был широким, с высокими сводами. Сэм и Фродо шли рядом, раскинув руки в стороны, стараясь касаться стен, но друг до друга дотянуться уже не могли: между ними пролегла темнота.
Голлум вошел в туннель первым и, казалось, все время держался несколькими шагами впереди. Пока хоббиты еще способны были что-то замечать, они ясно слышали перед собой его свистящее, прерывистое дыхание. Но через некоторое время все чувства, даже осязание и слух, притупились. Хоббиты передвигали ноги только неимоверным усилием воли, той самой, что привела их в этот туннель и толкала к выходу из него, наверх.
Довольно скоро – впрочем, скоро или нет, сказать трудно, потому что время и расстояние перестали существовать – Сэм, ощупывая правой рукой стену, угодил в пустоту и понял, что от главного хода ответвился боковой. На мгновение оттуда повеяло менее тяжелым воздухом, но они миновали ответвление и пошли дальше.
– Здесь какие-то перекрестки, – шепнул Сэм. Это далось ему нелегко – голос напрочь отказывался повиноваться. – Оркам тут, верно, раздолье...
Вскоре боковые ходы стали попадаться чаще – сперва по правую руку, потом по левую, где шел Фродо. Всего ходов встретилось три или четыре, одни шире, другие ýже, но отдать им предпочтение соблазна не возникало – главный коридор шел прямо, неукоснительно поднимался и никуда не сворачивал. Но далеко ли еще до выхода и смогут ли они вынести этот путь? Чем выше, тем труднее становилось дышать; казалось иногда, что приходится разгребать какой-то густой, осязаемый студень, заменивший воздух. С трудом бредя вперед, они то и дело задевали что-то головой и руками – то ли какие-то щупальца, то ли свисающие с потолка растения. А смрад все усиливался. Хоббитам казалось, что из всех пяти чувств у них осталось только обоняние, но оно же превратилось в источник нестерпимых мучений. Час, два, три – сколько времени провели они в этой черной норе? Может, несколько дней? Недель? Сэм оторвал руку от стены и прижался к Фродо; их пальцы встретились, сплелись – и они пошли вместе.
Вдруг Фродо, все еще державшийся за левую стену, наткнулся на пустоту и едва не упал. На этот раз ответвление оказалось необычайно широким. Оттуда исходила такая вонь и так сильно было ощущение, что там, во мраке, притаился кто-то чудовищный и злобный, что у Фродо закружилась голова. Сэм тоже не выдержал, споткнулся и упал руками вперед.
Борясь с тошнотой и страхом, Фродо схватил Сэма за руку.
– Вставай! – выдохнул он хрипло, без голоса. – И запах, и опасность – все идет именно отсюда. Быстрее!
Призвав на помощь остаток сил и воли, он встряхнул Сэма, поставил на ноги и заставил его и себя идти вперед. Сэм, спотыкаясь, брел рядом. Один шаг, второй, третий, шестой... Должно быть, страшный невидимый ход остался позади – двигаться вдруг стало легче, будто неведомая враждебная воля на миг отпустила их. Все еще держась за руки, хоббиты заковыляли дальше.
Но не успели они сделать и десятка шагов, как встретили новое затруднение. Туннель раздваивался: в темноте невозможно было определить, какое ответвление шире, какое сворачивает, а какое идет прямо. Куда же податься – вправо или влево? Подсказок не было, но оба понимали, что ошибка почти наверняка означает гибель.
– Куда подевался Голлум? – задыхаясь, шепнул Сэм. – Почему он нас не дождался?
– Смеагол! – попробовал крикнуть Фродо. – Смеагол!
Но оклика не получилось – только хрип. Произнесенное имя замерло у Фродо на устах. Ответа не было. Воздух не дрогнул, не отозвалось и эхо.
– По-моему, теперь он с концами слинял, – догадался Сэм. – Вот куда он нас вел, оказывается! Ну, Голлум! Смотри не попадайся теперь – пожалеешь!
Наконец на ощупь удалось установить, что налево хода нет: не то он был завален большим камнем, не то кончался тупиком.
– Там не пройти, – сказал Фродо. – Значит, придется идти направо, что бы нас там ни ожидало.
– Только быстрее, – взмолился Сэм. – Тут живет кто-то страшный, похуже Голлума. Я спиной чувствую, что он на нас смотрит!
Но не прошли они и нескольких шагов, как за спиной раздался булькающий звук, внезапный и ужасный, особенно среди тяжелой, войлочной тишины подземелья. Бульканье и клекот закончились длинным ядовитым свистом. Хоббиты обернулись, но увидеть ничего не увидели. Замерев, они вглядывались во тьму и ждали сами не ведая чего.
– Ловушка! – шепнул Сэм, кладя руку на рукоять клинка.
Ему вспомнилось, что в кургане, откуда пришел к нему этот меч, тоже было темно.
„Эх, сюда бы старину Тома!“ – подумал он.
Тьма окружала его со всех сторон, сердце черной волной захлестнули отчаяние и гнев, – и вдруг ему почудилось, что он видит свет[459], только не наяву, а каким-то внутренним зрением. Свет казался непереносимо ярким – как солнечный луч глазам того, кто долго сидел в подземелье без окон и дверей. Вдруг луч заискрился зеленью, золотом, серебром, ослепил белым блеском... Где-то вдали, будто на эльфийской картинке, Сэм увидел Владычицу Галадриэль, стоящую на траве Лориэна с дарами в руках. „А теперь твоя очередь, Хранитель Кольца, – услышал он далекий, но ясный голос. – Вот что я тебе приготовила“.
Клокочущий свист становился громче, перемежаясь скрипом и щелканьем, словно к хоббитам, не торопясь, но и не уклоняясь от цели, приближалось огромное членистоногое насекомое. Перед ним катилась волна зловония.
– Хозяин, хозяин! – закричал Сэм, вдруг обретя голос и волю. – Подарок Владычицы! Стеклянная звездочка! „Чем чернее ночь вокруг, тем ярче загорится этот свет“. Стеклянная звездочка!
– Звездочка? – переспросил Фродо, как во сне, не понимая. – А ведь верно! Что же это я про нее запамятовал? „Этот свет укажет тебе дорогу во тьме, когда погаснут все остальные огни!“ И правда – теперь нас может спасти только свет!
Рука Фродо медленно потянулась к груди, и, все так же медленно, он вынул скляницу Галадриэли. Сперва она едва мерцала, как восходящая звезда, пробивающаяся сквозь тяжелые земные туманы, но вместе с надеждой, росшей в сердце Фродо, разгорался и свет – и наконец скляница вспыхнула серебряным пламенем, как ослепительное крохотное сердечко. Можно было подумать, что сам Эарендил спустился в туннель из небесных стран Заката с последним Сильмарилом на челе! Тьма отпрянула к стенам туннеля, и теперь скляница, казалось, сверкала в середине прозрачной хрустальной сферы. По руке Фродо побежали белые искорки.
Фродо потрясенно смотрел на чудесный дар, который так долго носил на груди, не догадываясь о его могуществе и не зная ему настоящей цены. Он почти не вспоминал о нем, пока не оказался в Долине Моргула, – и ни разу не воспользовался, боясь подать сигнал врагам.
– Айя Эарендил Эленион Анкалима![460] – закричал он, сам не зная, что за слова сорвались у него с уст: казалось, эти слова произнес другой, звонкий голос, не сдавленный смрадным воздухом пещеры.
Но в Средьземелье есть и другие силы, силы ночи, древние и могущественные. Та, Во Тьме Ходящая, что приближалась к хоббитам, уже слышала в безднах времен этот клич от самих эльфов[461] и не остановилась перед ним; что же могло помешать ей теперь? Еще не закрыв рта, Фродо почувствовал тяжелую, смертельную злобу, катящуюся из тьмы, и ощутил на себе беспощадный изучающий взгляд. Внизу, в туннеле, совсем недалеко, возле бокового хода, где у них обоих закружилась голова и подкосились ноги, постепенно обрисовались глаза, – точнее, два скопления мелких глаз, каждый о нескольких зрачках. Угроза обрела видимое обличье.
Лучи стеклянной звезды отразились от фасеток чудовища и разбились на тысячу искр, а там, в злобной, мыслящей глубине тысячи зрачков, уже разгорался свой, бледный, гибельный огонь. Чудовищны и отвратительны были эти глаза. Они принадлежали животному – но тем страшнее было читать в них разум и мерзкое ликование при виде добычи, попавшей в ловушку, откуда нет выхода.
Фродо и Сэм попятились, холодея от ужаса и не отрывая взгляда от немигающих, несущих гибель глаз. Те медленно приближались: хоббиты делали шаг – на шаг приближались и глаза. Рука Фродо, державшая скляницу, дрогнула и медленно опустилась... И вдруг наступило облегчение, словно чары, удерживавшие хоббитов, на миг ослабли. Фродо и Сэм в слепой панике отбежали немного, но только к вящему развлечению глаз – на бегу Фродо оглянулся и с ужасом увидел, что они большими скачками догоняют их. Фродо чувствовал, что его все плотнее окутывает нестерпимый запах смерти.
– Стой! Стой, Сэм! – крикнул отчаявшийся Фродо. – Бежать бессмысленно!
Глаза неторопливо приближались.
– Галадриэль! – воззвал хоббит и, собрав последнее мужество, снова поднял скляницу. Глаза приостановились. На мгновение взгляд их ушел в сторону, будто они в чем-то усомнились. Сердце Фродо загорелось. Не ведая, что творит, исполнясь то ли отваги, то ли отчаяния, то ли безумия, он перехватил скляницу в левую руку, а правой выхватил меч. Жало так и вспыхнуло. Острая эльфийская сталь заискрилась в серебряном свечении стеклянной звездочки, блеснув по краям голубым пламенем. Со звездой в одной руке и мечом в другой Фродо, хоббит из Заселья, не колеблясь шагнул навстречу страшным глазам.
Те дрогнули. Чем ближе надвигался свет, тем явственнее читалось в них замешательство. Один за другим они потускнели – и отступили. Ни разу еще не жгло их такое страшное сияние! Толща земли надежно укрывала их от солнца, луны и звезд, но на этот раз звезда сама сошла в глубины... А Фродо все шел вперед. И глаза дрогнули! Один за другим они погасли – и пропали. Там, куда не доставал свет, послышалось движение – и между хоббитами и страшными глазами заворочалось что-то огромное. Глаза сгинули.
– Хозяин! Хозяин! – вопил Сэм.
Он шел за Фродо шаг в шаг, держа меч наготове.
– Да здравствуют звезды! Узнай эльфы, они сложили бы об этом песню! Хорошо бы все-таки выжить и обо всем рассказать эльфам, а потом послушать, как они про нас поют! Только не ходите дальше, хозяин! Не спускайтесь в логово. Теперь – или никогда! Бежим скорее из этой поганой норы!
Они повернули обратно и пошли, а потом и побежали вверх: туннель круто поднимался, и облако застоявшегося смрада, наполнявшего незримое логово, с каждым шагом редело. Но ярость Стерегущей туннель Стражницы не отставала. На миг, возможно, ослепленная, но еще не побежденная, Стражница не собиралась отпускать хоббитов живыми... Но вот и ветерок подул навстречу – холодный, слабый. Выход! Конец туннеля! Добрались! Задыхаясь, хоббиты бросились вперед, мечтая увидеть небо над головой, – и, неожиданно ударившись обо что-то, отлетели назад. Проход закрывала какая-то преграда, – правда, не каменная. Она казалась мягкой, даже немного подавалась вперед, но ни прорвать, ни растянуть ее не было никакой возможности. Воздух через нее просачивался, лучи света – нет. Хоббиты еще раз попробовали прорваться – и снова были отброшены.
Подняв скляницу, Фродо присмотрелся и увидел перед собой гладкую серую завесу. Сияние звездной скляницы тонуло в ней, не освещая ее, словно это была просто тень в чистом виде, тень сама по себе, существующая независимо от света, а потому и свет был бессилен рассеять ее. Приглядевшись, хоббиты поняли, что это ткань, плетением напоминающая гигантскую паутину, – только паутина была гораздо плотнее и толще обычной: каждая нить – что веревка.
Сэм мрачно рассмеялся.
– Паутина! – воскликнул он. – Всего-то? Паутина, вы только подумайте! Каков же тогда паучище?! Вперед, скорей, расправимся с этой мерзостью!
Он в ярости нанес по завесе размашистый удар, но нить, по которой прошелся клинок, осталась невредимой, только чуть-чуть подалась и тут же, как тетива лука, вернулась в прежнее положение, отбросив руку Сэма. Три раза обрушивал Сэм на паутину свой меч. Наконец из бесчисленного множества нитей одна лопнула, взлетела в воздух, завившись в тугие колечки, и хлестко, как кончик бича, стегнула Сэма по руке. Сэм вскрикнул, отскочил и сунул ужаленную руку в рот.
– Так мы потратим несколько дней, – сказал он удрученно. – Что же делать? Глаза не вернулись?
– Пока не видно, – ответил Фродо, – но я чувствую, что они на меня все еще смотрят, по крайней мере думают обо мне. Наверное, что-то затевают. Если опустить скляницу или если она вдруг погаснет, они на нас опять бросятся.
– Надо же было так попасться! Под самый конец! – в сердцах воскликнул Сэм, снова закипая гневом и забыв про усталость и отчаяние. – Как мошки в паутине! От души желаю Голлуму, чтобы проклятие Фарамира как следует хлобыстнуло его по башке, да поскорее!
– Нам это сейчас не поможет, – ответил Фродо. – Погоди! Посмотрим, на что способно Жало. Это эльфийский меч. В темных недрах Белерианда[462], где его выковали, тоже плелись паутины ужаса. Следи за Глазами и не подпускай их. Держи скляницу. Не бойся. Подними ее повыше и будь начеку!
Фродо шагнул к огромной серой паутине, изо всех сил ударил по ней, и острое лезвие легко перерубило одну из паутинных лесенок; сам Фродо тут же отскочил в сторону. Светящееся голубым светом лезвие рассекло серые нити, как коса траву. Они взвились, закрутились пружинами – и бессильно повисли. Образовалась длинная прореха.
Удар за ударом наносил Фродо, пока не обрубил все нити, до которых мог дотянуться. Верх паутины заколыхался, словно обыкновенная занавеска на ветру. Западни больше не существовало.
– Скорее! – крикнул Фродо. – Вперед! Вперед!
Они побывали в зубах у самой смерти – и вырвались! Фродо обуяла такая радость, что он позабыл про все на свете. Голова у него закружилась, как от доброго вина. Он выпрыгнул наружу, во все горло крича что-то невразумительное.
Глазам его, приноровившимся к тьме, царившей в логове ночи, сумрачный край за выходом из пещеры показался только что не солнечным. Но кровавое зарево над Мордором уже померкло и сменилось тусклой чернотой – на исходе были последние часы этого хмурого дня. И все же Фродо почудилось, что над хребтом встает рассвет негаданной надежды. До вершины было рукой подать. Еще чуть-чуть – и победа! Вот она – расщелина Кирит Унгол, вот она – тусклая прорезь в черном гребне горы, вот они – два острых черных рога по сторонам перевала, две скалы! Короткая пробежка, рывок – и они на той стороне!