Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 60 страница

 

Фродо ничего не оставалось, кроме как согласиться с предложением – а по сути, приказом Фарамира. Впрочем, это был, пожалуй, лучший выход – дерзкая вылазка гондорцев сделала и без того опасную прогулку по Итилиэну опасной вдвойне.

Они не мешкая отправились в путь: Маблунг с Дамродом – немного впереди, Фродо, Сэм и Фарамир – следом. Обойдя озерцо там, где хоббиты недавно умывались, они пересекли ручеек, взобрались на крутой берег и оказались в зеленой тени лесов, полого спускавшихся к западу. Фарамир шел быстро, примеряясь, однако, к хоббичьему шагу. По дороге он вполголоса продолжал разговор:

– Я прервал нашу беседу не только потому, что, как изволил напомнить Сэм Гэмги, времени у нас в обрез, но и потому, что мы приблизились к самому главному, о чем не следовало говорить открыто пред столькими людьми. Вот почему я стал расспрашивать тебя о брате и „забыл“ на время о Погибели Исилдура. Ты не был до конца искренен со мной, Фродо!

– Солгать я не солгал, а правды сказал, сколько мне разрешено, – ответил Фродо.

– Я не виню тебя, – отозвался Фарамир. – Ты оказался в трудном положении, но говорил умело и, как мне представляется, достаточно мудро. Однако из твоих речей я узнал, вернее, угадал больше, чем было сказано на словах. Ты и Боромир не были близкими друзьями – по крайней мере, расстались вы недругами. И ты, и достойный Сэмуайз, мнится мне, держите обиду на него. Я горячо любил брата и рад был бы за него отомстить, но я и знал его, как никто. Погибель Исилдура... Я готов поспорить, что именно Исилдурова Погибель нарушила мир в вашем Отряде. Это, как я понимаю, драгоценная наследная древность, а такие вещи и сподвижников часто делают врагами, как ведомо нам из старых притч. Ну что, попал я в цель?

– Почти, – ответил Фродо. – Но не в яблочко. Мир среди нас сохранялся до конца. Были только сомнения – какой путь избрать от Эмин Муйла? Но старые притчи учат нас еще и тому, что опасно спешить и вести необдуманные речи о таких вещах, как, например, наследные древности...

– Так я и думал: ты повздорил только с Боромиром. Верно, он хотел, чтобы эта вещь попала в Минас Тирит? Увы! Сколь превратна судьба! Она запечатала твои уста – уста того, кто видел моего брата в день гибели, и не позволяет мне узнать то, что я так жажду узнать: что было у него на сердце и в мыслях в последние часы его жизни? Но даже если он в чем и прегрешил, я верю: умер он как герой и совершил перед смертью великий подвиг. Его лицо в эльфийской лодке было даже прекраснее, чем при жизни.

Я начал с того, что слишком настойчиво пытался выведать у тебя о Погибели Исилдура. Прости меня! В тот миг и в том месте это было с моей стороны немудро. Я не успел как следует размыслить. Бой был жестоким и в тот миг еще занимал мои мысли. Однако, еще не кончив разговора, я одумался и, уже вплотную приблизившись к цели, намеренно ушел в сторону. Знай, что Правители нашего города хранят старинные предания, которых за пределами Гондора не знает никто. Мы не принадлежим к Дому Элендила, хотя в наших жилах тоже течет нуменорская кровь. Мы ведем наш род от достойного Наместника Мардила. В прежние времена Наместники правили страной, когда Король уходил на войну. Королем в те времена был Эарнур, последний в линии Анариона[434]; он не имел наследников и однажды не вернулся из похода. С тех пор городом управляют Наместники, и традиция эта длится вот уже много поколений. Когда Боромир был, как и я, мальчуганом, мы вместе изучали историю нашего города и наших предков, и Боромир всегда досадовал, что его отца не называют Королем. „Сколько же должно пройти столетий, чтобы наместника сделали Королем, если Король все никак не возвращается?“ – спрашивал он, бывало. „В странах, где род королей не столь высок, нескольких лет вполне хватило бы[435], – отвечал ему на это отец. – Но в Гондоре и десяти тысяч лет недостаточно“. Увы Боромиру! Не правда ли, это говорит о многом?

– Согласен, – сказал Фродо. – Но он всегда оказывал Арагорну должное почтение.

– Без сомнения, – кивнул Фарамир. – Если он признал права Арагорна, он наверняка искренне подчинился ему. До самого трудного испытания просто не дошло дело. Вот если бы они вернулись в Минас Тирит или оказались соперниками в битве... Впрочем, речь не об этом. Наш род, род Дэнетора, сохранил множество старинных преданий, а в наших сокровищницах лежит множество свитков, писанных на съежившемся от древности пергаменте, немало глиняных и каменных таблиц, золотых и серебряных пластин, испещренных самыми диковинными письменами. Некоторых уже никто не может прочесть, а что касается остальных, то в них заглядывали немногие. Но я учился и кое-что разобрать могу. Так вот, именно манускрипты привлекали к нам Серого Странника. Первый раз я видел его, когда был еще ребенком, но с тех пор он навещал нас еще дважды или трижды.

– Серый Странник? – перебил Фродо. – Его звали как-нибудь?

– Мы вслед за эльфами называли его Митрандиром. Его это устраивало. „Сколько стран, столько у меня и имен, – говорил он. – Митрандир – у эльфов, Таркун – у гномов. В забытых западных землях, в дни моей далекой молодости, меня звали Олорин, на юге зовут Инканус[436], на севере – Гэндальф. А на востоке я не бываю никогда“.

– Гэндальф! – воскликнул Фродо. – Значит, я верно догадался! Гэндальф Серый был нашим вождем и бесценным советчиком. Но в Мории мы потеряли его навеки.

– Что я слышу?! – вскричал Фарамир. – Поистине вы странствовали под злою звездой! Но я не в силах поверить, чтобы такой могущественный мудрец, как Митрандир, – а среди нас он творил истинные чудеса! – мог так просто погибнуть! Невероятно и странно! Сколько знаний он унес с собою! Но уверен ли ты, что Митрандир действительно погиб? Не мог ли он просто вас покинуть?

– Увы! – горько вздохнул Фродо. – Я сам видел, как он упал в пропасть.

– Велико и ужасно то, что свершилось, равно как и то, что стоит за всем этим, – покачал головой Фарамир. – Может, ввечеру ты поговоришь со мною обстоятельнее? Я начинаю подозревать, что Митрандир был не только хранителем Предания. Видимо, не без его участия вершились великие подвиги и деяния нашего времени. Будь он в Гондоре, когда мы размышляли над странным пророчеством, он нам растолковал бы его. Тогда не пришлось бы посылать гонца за разгадкой... А может, он отказался бы нам помочь? Может, поход Боромира был предрешен? Митрандир никогда не говорил с нами о делах грядущих и не открывал своих замыслов... Так вот, он каким-то образом получил у Дэнетора позволение бросить взгляд на его сокровища. Там, среди рукописей, он кое-что преподал мне, хотя уроки наши были редкими. Сам же он рылся в древних манускриптах и о многом нас выспрашивал – прежде всего о Великой Битве на полях Дагорлада, случившейся во времена младенчества Гондора, когда был повержен Тот, чьего имени мы не произносим. Митрандира интересовало все, что касалось Исилдура, хотя нам ведомо о нем не так уж и много. Никто не может сказать точно, как он погиб. – Фарамир понизил голос до шепота. – Я, однако, узнал еще кое-что и кое о чем догадываюсь, хотя догадку свою храню в глубокой тайне. Прежде чем покинуть Гондор, Исилдур взял из руки Неназываемого некую вещь. После этого среди смертных его более не видели. Должно быть, здесь и кроется ответ на расспросы Митрандира. Но в то время мне казалось, что тайна Исилдура влечет к себе лишь тех, кто любит древности. Даже когда мы с братом спорили о таинственных словах, явленных нам во сне, мне в голову не закралось подозрения, что Исилдурова Погибель и та роковая вещь – одно и то же. Одна из легенд рассказывает, что Исилдур попал в засаду и погиб от орочьей стрелы, но больше Митрандир ни о чем мне не говорил. Не в моей власти сказать, что это была за вещь. Но, судя по всему, она могущественна и опасна. Может, это – некое зловещее оружие, детище Черного Властелина? Если в ней залог победы, легко поверить, что Боромир – гордый, бесстрашный, зачастую безрассудный воин, день и ночь грезивший о победе Минас Тирита и о собственной славе – мог пожелать эту вещь для себя и соблазниться о ней. Увы! Зачем он отправился на север? Выбор отца и старейшин пал на меня, но идти вызвался он, под тем предлогом, что он старше и сильнее, – это, кстати, сущая правда. Он так и не дал себя отговорить... Но не бойся меня, Фродо! Найди я эту вещь на дороге, я не стал бы за нею нагибаться, даже если бы Минас Тириту грозила гибель и я один мог спасти его. Оружие Черного Властелина я не взял бы в руки ни ради блага моей страны, ни ради собственной славы. Нет! Я не хочу такой победы, Фродо, сын Дрого!

– Совет тоже не хочет такой победы, – вставил Фродо. – И я не хочу. Будь моя воля, я вообще держался бы в стороне.

– Что до меня, – продолжал Фарамир, – то я бы, конечно, мечтал, чтобы на Королевском дворе вновь расцвело Белое Древо и чтобы вернулась в Минас Тирит Серебряная Корона, а с ней – мир и покой. Я желал бы видеть крепость Минас Анор такой, какой была она в древние времена, – светлой, высокой и прекрасной, истинной Верховной Королевой, которая затмевает собою всех королев мира. Но я не хочу, чтобы она имела рабов и повелевала ими, – даже если рабы наденут оковы добровольно, прославляя доброту своей госпожи! Войны не миновать: на карту поставлены наши жизни, ибо Враг стремится поглотить всех и вся. Но я не могу сказать, что люблю остроту сверкающего меча, стремительный полет стрелы ради них самих, не могу сказать, что в воине ценю прежде всего воина, а потом уже человека. Я люблю только то, что защищают эти мечи, стрелы и воины, – город нуменорцев. Пусть мою страну чтят за ее прошлое, за ее древние обычаи, красоту и мудрость! Я хочу, чтобы ее боялись только тем страхом, какой подобает юноше, когда он стоит перед лицом умудренного годами старца. Не бойся же и ты меня! Я не буду требовать, чтобы ты поведал мне все, что знаешь. Я даже не пытаюсь узнать, близок ли я к правде. Но если ты доверишь мне свою тайну, я постараюсь помочь тебе советом, во что бы это мне ни стало, – а может, и не только советом.

Фродо промолчал. Ему так хотелось открыться этому суровому, хотя и молодому еще воину, речь которого казалась такой мудрой и благородной! Он едва не уступил искушению. Совет и помощь так пригодились бы! Но что-то его все-таки удержало. На сердце у него лежали печаль и тревога. Если из Девяти Пеших живы только они с Сэмом, чего нельзя было исключить, то они последние, кому известна тайна Похода. Можно обидеть Фарамира незаслуженным недоверием – но это лучше, чем поспешить и выдать секрет. Память о Боромире и о его страшном преображении под влиянием Кольца была еще свежа – особенно когда Фродо взглядывал на Фарамира и слышал его голос. Братья были так непохожи – и все же так похожи!

Дальше хоббиты и Фарамир шли молча, бесшумно, почти неразличимые в серо-зеленой тени старых деревьев. В кронах пело множество птиц, и гладкие листья вечнозеленых лесов Итилиэна блестели в лучах солнца.

Сэм в разговоре не участвовал, но старался не пропустить ни слова, хотя в то же время его чуткий хоббичий слух ловил каждый лесной шорох. От него не ускользнуло, что о Голлуме так никто больше и не упомянул. Сэма это устраивало, хотя он, честно сказать, надеялся, что никогда больше не услышит этого имени. Вскоре он заметил, что они в лесу не одни: кроме Дамрода и Маблунга, мелькавших среди теней, вокруг было много воинов. Быстро и бесшумно скользя меж стволов, они спешили к какой-то неведомой общей цели.

Один раз Сэм резко обернулся, словно что-то кольнуло его в спину: ему показалось, что сзади на него смотрят. За одним из деревьев мелькнуло нечто маленькое и темное. Сэм уже открыл было рот, чтобы сообщить остальным, но, подумав, рассудил иначе: „Кто его знает, может, и почудилось. Надо ли напоминать об этом негодяе, если господа предпочитают позабыть о нем? Эх, много бы я дал, чтобы забыть о нем совсем!“

 

Так они шли, пока лес не поредел и спуск не стал круче. Фарамир снова свернул, на этот раз в другую сторону, и вскоре впереди зажурчала речушка, пробивающаяся по дну расщелины. Это был тот самый ручеек, который хоббиты видели, когда умывались. Теперь он превратился в быстрый поток, скачущий по камням глубокого узкого русла, затененного ветвями горных дубов и окаймленного темнолистым самшитом. Глянув на запад, путники увидели светлую дымку над долинами и широкими лугами, а вдали – поблескивающие в лучах вечернего солнца широкие воды Андуина.

– А теперь, увы, я должен погрешить против гостеприимства, – сказал Фарамир. – Но, надеюсь, вы простите меня. Я уже и так пошел вам навстречу – не убил на месте и не связал. Закон для всех один: никому, даже роханцам, нашим союзникам, не позволено видеть тропу, по которой я вас поведу. Придется на время лишить вас зрения.

– Поступай как знаешь, – молвил Фродо. – Эльфы тоже завязывают чужакам глаза, когда того требует необходимость. Мы пересекли границы прекрасного Лотлориэна с повязкой на глазах. Гному Гимли это пришлось не по душе, но хоббиты особенно не возражали.

– Место, куда я вас веду, по красоте уступает Лориэну, – развел руками Фарамир. – И все же я рад, что вы дали согласие: мне не хотелось бы принуждать вас.

Он тихонько окликнул охранников – и Дамрод с Маблунгом в то же мгновение оказались рядом.

– Наденьте нашим гостям повязки, – распорядился Фарамир. – Только постарайтесь, чтобы это не причинило им неудобства. Рук связывать не надо. Гости дадут слово, что не попытаются словчить и подглядеть. Я верю им и мог бы просто попросить их зажмуриться, но, если они споткнутся, глаза их могут по нечаянности открыться, так что без повязки не обойтись. Ведите их бережно...

Достав зеленые шарфы, стражники завязали хоббитам глаза и надвинули им капюшоны чуть ли не до подбородка. Один из воинов взял под руку Фродо, другой – Сэма, и хоббитов повели. У Сэма и Фродо осталось об этом последнем, слепом участке пути самое смутное представление. Вскоре тропа круто пошла вниз, стала ýже, пришлось идти по одному, касаясь локтями каменных стен; охранники шли сзади, слегка надавив руками на плечи хоббитам, и направляли их, если тропа отклонялась в сторону. Кое-где идти становилось трудно; тогда хоббитов поднимали на руки, несли, а потом вновь ставили на ноги. Справа, постепенно нарастая и приближаясь, доносился шум воды. Через некоторое время процессия остановилась. Маблунг и Дамрод несколько раз повернули хоббитов – и те окончательно перестали понимать, где юг, где север. Начался последний, короткий подъем. Стало холоднее, шум воды отдалился. Хоббитов снова подняли и понесли вниз по длинной-длинной лестнице, которая вскоре свернула за угол. Внезапно их оглушил шум воды. Казалось, вода окружает их теперь со всех сторон, плеща и грохоча о камни, орошая щеки и ладони тысячами брызг. Хоббитов вновь поставили на ноги, и несколько мгновений они стояли, побежденные робостью, по-прежнему ничего не видя. Гондорцы хранили молчание. Вдруг за спиной, совсем рядом, послышался голос Фарамира:

– Снимите повязки!

Шарфы были развязаны, капюшоны откинуты – и хоббиты, зажмурившиеся было от неожиданности, так и ахнули.

Под ногами скользили влажные полированные камни, за спиной чернела грубо вырубленная в скале арка. Впереди, так близко, что Фродо мог бы погрузить туда руку, блистала тонкая водяная завеса. Арка выходила на запад. Низкое закатное солнце било прямо в прозрачные струи, и красные лучи, дробясь об эту стену из хрусталя, вспыхивали мириадами радужных искр. Сэму и Фродо показалось, что они очутились в эльфийском замке и стоят у окна, занавешенного тканью из драгоценных камней, оправленных в серебро и золото – рубинов, сапфиров, аметистов, – и все это горит, не сгорая, странным багряным огнем.

 

– Вот и награда за ваше терпение. Счастливый случай привел нас сюда в этот час, – сказал Фарамир. – Перед вами – Окно в Закат и Эннет Аннун[437], прекраснейший из водопадов Итилиэна, страны прозрачных ключей. Немногим чужеземцам доводилось созерцать Эннет Аннун. Но, увы, дворца, достойного Окна в Закат, здесь нет. Идемте! Увидите сами.

Не успел он произнести последние слова, как солнце ушло за край земли и огонь в хрустальных водяных занавесях погас. Люди повернули обратно и прошли под угрожающе нависшим сводом. За сводом открылся вырубленный в скале зал, обширный и необустроенный, с бугристым наклонным потолком. Тусклый свет нескольких факелов падал на поблескивающие стены. Людей в зале набралось много, но через темный узкий проход в боковой стене, нагибаясь, входили все новые и новые, по двое и по трое. Когда глаза привыкли к полумраку, хоббиты разглядели, что пещера гораздо больше, чем показалось вначале, и что в ней собраны внушительные запасы оружия и продовольствия.

– Вот и наше убежище, – повел рукой Фарамир. – Уютным назвать его трудно, зато ночь здесь можно провести в безопасности. По крайней мере, тут сухо и еды в достатке, что возмещает нехватку огня. Когда-то река текла через арку, но древние мастера отвели русло наверх, и водопад стал вдвое выше. Потом мастера обезопасили этот грот от воды и непрошеных гостей, оставив только один вход. Теперь выйти отсюда можно лишь двумя путями: тем, что пришли сюда вы с повязками на глазах, и сквозь Оконную Завесу, вниз, в озеро, на камни, острые как ножи... А теперь отдохните немного! Скоро подадут вечернюю трапезу.

 

Хоббитов отвели в угол пещеры и показали им низкое ложе, чтобы они могли при желании немного отдохнуть. Люди тем временем быстро и слаженно двигались по залу, готовя трапезу. Выставленные на середину зала деревянные козлы покрыли стоявшими у стен легкими столешницами. На них в мгновение ока появилась посуда – по большей части простая, без вычур, но добротная и красивая: круглые тарелки, чаши, блюда – одни глиняные в коричневой глазури, другие – из отполированного самшита, гладкие и чистые. Кое-где по блеску можно было угадать металлический сосуд или большой, как следует начищенный бронзовый чан, а перед Командиром, в середине центрального стола, поставили простого литья серебряный кубок.

Фарамир ходил среди воинов, негромко расспрашивая каждого вновь пришедшего. Большинство вернулось из погони за уцелевшими южанами. Некоторые, появившиеся позже всех, посланы были узнать, что творится на дороге. С южанами разделались подчистую. В живых остался только гигант муумак, но что с ним сталось – никто сказать не мог. На дорогах воцарилась тишина; даже орки-лазутчики куда-то попрятались.

– Ты ничего не видел и не слышал, Анборн? – спросил Фарамир у последнего воина.

– Пожалуй, нет, господин, – ответил тот. – По крайней мере, орков я не заметил. Правда, если мне не примерещилось, я наткнулся на что-то довольно странное. Были уже глубокие сумерки, а в сумерках все кажется крупнее, чем на самом деле. Скорее всего, это была просто белка.

Сэм навострил уши.

– Правда, если белка, то черная и без хвоста, – говорил Анборн. – Метнулась по земле, как тень, и спряталась за ствол. Потом смотрю – карабкается вверх, как белке и полагается. Вы, господин, не одобряете, когда стреляют в зверей без особой нужды, и я не стал налаживать стрелы́. Кроме того, в темноте я не был уверен, что попаду. Ну и тварь дожидаться не стала: прыгнула – и в самые ветви, в темноту. Я еще, правда, постоял немного под деревом, потому что все это мне показалось странным, а когда заторопился наконец уходить, мне почудилось, что сверху доносится шипение. Но может, это и вправду была белка, только очень большая? Или под покровом тени, которую отбрасывает Неназываемый, в наши леса перекочевали звери из Черной Пущи? Говорят, там есть черные белки...

– Не исключено, – сказал Фарамир. – Но, если ты прав, это зловещее предзнаменование. Гостей из Черной Пущи нам здесь не надо. Отнюдь!

Сэму почудилось, что Фарамир, отвечая Анборну, глянул на них с Фродо, – но хоббит счел за лучшее промолчать. Они вытянулись на своих ложах, глядя на сновавших по залу людей и отсветы факелов. Наконец Фродо незаметно для себя заснул.

Сэм боролся с подозрениями. „Может, он хороший человек, а может, и нет, – думал он. – Бывает и так: уста медовые, а сердце черное. – Он зевнул. – Эх! Поспать бы с недельку! А может, и правда на боковую? Все равно этих великанов тут без счета. Если что, я один их не одолею... Но нет, шалишь, Сэм Гэмги! Нельзя спать, значит, нельзя, и дело с концом“.

Он поднапрягся и прогнал дремоту. Под сводом арки смерклось, и серая завеса воды, постепенно тускнея, слилась наконец с темнотой, но шум водопада, немолчный и неизменный, был все тот же – день ли, вечер, ночь ли, он не слабел и не усиливался. Сэм изо всех сил протер глаза, чтобы не поддаться колыбельной песне воды.

Зажглось еще несколько факелов. Прикатили бочонок вина. Открыли ящики с едой. Кто носил воду от водопада, кто мыл руки. Перед Фарамиром поставили большой медный таз, подали белое полотенце, и он умылся.

– Разбудите гостей, – велел он, – и подайте им воды. Время приступать к трапезе!

Фродо сел, зевнул и потянулся; Сэм, не привыкший, чтобы ему прислуживали, недоуменно вытаращился на высокого воина, который согнулся перед ним в учтивом поклоне; в руках у воина был таз с водой.

– Поставьте его, пожалуйста, на землю, сударь, – обрел наконец дар речи хоббит. – Так и вам, и мне будет сподручнее.

К удивлению и немалому удовольствию людей, стоявших вокруг, он окунул голову в холодную воду и стал поливать шею и уши.

– Видимо, таков обычай вашей страны – мыть голову перед ужином? – спросил воин, прислуживавший хоббитам.

– Нет, мы это делаем, как правило, перед завтраком, – откликнулся Сэм. – Но если спишь на ходу, то холодный душ для головы – все равно что дождь для привядшей грядки салата. Уф! Теперь-то мне хватит сил не заснуть прямо за столом!

Хоббитов отвели к столу Фарамира и усадили на покрытые шкурами бочонки, достаточно высокие, чтобы Сэм и Фродо могли дотянуться до стола.

Прежде чем сесть за трапезу, Фарамир и все его воины встали, обернулись лицами к западу и на минуту смолкли. Фарамир дал Фродо и Сэму знак, что они должны поступить так же.

– Таков наш обычай, – сказал он, когда все сели. – Мы обращаем взор в сторону исчезнувшего Нуменора[438], в сторону отчизны эльфов, которая пребывает, и к той стране, которая пребудет вечно. Вы тоже так поступаете?

– Нет, – ответил Фродо, вдруг почувствовав себя неотесанным невежей и деревенщиной. – Но когда мы в гостях, то сперва кланяемся хозяину, а потом, когда встаем из-за стола, благодарим его.

– Мы тоже, – сказал Фарамир.

После долгих странствий и ночлегов под звездами, после несчетных дней в безлюдной глуши вечерняя трапеза гондорцев показалась хоббитам самым настоящим пиром. Подумать только: холодное, ароматное, бледно-золотистое вино, хлеб с маслом, солонина, сушеные фрукты, превосходный сыр, – и, что самое главное, брать все это можно было чисто вымытыми руками, чистыми ножами, с чистых тарелок! Фродо и Сэм не отказывались ни от чего, успешно справившись и со второй, и даже с третьей порцией. Усталое тело согрелось вином. Хоббиты отошли душой и развеселились. Так хорошо и спокойно им не было с самого Лориэна! Когда же трапеза закончилась, Фарамир отвел их к наполовину занавешенной нише в глубине пещеры, куда поставили кресло и два табурета. В нише горела маленькая глиняная лампа.

– Скоро вы, должно быть, захотите спать, – сказал Фарамир. – В особенности достойный Сэмуайз, который не пожелал сомкнуть глаз перед трапезой, – то ли из боязни притупить сном благородный голод, то ли из страха передо мной. Но сразу после еды спать нездорово – особенно если перед этим долго постился. Поговорим же теперь! По дороге из Ривенделла вы, должно быть, видели много такого, что достойно рассказа. Полагаю, и вам интересно услышать о нас и о тех краях, где мы с вами встретились. Расскажите мне о брате моем Боромире, о старом кудеснике Гэндальфе и о прекрасных жителях Лотлориэна!

Фродо больше не хотелось спать, и он охотно согласился. Но, хотя еда и вино придали ему смелости, он все еще был настороже. Сэм сидел, расплывшись в улыбке и что-то бормоча про себя, но ограничивался ролью слушателя и только изредка кивал или издавал одобрительные возгласы.

Фродо поведал Фарамиру множество разных историй, тщательно обходя Кольцо и подлинную цель Похода, – зато он, как мог, живописал доблесть Боромира и все его подвиги. Он подробно изобразил схватку с волками, выдержку и мужество Боромира в снегах под Карадрасом, битву в Копях Мории, где погиб Гэндальф. Рассказ о сражении у моста потряс Фарамира.

– Как, наверное, досадовал Боромир, что пришлось отступить перед орками! – воскликнул он. – Его не остановил бы и огненный призрак, которого вы называете Балрогом! Я уверен: даже уйди он с поля боя последним, он был бы страшно разгневан исходом битвы!

– Он и ушел последним, – подтвердил Фродо. – Арагорн обязан был вести нас вперед. Он не мог остаться у моста. После гибели Гэндальфа дорогу знал только он один. Если бы не надо было охранять нас, невеличков, ни Боромир, ни Арагорн ни за что не отступили бы.

– Может, лучше было бы моему брату сгинуть вместе с Митрандиром, чем встретить свою судьбу у Рауроса, – вздохнул Фарамир.

– Как знать?.. – осторожно ответил Фродо и переменил тему: – А теперь я с радостью послушал бы тебя. Меня тянет узнать о Минас Итиле, об Осгилиате и о долготерпении Минас Тирита. Чем кончится долгая война? Есть ли у вас надежда?

– Надежда? – переспросил Фарамир. – Надежду мы утратили давно. Разжечь ее вновь мог бы разве что меч Элендила, но не думаю, чтобы этот славный меч был способен на многое – разве что оттянуть черный день поражения! А день этот наступит скоро, если только мы не получим неожиданной помощи от людей или эльфов. Силы врага растут, наши – слабеют. Мы идем к упадку. В Гондоре наступила осень, за которой весны уже не будет. Когда-то нуменорцы населяли все бескрайние побережья Большой Земли, но большинство из них посвятили себя порокам и злу. Многие склонились к делам Мрака и увлеклись чернокнижием, а некоторые предались праздности, перессорились и, вконец обессилев, стали терпеть поражения от дикарей. Но предание ничего не говорит о том, чтобы в Гондоре когда-либо занимались чернокнижием или с почтением произносили имя Неназываемого. Мудрость и красота древнего Запада сохранялись в королевстве потомков Элендила долгие века и живут в нем до сих пор, – правда, Гондор сам навлек на себя упадок, постепенно потеряв трезвость духа и решив, что Враг спит, в то время как тот был всего лишь изгнан, но не уничтожен. Смерть всегда стояла у нас перед глазами: нуменорцы, как и в те далекие времена, когда они потеряли свое древнее королевство, жаждали вечной жизни, в которой все пребывало бы неизменным. Могилы королей были пышнее, чем дома живущих, и Властители с большей торжественностью произносили имена предков, записанные в старых свитках, нежели имена своих сыновей. Бездетные владыки восседали в ветшающих дворцах, размышляя над тайнами древних гербов; увядшие старцы приготовляли в тайных покоях чудодейственные эликсиры и, поднимаясь на высокие холодные башни, задавали вопросы звездам. Наконец последний король из рода Анариона умер, не оставив по себе наследника. Наместники оказались мудрее и удачливее. Мудрость их сказалась прежде всего в том, что им удалось укрепить наш народ, сблизив его с прибрежными племенами и выносливыми горцами с гор Эред Нимраис[439]. Кроме того, они заключили союз с гордыми северянами[440], что прежде беспокоили нас набегами. Люди эти свирепы и воинственны, но состоят с нами в дальнем родстве, в отличие от диких кочевников с востока и жестоких харадцев. В дни Кириона, двенадцатого Наместника Гондора (мой отец по счету двадцать шестой), они пришли к нам на выручку в битве при Кэлебранте и разбили врагов, напавших на наши северные провинции. За это мы отдали им степи Каленардона, которые теперь называются Роханскими и в те времена были почти безлюдны. Имя этого народа – Рохирримы, Хозяева Табунов. Они стали нашими союзниками и доказали свою верность, неизменно приходя на помощь в трудную минуту и охраняя наши северные границы до самой Роханской Щели. Они переняли много наших преданий, познакомились с нашими обычаями и научились у нас всему, чему пожелали. При надобности их властители говорят по-гондорски, но в главном Рохирримы сохраняют традиции предков. Мы любим это племя высоких мужей и не уступающих им в храбрости прекрасных жен, золотоволосых, светлоглазых и сильных. Они напоминают нам о Старших Днях – эпохе, когда человечество было еще юным. И действительно, хранители Предания говорят, что мы связаны с ними древним родством, восходящим именно к тому времени. Происходят они от тех же Трех Людских Родов, что и нуменорцы, – может, и не от самого Хадора Златовласого, Друга Эльфов, но, видимо, от его сыновей и тех, кто среди иных не послушал призыва и отказался снарядить корабли на Запад[441]. Наше Предание делит людей на Западный, или Горний, Народ – нуменорцев и Обитателей Сумерек[442], или Народ Средний, к которым относятся роханцы и дальние их родичи, живущие на севере. Все остальные – Дикие Племена; у нас они издревле зовутся Народами Тьмы[443]. Теперь, правда, роханцы стали нам ближе, ибо возросли в искусствах и усвоили благородную учтивость манер, но и мы, в свою очередь, стали на них похожи и вряд ли вправе теперь притязать на имя Горнего Народа. Мы сравнялись со Средними людьми, стали Обитателями Сумерек, хотя и храним память о высоком... Как и роханцы, мы полюбили войны ради войн и отвагу ради отваги; правда, у нас все еще считается, что воин должен многому учиться, помимо искусства убивать, – но все-таки с некоторых пор и мы поставили воинское ремесло выше всех прочих. Этого требует время. Поэтому Боромир за свою доблесть был признан одним из славнейших мужей Гондора. Он был поистине доблестен. Много, много веков не было у владыки Минас Тирита такого наследника – неутомимого в трудах, отважного и безоглядного в бою. Никто не мог протрубить в Большой Рог так, как Боромир!.. – С этими словами Фарамир вздохнул и умолк.