Главная | Обратная связь

ГЛАЗАМИ ХУДОЖНИКОВ.

Санкт-Петербург – город прошедший сравнительно короткий, но поразительно насыщенный исторический путь – триста лет не возраст для столицы, хотя бы и бывшей. «Столичность» Питера, даже не маркированная официальным статусом, но составляющая тело города, ощущается титулом не падчерицы, а короля в изгнании. Город, возникший из ниоткуда, – из тумана болота, воды и камня, материализованная мечта, осуществленная утопия Петра Великого существует по особым пространствено-временным законам, сохраняя собственную непохожесть как дар. Вопреки или благодаря структурности, отправной точкой которой было желание Петра иметь «лицо» перед миром (чем не предок потемкинских деревень), Петербург стал местом существования особой культурной энергии, синтезированной из географии города, Российского менталитета, воли Петра, идей Запада смешанных с ароматом Востока.

Питер, как столица неофициальная, спокойно и величаво довольствуется титулом столицы культурной и, с недавних пор, криминальной. Он (Петербург) весь в себе, спокойно и неторопливо думает, создает и обсуждает созданное. Это город ночных бесед на коммунальной кухне, город темных лестниц и серого неба. И вместе с тем, город очень логичный – начиная с основания, Петр строил его по заранее придуманному плану, а не по принципу деревни. Здесь все узко и геометрично, оттого человек чувствует себя подавленнее и спокойнее. Творцу есть время и место заняться тем, что «душа просит». Каждая душа в таком пространстве, сохраняя независимость, получает особую индивидуальную свободу, каждая душа неповторима, потому каждый творит на свой лад то, что именно он хочет. Это место, где свободно уживаются андеграунд, искусство современное и Академия художеств.

Пытливый зритель, читатель, сегодня может обнаружить множество художественных, литературных, философских трудов посвященных осмыслению Петербурга – его обреченности, особости, мистичности, медиальности, нерусскости, особенно модно говорить одновременно о мистичности, обреченности и величии. Существует ряд устойчивых понятий, характеризующих город по-разному – Петербург петровский, Петербург Достоевского (изнанка блеска петровского), блокадный Ленинград. Петербург как «жертвенный камень» истории (от В. Крестовского и Ф. Соллогуба до В. Шефнера и М. Шемякина); Петербург и тема Вавилона, тема Рима. История «Сайгона»; «Петербургский андерграунд»: философия и психология питерского рока (В. Шинкарев, О. Григорьев, Ю. Шевчук, С. Курехин, К. Миллер) рождает мифологию современную – «Сфинксы» и «Петр» Шемякина вместе с «Чижиком-Пыжиком», «Остапом Бендером» и «Городовым»; клубный Петербург и Питер криминальный, советский коммунально-затертый, живущий потаенной жизнью (И. Бродский, С. Довлатов, Инга Петкевич)...

Это легенда не о застывшем камне, но о живом одушевленном организме. Город становится героем, антигероем, декорацией для многих художественных произведений. Этот город-солярис показывается таким, каким его хотят увидеть, сохраняя легкую печальную усмешку, видится таким, каким ты можешь его воспринять, сохраняя интригу невозможности полного изучения, несмотря на всю свою структурность. Если Москва всеядно впитывает и принимает в свою игру всех и все, гостеприимно давая шанс но не всегда сообщает ее правила, то Петербург – декларируя правила, часто кажется скупым на радушие, выплевывает или ломает каждого, кто не обладает собственной индивидуальностью, кто без пиетета относится к установленному порядку. При этом, художественная жизнь Петербурга более концентрирована, семейна – художники, музыканты, актеры, околохудожественная публика собираются, встречаются в одних и тех же местах, а разнообразные пласты художественно-интелектуальной жизни имеют множество точек соприкосновения и связей.

Хрупкая субстанция «петербургскости» породила множество живописных, графических, концептуальных и цифровых портретов города, от работ Зубова, Щедрина, Добужинского, Лансере, до современных экспериментов традиционных и нетрадиционных. Традиционные портреты города Юрия Белова, философские Юлии Ивановой, мистические М. Кузнецова, забавные «митьков».

«Старый город» – группа художников, которых объединяет тема творчества (Петербург), естественно, каждый из них чувствует и понимает город по-своему, используют собственный творческий профессиональный язык, но именно сумма индивидуальных концепций, дает в рамках выставочного пространства эффект объемного синтеза представлений и мифов о Петербурге, преставление не претендующие на истинность в последней инстанции, но приглашающая к сотворчеству. Дмитрий Егоровский, участник группы, говорит: «Почему если мы живем в Санкт-Петербурге, то должны изображать лужайки, коровок, травку? Я здесь живу, здесь родился это мой город!»

Сама семантика имени группы стоит над историей хронологической. «Старый город» возник в 1981 г., то есть в Ленинграде. Санкт-Петербург (город святого Петра) – Петроград – Ленинград – Санкт-Петербург (город скорее ПетраI) – кольцо имен, замкнутая система со смещение оси, предполагающая наличие основы, но дарящая неопределенность будущего. Столица – экс-столица, город-герой – культурно-криминальная столица – постоянное движение, смещение и восстановление акцентов. Центр, пригороды, новостройки – ряд самостоятельных подсистем, существующих одновременно, порождающих собственные мифосистемы, связанные между собой, но сохраняющие автономность временно-пространственных границ. Имя «Старый город» подчеркивает ту культурную основу, ядра, то, что объединяет все имена и то, что находится над и между частями целого называемого Петербургом, Питером. Не случайно, жители новостроек называют старый город «Центр» или «Город», объединяя под этим понятием район Невского проспекта, Васильевский остров, Петроградку, Мойку – это «город» внутри мегаполиса – стержень материальной, духовной памяти и место апробации нового, место рождения будущего. От новых дорожных покрытий до установки новых памятников, архитектурных экспериментов – все пробуется в «Центре». С другой стороны это декларация любви к традициям, страха перед новым, в противовес унифицированным новостройкам, каждая из которых образует свой микромир, как отдельный город: Гражданка, Купчино, Веселый поселок – эти образования связаны между собой именно через Центр, через старый город. Бинарности – Петербург и Москва, центр и новостройки, город памятник и город людей.

Изображая реальные петербургские дома и улицы художники «Старого города», оставляя их узнаваемыми, стараются рассказать зрителю миф о городе в целом, причем рекламно-популярные виды из туристских путеводителей редко становятся героями их работ. Каждый кусочек старого города и есть старый город, не искусственный конструкт, но жизненная реальность, проявляющаяся в каждом отдельном фрагменте, часть обладающая всеми качествами целого, как осколок зеркала подобен не по форме, но по содержанию и характеристикам зеркалу целому. Если Петербург Дмитрия Егоровского – монолитный город-памятник, то другой участник группы Ян Антонышев видит город рукотворным, городом людей, где природное и человеческое синтезированы в неразрывное целое.

Это оборотная сторона фасадов – дворы, подворотни, кошки, белье на веревках, петербуржцы как творцы и творения городского пространства.

Егоровского интересует Петербург как культурно-исторический артефакт, поэтому центром композиции большинства его работ является дом или группа домов в среде природной. Основная тема его произведений – соотношение в ткани Петербурга естественного и искусственного (тема, интересовавшая многих, кто изучал наш город – от маркиза де Кюстина, до Ю. Лотмана, Г. Тульчинского). Вечная борьба культуры и стихии на краю России, на краю Европы, в насильно созданном пространстве – герой многих размышлений о проклятости Петербурга (Д. Мережковский, Д. Аркин и др.). Как писал Ю. Лотман, вокруг имени такого города будут концентрироваться эсхатологические мифы предсказания гибели, идея обреченности и торжества стихии будут неотделимы от городской мифологии[252].

Дмитрий Егоровский видит этот конфликт по своему, но представляет проблему уже разрешенной – Петербург как город уже утонувший и прекрасно себя чувствующий под водой. Например, «Пейзаж с церковью святой Екатерины перед грозой» – дома наполовину под водой, их бьют волны, при этом существует впечатление, что архитектура хоть и потеряли устойчивое изначальное положение на земле, но имеет корни в воде, это состояние полузатопленности, зыбкости, неустойчивости и есть та искомая гармония. Потоп в этом контексте превращается из угрозы, трагедии, предчувствие гибели, сумасшествия (как в «Медном всаднике» А.С. Пушкина) в образ жизни. Город и природа, вода и камень, искусственное и естественное пропитывают друг друга, переходят в новое физическое и духовное качество, рождая новую субстанцию, превращающую Петербург в водяного, в русалку. Петербургу не нужен потоп-потрясение, просто все и так состоит из всего (можно вспомнить теорию Сергея Курехина о том, что Питер надо утопить и пускать под воду экскурсии с аквалангами). Но в системе город-стихия у Егоровского люди оказываются лишним компонентом, на его картинах их практически нет. В сложном диалоге искусственное-естественное человек лишь зритель, не имеющий права голоса, эта система замкнута сама на себя.

Цвет, колорит в работах Дмитрия не дает имен, а передает состояние, атмосферу («Красный дом», «Зеленый дом») – отблеск фонарей и неба, а не цвет штукатурки. Особенно много зеленого, сине, серо-зеленого. «Зеленым» видели Петербург многие творцы – от А.С. Пушкина («свод небес зелено-бледный, скука, холод и гранит»), Владимира Набокова («бледно-зеленые ветрила, дворцовый распускает сад...»), Андрея Белого («зеленоватым роем пронеслись облачные клоки, зеленоватый рой поднимался безостановочно над безысходной далью невских проспектов, в зеленоватый рой убегал шпиц...»). Это ощущение особого петербургского воздуха есть и в работах Дмитрия Егоровского.

Если образ города Егоровского – художествеено-поэтический, то город Яна Антонышева – литературно-художественный. Если посмотреть только на названия работ Яна «Похищение башни», «Дорога в город», – за каждым стоит история. Город Антонышева – обжитое пространство, художника больше интересует отношение город и человек, а не город и стихия. Если у Ф.М. Достоевского в «Преступлении и наказании» комната, похожая на гроб, подталкивающая героя на преступление – символ городской среды, ломающей человека, то для Яна, как и для большинства из нас, жизнь в «старом фонде» (комната Раскольникова, Сонечки Мармеладовай и есть сегодня «старый фонд») кажется заманчивей, чем жизнь в унифицированных новостройках.

Старые дома, проходные дворы, тупики и переулки, старушки, влюбленные – то, что и составляет петербургскую сказку. Обжитое городское пространство – закулисье пышных фасадов, является сценой и декорацией для жизни людей, спрятанной за официальным, это внутренняя жизнь монолита скованного рукой Петра. Город и люди взаимодействуют, творят друг друга. Петербург Антонышева – легкий, пластичный, графичный, здесь даже быт приобретает качества художественного творчества: это место где стирка, приготовление пищи, семейные радости и неурядицы, сочинение стихов, написание картин происходит само по себе, как дыхание. Как пишет Тульчинский: «Петербург самый крупный город на 60-й параллели, находится в зоне, как говорят специалисты, критической для человеческой психики, способствующей развитию неврозов и шаманского комплекса»[253]. Эта «невротичность» петербуржцев, провоцируемая особым климатом (как ни странно, например в Осло, то же есть Белые Ночи, но норвежцы не мифологизируют их, а спокойно спят дома) и архитектурой , историей города, не недостаток, а специфичность, как особый говор и юмор одесситов.

Жизнь на границе миров, культурных, географических, политических, психологических – это как состояние «вечной полуутопленности», это просто такой способ жизни, способ радоваться и грустить. Об этом говорит нам своими работами Ян Антонышев. Город-монолит Дмитрия Егоровского и город-людей Яна Антонышева – звенья одной цепи, части одного круга: люди-город-стихия-люди. Петербург – сложный культурно-исторический феномен, мифоконструкт, в котором таинственное, фантастическое, является законным и обыденным. Как пишет В. Н. Топоров, что пространственно-временной континуум мифа неразрывно связан с вещественным наполнением, т.е. всем тем, что так или иначе «организует» пространство, собирает его, сплачивает, укореняет в едином центре – таким образом, Космос отличается от не-пространства, Хаоса, где пространство отсутствует[254]. Особая организация пространства Петербурга, особое петербургское время, не только трансформируют вещи, но и открывают в людях чутких к прекрасному особые свойства (как забавный пример можно вспомнить мультипликационный фильм «Митьки-Майер», в котором «буржуй» попавший в Питер открывает для себя новый мир, но, чтобы его увидеть кроме желания нужны «учителя-митьки», «братушки-аборегены»). Художники «Старого города» уже много лет участвуют в проекте «Портрет Вашего дома». Цель проекта показать, что даже живя в многоквартирных домах, каждый житель накладывает отпечаток на образ дома в целом, видит его по-своему.

Группа «Старый город» демонстрирует нам своими работами удивительную искреннюю любовь к Петербургу, не связанную с юбилеями и праздниками, искренний интерес к тому пространству, где живут они, где живут петербуржцы, куда приезжают со всего мира люди отдыхать, работать, искать себя.

М.С. Уваров

(Санкт-Петербург)