Главная | Обратная связь

Глава 3. Демократия, тоталитаризм и манипуляция сознанием

Как мы установили, манипуляция - способ господства путем духовноговоздействия на людей через программирование их поведения. Это воздействиенаправлено на психические структуры человека, осуществляется скрытно иставит своей задачей изменение мнений, побуждений и целей людей в нужномвласти направлении. Уже из этого очень краткого определения становится ясно, чтоманипуляция сознанием как средство власти возникает только в гражданскомобществе, с установлением политического порядка, основанного напредставительной демократии. Это - "демократия западного типа", котораясегодня, благодаря промыванию мозгов, воспринимается просто как демократия -антипод множеству видов тоталитаризма. На самом деле видов демократиимножество (рабовладельческая, вечевая, военная, прямая, вайнахская и т.д. ит.п.). Но не будем уклоняться. В политическом порядке западной демократии сувереном, то естьобладателем всей полноты власти, объявляется совокупность граждан (то естьтех жителей, кто обладает гражданскими правами). Эти граждане - индивидуумы,теоретически наделенные равными частицами власти в виде "голоса". Даннаякаждому частица власти осуществляется во время периодических выборов черезопускание бюллетеня в урну. Равенство в этой демократии гарантируетсяпринципом "один человек - один голос". Никто, кроме индивидуумов, необладает голосом, не "отнимает" их частицы власти - ни коллектив, ни царь,ни вождь, ни мудрец, ни партия. Но, как известно, "равенство перед Законом не означает равенства передфактом". Это популярно разъяснили уже якобинцы, отправив на гильотину тех,кто требовал экономического равенства на основании того, что, мол, "свобода,равенство и братство", не так ли? В имущественном смысле равные вполитическом отношении граждане не равны. И даже обязательно должны быть неравны - именно страх перед бедными сплачивает благополучную часть вгражданское общество, делает их "сознательными и активными гражданами". Наэтом держится вся конструкция демократии - "общества двух третей". Имущественное неравенство создает в обществе "разность потенциалов" -сильное неравновесие, которое может поддерживаться только с помощьюполитической власти. Великий моралист и основатель политэкономии Адам Смиттак и определил главную роль государства в гражданском обществе:"Приобретение крупной и обширной собственности возможно лишь приустановлении гражданского правительства. В той мере, в какой оноустанавливается для защиты собственности, оно становится, вдействительности, защитой богатых против бедных, защитой тех, кто владеетсобственностью, против тех, кто никакой собственности не имеет". Речь здесь идет именно о гражданском правительстве, то есть оправительстве в условиях гражданского общества. До этого, при "старомрежиме", власть не распределялась частицами между гражданами, аконцентрировалась у монарха, обладавшего не подвергаемым сомнению правом нагосподство (и на его главный инструмент - насилие). Как и в любомгосударстве, власть монарха (или, скажем, генсека) нуждалась в легитимации -приобретении авторитета в массовом сознании. Но она не нуждалась вманипуляции сознанием. Отношения господства при такой власти были основанына "открытом, без маскировки, императивном воздействии - от насилия,подавления, господства до навязывания, внушения, приказа - с использованиемгрубого простого принуждения". Иными словами, тиран повелевает, а неманипулирует. Этот факт подчеркивают все исследователи манипуляции общественнымсознанием, отличая способы воздействия на массы в демократических иавторитарных или тоталитарных режимах. Вот суждения видных американскихученых: Специалист по средствам массовой информации З.Фрейре: "До пробуждениянарода нет манипуляции, а есть тотальное подавление. Пока угнетенныеполностью задавлены действительностью, нет необходимости манипулироватьими". Ведущие американские социологи П.Лазарсфельд и Р.Мертон: "Те, ктоконтролируют взгляды и убеждения в нашем обществе, прибегают меньше кфизическому насилию и больше к массовому внушению. Радиопрограммы и рекламазаменяют запугивание и насилие". Известный и даже популярный специалист в области управления С.Паркинсондал такое определение: "В динамичном обществе искусство управления сводитсяк умению направлять по нужному руслу человеческие желания. Те, кто всовершенстве овладели этим искусством, смогут добиться небывалых успехов". Хотя идеология, эта замена религии для гражданского общества, возниклакак продукт Научной революции и Просвещения, в Европе, главным создателемконцепции и технологии манипуляции массовым сознанием с самого начала сталиСША. Впрочем, они - порождение Европы (как говорили уже в XVIII веке, США -более Европа, чем сама Европа) Здесь, на пространствах, свободных оттрадиций старых сословных культур, возник индивидуум в самом чистом и полномвиде. У "отцов нации" и состоятельного слоя Соединенных Штатов появиласьострая потребность контролировать огромную толпу свободных индивидов, неприбегая к государственному насилию (оно было попросту невозможно ипротиворечило самой идейной основе американского индивидуализма). В то жевремя не было возможности взывать к таким этическим нормам, как уважение кавторитетам - США заселили диссиденты Европы, отрицающие авторитет. Таквозник новый в истории тип социального управления, основанный на внушении.Писатель Гор Видал сказал, что "американскую политическую элиту с самогоначала отличало завидное умение убеждать людей голосовать вопреки ихсобственным интересам". В целом, один из ведущих специалистов по американским средстваммассовой информации профессор Калифорнийского университета Г.Шиллер даеттакое определение: "Соединенные Штаты совершенно точно можноохарактеризовать как разделенное общество, где манипуляция служит одним изглавных инструментов управления, находящегося в руках небольшой правящейгруппы корпоративных и правительственных боссов... С колониальных временвласть имущие эффективно манипулировали белым большинством и подавлялицветные меньшинства". Можно сказать, что американцы совершили научный и интеллектуальныйподвиг. Шутка ли - создать в кратчайший срок новаторскую технологиюуправления обществом. То, что в других обществах складывалось тысячи лет,что в европейской культуре имело в своей основе уже огромные, обобщающиефилософские труды (такие, как "Политика" Аристотеля и "Республика" Платона),в США было сконструировано на голом месте, по-новому, чисто научным иинженерным способом. Герберт Маркузе отмечает это огромное изменение:"Сегодня подчинение человека увековечивается и расширяется не толькопосредством технологии, но и как технология, что дает еще больше основанийдля полной легитимации политической власти и ее экспансии, охватывающей всесферы культуры". Подчинение не посредством технологии, а как технология!Тиран создать технологию не мог, он всего лишь подчинял людей с ее помощью,причем используя весьма примитивные системы (топор и плаха - ужетехнология). В США создавалась именно технология, и на это работал и работаетбольшой отряд обученных, профессиональных интеллектуалов. Г.Шиллер отмечает:"Там, где манипуляция является основным средством социального контроля, как,например, в Соединенных Штатах, разработка и усовершенствование методовманипулирования ценятся гораздо больше, чем другие виды интеллектуальнойдеятельности". Можно сказать: что в деле манипуляции специалисты США достиглисовершенства - они обращают на службу правящим кругам даже те общественныетечения, которые, казалось бы, как раз находятся в оппозиции к власти этихкругов. Известный американский ученый Ноам Хомский в книге "Необходимыеиллюзии: контроль над сознанием в демократических обществах" пишет, что втечение 80-х годов правительству Рейгана и Буша в США удавалось проводитькрайне правую социальную и милитаристскую политику при том, что вобщественном мнении происходил сильный сдвиг в сторонусоциал-демократических принципов. При опросах подавляющее большинствоподдерживало введение государственных гарантий полной занятости,государственное медицинское обслуживание и строительство детских садов, асоотношение сторонников и противников сокращения военных расходов было 3:1.Почти половина населения США была уверена, что фраза "от каждого поспособностям, каждому по потребностям" - статья Конституции США, а вовсе нелозунг из Коммунистического манифеста Маркса. Философы Адорно и Хоркхаймер, столь уважаемые нашими либеральнымиинтеллигентами, в книге "Диалектика Просвещения" представили организациювсей жизни в США как "индустрию культуры, являющуюся, возможно, наиболееизощренной и злокачественной формой тоталитаризма". Так что речь, если на топошло, идет не о выборе между демократией и тоталитаризмом, а между разнымитипами тоталитаризма (или разными типами демократии - название зависит отвкуса). Если обращаться не к дешевой пропаганде по телевидению, а читатьсерьезные книги, то мы узнаем, что в самой западной философской мысли"демократических" иллюзий давно уже нет. Монтескье в своей теориигражданского общества предложил идею разделения властей, считая, что этоограничит тиранию исполнительной власти. Эти надежды не сбылись, чтонаглядно показала история Запада. В конце XIX века писатель Морис Жоли даженаписал веселую книгу "Диалог в аду между Макиавелли и Монтескье", в которойтень Макиавелли как теоретика циничной и жестокой исполнительной власти вдва счета объяснила Монтескье, как легко государь может манипулироватьдругими "ветвями власти" просто потому, что именно он контролирует финансы,даже не прибегая к более жестким средствам. А они тоже, когда надо,применяются. Когда философы пишут всерьез, они отбрасывают ругательства вроде"тоталитаризма" или "культа личности", а говорят о двух типах деспотизма -восточном и западном. Современный французский философ С.Московичи видитглавное отличие западного типа в том, что он опирается на контроль не надсредствами производства, а над средствами информации и использует их какнервную систему: "Они простирают свои ответвления повсюду, где людисобираются, встречаются и работают. Они проникают в закоулки каждогоквартала, каждого дома, чтобы запереть людей в клетку заданных сверхуобразов и внушить им общую для всех картину действительности. Восточныйдеспотизм отвечает экономической необходимости, ирригации и освоениютрудовых мощностей. Западный же деспотизм отвечает прежде всего политическойнеобходимости. Он предполагает захват орудий влияния или внушения, каковымиявляются школа, пресса, радио и т.п... Все происходит так, как если бы шлоразвитие от одного к другому: внешнее подчинение уступает место внутреннемуподчинению масс, видимое господство подменяется духовным, незримымгосподством, от которого невозможно защититься". Представление же, будто наличие "демократических механизмов" само посебе обеспечивает свободу человека, а их отсутствие ее подавляет - плоднаивности почти неприличной. В какой-то мере эта наивность была ещепростительна русским в начале века, но и тогда уже Бердяев писал: "Длямногих русских людей, привыкших к гнету и несправедливости, демократияпредставлялась чем-то определенным и простым - она должна была принестивеликие блага, должна освободить личность. Во имя некоторой бесспорнойправды демократии мы готовы были забыть, что религия демократии, как онабыла провозглашена Руссо и как была осуществлена Робеспьером, не только неосвобождает личности и не утверждает ее неотъемлемых прав, но совершенноподавляет личность и не хочет знать ее автономного бытия. Государственныйабсолютизм в демократиях так же возможен, как в самых крайних монархиях.Такова буржуазная демократия с ее формальным абсолютизмом принципанародовластия... Инстинкты и навыки абсолютизма перешли в демократию, онигосподствуют во всех самых демократических революциях". Строго говоря, как только манипуляция сознанием превратилась втехнологию господства, само понятие демократии стало чисто условным иупотребляется лишь как идеологический штамп. В среде профессионалов этотштамп всерьез не принимают. В своей "Энциклопедии социальных наук"Г.Лассуэлл заметил: "Мы не должны уступать демократической догме, согласнокоторой люди сами могут судить о своих собственных интересах". Раз уж мы заговорили о демократии и тоталитаризме, надо на минутуотвлечься и выделить особый случай: что происходит, когда в обществе с"тоталитарными" представлениями о человеке и о власти вдруг революционнымпорядком внедряются "демократические" правила? Неважно, привозят лидемократию американские военные пехотинцы, как на Гаити или в Панаму,бельгийские парашютисты, как в Конго, или отечественные идеалисты, каквесной 1917 года в России. В любом случае это демократия, которая невырастает из сложившегося в культуре "ощущения власти", а привносится какпрекрасный заморский плод. Возникает гибрид, который, если работатьтщательно и бережно, может быть вполне приемлемым (как японская"демократия", созданная после войны оккупационными властями США). Но вбольшинстве случаев этот гибрид ужасен, как Мобуту. Для нас этот вариант важен потому, что вот уже больше десяти летпроблема демократии и тоталитаризма стала забойной темой в промывании нашихмозгов. А в действительности мы, даже следуя логике наших собственныхдемократов, как раз получаем упомянутый гибрид: на наше "тоталитарное"прошлое, на наше "тоталитарное" мышление наложили какую-то дикую мешанинунорм и понятий (мэры и префекты вперемешку с Думой, дьяками и тысячьюпартий). Итак, Россия никогда не была "гражданским обществом" свободныхиндивидуумов. Говоря суконным языком, это было корпоративное, сословноеобщество (крестьяне, дворяне, купцы да духовенство - не классы, непролетарии и собственники). Мягче, хотя и с насмешкой, либеральныесоциальные философы называют этот тип общества так: "теплое общество лицом клицу". Откровенные же идеологи рубят честно: тоталитаризм. Как ведут себялюди такого общества, когда им вдруг приходится создавать власть (ихобязывают быть "демократами")? Это мы видим сегодня и поражаемся, не понимая- народ выбирает людей никчемных, желательно нерусских, и очень частоуголовников. Между тем удивляться тут нечему. Этот архетип, этаподсознательная тяга проявилась уже в начальный момент становления Руси,когда управлять ею пригласили грабителей-варягов. Этому есть объяснение низкое, бытовое, и есть высокое, идеальное.Давайте вспомним "чистый" случай гибридизации власти, когда послефевральской революции 1917 г. и в деревне, и в городе пришлось сразу перейтиот урядников и царских чиновников к милиции, самоуправлению и "народнымминистрам". Что произошло? Нам оставил скрупулезное, день за днем, описание тех событий М.Пришвинв своих дневниках. Он был чуть ли не единственный писатель, который провелгоды революции в деревне, в сердце России, на своем хуторе в Елецком уездеОрловской губернии. И не за письменным столом - сам пахал свои 16 десятин(ему даже запретили иметь работника). Кроме того, он действительно был вгуще всех событий, так как был делегатом Временного комитета ГосударственнойДумы по Орловской губернии, ежедневно заседал в своем сельском комитете,объезжал уезды и волости. Временами бывал в Петербурге - в министерствах,Думе и Совете. В своем отчете в Думу от 20 мая он пишет, что в комитеты исоветы крестьяне выбирают уголовников. "Из расспросов я убедился, чтоявление это в нашем краю всеобщее", - пишет Пришвин. Приехав в началесентября в столицу и поглядев на министра земледелия лидера эсеров Чернова,Пришвин понял, что речь не о его крае, а о всей России. Вот его запись 2сентября: "Чернов - маленький человек, это видно и по его ужимкам, и улыбочкам, ипространным, хитросплетенным речам без всякого содержания. "Деревня" - словоон произносит с французским акцентом и называет себя "селянским министром".Видно, что у него ничего за душой, как, впрочем, и у большинства настоящих"селянских министров", которых теперь деревня посылает в волость, волость вуезд, уезд в столицу. Эти посланники деревенские выбираются частокрестьянами из уголовных, потому что они пострадали, они несчастные,хозяйства у них нет, свободные люди, и им можно потому без всякого личногоущерба стоять за крестьян. Они выучивают наскоро необходимую азбукуполитики, смешно выговаривают иностранные слова, так же, как посланник изинтеллигенции Чернов смешно выговаривает слова деревенские с французским de."Селянский министр" и деревенские делегаты психологически противоположнынастоящему мужику". Как же реально создается эта власть и как рассуждают те, кто желает ейподчиниться? Пришвин записал ход таких собраний. Вот один случай, 3 июля1917 г. Выборы в комитет, дело важное, т.к. комитет, в отличие от совета,ведет хозяйственные дела. Кандидат Мешков ("виски сжаты, лоб утюжком, глазаблуждают. Кто он такой? Да такой - вот он весь тут: ни сохи, ни бороны, низемли"). Мешков - вор. Но ведущий собрание дьякон находит довод: "- Его грех, товарищи, явный, а явный грех мучит больше тайного, все мыгрешники! И дал слово оправдаться самому Мешкову. Он сказал: - Товарищи, я девять лет назад был судим, а теперь я оправдал себяполитикой. По новому закону все прощается! - Верно! - сказали в толпе. И кто-то сказал спокойно: - Ежели нам не избирать Мешкова, то кого нам избирать. Мешков человеквесь тут: и штаны его, и рубашка, и стоптанные сапоги - все тут! Одно слово,человек-оратор, и нет у него ни лошади, ни коровы, ни сохи, ни бороны, иживет он из милости у дяди на загуменье, а жена побирается. Не выбирайтевысокого, у высокого много скота, земля, хозяйство, он - буржуаз. Выбирайтемаленького. А Мешков у нас - самый маленький. - Благодарю вас, товарищи, - ответил Мешков, - теперь я посвящу вас,что есть избирательная урна. Это есть секретный вопрос и совпадает скакой-нибудь тайной, эту самую тайну нужно вам нести очень тщательно и оченьвежливо и даже под строгим караулом! И призвал к выборам: - Выбирайте, однако, только социалистов-революционеров, а которого есливыберете из партии народной свободы, из буржуазов, то мы все равно всесмешаем и все сметем!". Вот это и есть - гибрид демократии и "теплого общества". В результате,как пишет Пришвин, после февраля всего за полгода "власть была изнасилована"("за властью теперь просто охотятся и берут ее голыми руками"). И охотитьсяза властью, насиловать ее могут именно люди никчемные: "Как в дележе земли участвуют главным образом те, у кого ее нет, имногие из тех, кто даже забыл, как нужно ее обрабатывать, так и в дележевласти участвуют в большинстве случаев люди голые, неспособные к творческойработе, забывшие, что... власть государственная есть несчастие человекапрежде всего". Здесь Пришвин уже касается "идеальной" установки, быть может, мало гдевстречающейся помимо русской культуры. Бремя власти есть несчастье длячеловека! Власть всегда есть что-то внешнее по отношению к "тепломуобществу", и принявший бремя власти человек неминуемо становится изгоем.Если же он поставит свои человеческие отношения выше государственного долга,он будет плохой, неправедной властью. В таком положении очень трудно пройтипо лезвию ножа и не загубить свою душу. Понятно, почему русский человекстарается "послать во власть" того, кого не жалко, а лучше позвать чужого,немца. Если же обязывают, демократии ради, создать самоуправление, тоуклонение от выполнения властных обязанностей и коррупция почти неизбежны. На бытовом уровне это выглядит у Пришвина так: "14 июня. Скосили сад - своими руками. Чай пьем в саду, а с другогоконца скошенное тащут бабы. Идем пугать баб собакой, а на овсе телятадеревенские. Позвать милиционера нельзя - бесполезно, он свой деревенскийчеловек, кум и сват всей деревне и против нее идти ему нельзя. Неудобствасамоуправления: урядник - власть отвлеченная, со стороны, а милиционер свой,запутанный в обывательстве человек... И правда, самоуправляться деревня не может, потому что в деревне всесвои, а власть мыслится живущей на стороне. Никто, например, в нашей деревнене может завести капусты и огурцов, потому что ребятишки и телята соседейвсе потравят. Предлагал я ввести штраф за потравы, не прошло. - Тогда, - говорят, - дело дойдет до ножей. Тесно в деревне, все свои, власть же родню не любит, у власти нетродственников. Так выбран Мешков - уголовный, скудный разумом, у которого нет ни кола,ни двора, за то, что он нелицеприятный и стоит за правду - какую правду?неизвестно; только то, чем он живет, не от мира сего. Власть не от мирасего". В сущности, крестьяне России (особенно в шинелях) потому и поддержалибольшевиков, что в них единственных была искра власти "не от мира сего" -власти без родственников. Надо сказать, что этот инстинкт государственностипроснулся в большевиках удивительно быстро, контраст с нынешними демократамипросто разительный. Многозначительно явление, о котором официальнаясоветская идеология умалчивала, а зря - "красный бандитизм". В концегражданской войны советская власть вела борьбу, иногда в судебном порядке, аиногда и с использованием вооруженной силы, с красными, которые самочиннозатягивали конфликт. В некоторых местностях эта опасность для советскойвласти даже считалась главной. Под суд шли, бывало, целые парторганизации -они для власти уже "не были родственниками". А когда большевики выродились и их власть стала "жить и давать житьдругим", из нее и дух вон. И сегодня добрую КПРФ не очень-то к власти зовут,слишком она домашняя. Итак, мы провели классификацию. Есть, условно говоря, две "чистые"модели - демократия и тоталитаризм. И самый трудный случай, наш собственный- навязанная гибридизация чужеродной демократии, наложенной на культуру"теплого общества". В этом гибриде наши реформаторы надеются убитькомпоненту "тоталитаризма" (вернее, делают вид, что надеются). Чуть ли неглавным инструментом в их усилиях стала манипуляция сознанием. Ее технология, созданная в США, применяется сегодня в более или менеешироких пределах в других частях мира (в России - без всяких пределов) идолжна стать главным средством социального контроля в новом мировом порядке.Разумеется, дополняясь насилием в отношении "цветных". Правда, таковыми всеболее и более считаются бедные независимо от цвета кожи (например, японцыуже не считаются цветными, а русские уже почти считаются). Коротко оговорим и отложим в сторону проблему социального контроля в"тоталитарных" обществах. Почему способы жесткого духовного воздействия внедемократии не подпадают под понятие манипуляции? Ведь тираны не толькоголовы рубили и "черным вороном" пугали. Словом, музыкой и образом онидействовали ничуть не меньше, чем дыбой. Почему же литургия в храме илибеседа политрука в Красной Армии, побуждающие человека к определенномуповедению - не манипуляция сознанием? Воздействие на человека религии (не говорим пока о сектах) или"пропаганды" в так называемых идеократических обществах, каким были,например, царская Россия и СССР, отличаются от манипуляции своими главнымиродовыми признаками. Весь их набор мы осветим, когда будем говорить оспособах манипуляции. А здесь укажем на один признак - скрытностьвоздействия и внушение человеку желаний, заведомо противоречащих его главнымценностям и интересам. Ни религия, ни официальная идеология идеократического общества нетолько не соответствуют этому признаку - они действуют принципиально иначе.Их обращение к людям не просто не скрывается, оно громогласно. Ориентиры инормы поведения, к которым побуждали эти воздействия, декларировалисьсовершенно открыто, и они были жестко и явно связаны с декларированнымиценностями общества. И отцы церкви, и "отцы коммунизма" считали, что то поведение, ккоторому они громогласно призывали - в интересах спасения души иблагоденствия их паствы. Поэтому и не могло стоять задачи внушить ложныецели и желания и скрывать акцию духовного воздействия. Конечно,представления о благе и потребностях людей у элиты и большей или меньшейчасти населения могли расходиться, вожди могли жестоко заблуждаться. Но онине "лезли под кожу", а дополняли власть Слова прямым подавлением. В казармахКрасной Армии висел плакат: "Не можешь - поможем. Не умеешь - научим. Нехочешь - заставим". Смысл же манипуляции иной: мы не будем тебя заставлять, мы влезем ктебе в душу, в подсознание, и сделаем так, что ты захочешь. В этом - главнаяразница и принципиальная несовместимость двух миров: религии или идеократии(в так называемом традиционном обществе) и манипуляции сознанием (в такназываемом демократическом обществе). Многих, однако, вводит в заблуждение сходство некоторых "технических"приемов, применяемых и в религиозной, и в пропагандистской, и вманипуляционной риторике - игра на чувствах, обращение к подсознанию, кстрахам и предрассудкам. Хотя в действительности эти приемы в религии иидеократической пропаганде - следствие слабости и незрелости, а вманипуляции сознанием - принципиальная установка, это неочевидно. Болеетого, религиозные конфессии, взявшие курс на обновление и озабоченныеуспехом в социальной и политической сфере, действительно впадают порой всоблазн освоить большие манипуляционные технологии. Об этом - одно из едвали не главных размышлений Достоевского, выраженное в Легенде о ВеликомИнквизиторе. Помните, сошедшего на Землю Христа Великий Инквизитор посылаетна костер, чтобы он не нарушал создаваемого в обществе Мирового порядка,основанного именно на манипуляции сознанием (как бы мы сегодня сказали).Великий Инквизитор упрекает Христа в том, что Он отказался повести за собойчеловека, воздействуя на его сознание чудом. В отличие от Церкви, коммунистическая идеология своего критика масштабаДостоевского или Толстого не получила, но и без них мы видим:"обновленчество" Хрущева с соблазном использовать манипуляционные технологиисразу нанесло ей рану, в которой закопошились сожравшие ее Яковлевы иБурбулисы. Хрущев, как фокусник, начал размахивать рукавом, из которогодолжны были посыпаться чудеса: догоним Америку по мясу и молоку, посеемкукурузу в Архангельске, через двадцать лет будем жить при коммунизме. Сэтого начало рушиться идеократическое советское общество. Говорится: дляидеократического общества манипуляция сознанием дисфункциональна ("вреднадля здоровья"). Но, повторяю, в реальной жизни отклонения от "чистой" модели затемняютфундаментальные различия, и поэтому остановимся пока что на очевидномродовом признаке: открытость и даже демонстративность, ритуальностьустановления желаемых норм поведения в теократических и идеократическихобществах - и скрытое, достигаемое через манипуляцию сознанием установлениетаких норм в демократическом (гражданском, открытом, либеральном и т.д.)обществе. Мы договорились с самого начала - в этой книге постараться не даватьявлениям своих оценок, а описывать явления, раскрывать их смысл. Оценкивытекают из идеалов, а идеалы у читателей различны, и спорить о нихбессмысленно. Можно лишь, выяснив идеалы, договариваться о сосуществовании.А для этого надо понимать, что происходит - за видимостью различать смысл. Поэтому вместо того, чтобы заклеймить тот или иной способ воздействияна поведение человека, укажем на два подхода к их сравнению. Первый мыназовем функциональным, а второй - моральным. Насколько успешно подходы, выработанные в идеократическом идемократичском обществах, позволяют власть имущим выполнять одну из главныхфункций: обеспечить устойчивость общества, его воспроизведение, выживание? В общем, идеократическое, традиционное общество и общество либеральноеустойчивы или уязвимы перед ударами разных типов. Первые поразительножизнестойки, когда тяжелые удары наносятся всем или большой части общества,так что возникает ощущение, что "наших бьют". В этих случаях устойчивостьтакова, что наблюдатели и политики "из другого общества" не простоизумляются, но раз за разом попадают впросак, тяжело ошибаются. Сравнительно мало опубликовано материалов о разборе тех умозаключенийсоветников Наполеона и Гитлера, которые ошиблись в своих прогнозах о реакцииразных слоев русского народа на вторжение в Россию. Видимо, этот анализ досих пор на Западе засекречивается, хотя бы по наитию, самими мыслителями. Нои то, что опубликовано, показывает: в обоих огромных "экспериментах" надРоссией Запад ошибся фундаментально. Русские совершенно иначе"интерпретировали" жесты западных носителей прогресса, нежели онирассчитывали. Каждый удар извне, который воспринимался русскими как ударименно по России, залечивал ее внутренние трещины и "отменял" внутренниепротиворечия. Так же поражает сегодня западных экспертов (и их "российских" учеников)наша способность держать удары победителей России в холодной войне. Массовоеобеднение не только не разрушило общество, оно даже почти не озлобило людей,не стравило их. Вопреки ожиданиям, общество не распалось, а продолжает житьсогласно неписаным законам и культурным нормам, чуждым закону рынка и нормаминдивидуализма. Мы, с нашей привычной колокольни, просто не видим того, что происходитв России и как это воспринимается глазами "цивилизации". На Западе спадпроизводства в 1 процент - уже кризис, который чудесным образом меняет всеповедение обывателя. Даже если его лично еще совершенно этот кризис некоснулся и разорение ему непосредственно не угрожает. А если колесо кризисаего задело, происходят просто невероятные превращения. Приличный, культурныйи радушный человек на твоих глазах превращается в злобного сквалыгу. Онмучает своих детей, рвет со всеми друзьями и начинает бешено, какпомешанный, копить, совершая просто странные поступки - может обсчитатьуличного торговца и обобрать своего аспиранта, присвоив его деньги. Зрелищеисключительно тяжелое. О том, как быстро в либеральном обществе утрачиваются скрепляющие егокультурные нормы при обеднении среднего класса, написана масса печальнойлитературы. Во время Великой депрессии в США разорившиеся бизнесмены падалииз окон, как спелые груши. Видим ли мы что-нибудь подобное в России? Дажесмешно предположить. Ну, потерял состояние - пойду в управдомы. Два годаназад из-за махинаций руководства прогорел крупный испанский банк"Сантандер". Акционеры потеряли около четверти своих состояний. В большомзале - их собрание, телекамеры. Я в жизни не видел такого собрания людей, налицах которых написано неподдельное, глубокое человеческое горе. А ещеговорят о бездуховности Запада. Художественно сделанные фотографииакционеров с того собрания, которыми были заполнены газеты, отразилитрагедию высокого накала. В преддверии либерализации цен, которая состоялась в России в январе1992 года, был у меня разговор с одним испанским социологом. "Вас, - говоритон, - ожидают интересные явления. Понаблюдай, потом мне расскажешь". Онпредсказал, например, что при резком повышении цен Москва за одну неделюнаполнится бездомными собаками, и это будет феноменально. У них социологииспользуют как кустарный, но очень чувствительный показатель назревающихэкономических трудностей простую сводку о качестве отловленных на улицебездомных собак. Рост этого индикатора до всяких изменений инфляции,биржевых индексов и показателей производства говорит: будет спад. Нюхсреднего класса чуток и безотказен, никакой экономической науке за ним неугнаться. Что же делает почтенная семья буржуа, почуявшая приближение этогоспада? Она едет на прогулку за город. Все рады, дети возбуждены, собакапрыгает от счастья и пытается лизнуть хозяина в лицо. Где-нибудь на опушкерощицы собаку выпускают погулять. И пока она с лаем носится за бабочками,все усаживаются в свою "тойоту", хлопают дверцы и - привет. Действительно,по улицам чистеньких городов бегают, с безумными глазами, породистые колли идоберманы. Они не могут понять, что с ними произошло, где же их добрыйхозяин с его собачьим кормом "Pedigree". Я однажды встретил даже такогоизумленного сенбернара. А защитники животных расклеивают жалобные плакаты спортретом собаки и надписью: "Он бы так с тобой не поступил". Сбылись ли прогнозы социолога, знатока западной души? Ни в коей мере, очем я имел удовольствие ему сообщить. После повышения цен враз обедневшиестарушки-пенсионерки, как и раньше, выносили на руках погулять своихдворняжек. Только к квартирам, в которых есть крупные собаки, соседи сталискладывать больше костей. Нет у нас еще гражданского общества. Зато традиционное общество исключительно хрупко и беззащитно противтаких воздействий, к каким совершенно нечувствительно общество гражданское.Достаточно заронить в массовое сознание сомнение в праведности жизни,организованной в идеократическом обществе, или праведности власти вгосударстве, все устои политического порядка могут зашататься и рухнуть водночасье. Об этом - "Борис Годунов" Пушкина. Об этом писали в "Вехах"раскаявшиеся либеральные философы после опыта революции 1905 года. Да и всядрама второго акта убийства Российской империи, уже в облике СССР, у насперед глазами. Идеократическое общество - сложная, иерархически построеннаяконструкция, которая держится на нескольких священных, незыблемыхидеях-символах и на отношениях авторитета. Утрата уважения к авторитетам исимволам - гибель. Если противнику удается встроить в эти идеи разрушающиеих вирусы, то победа обеспечена. Отношения господства с помощью насилияспасти не могут, ибо насилие должно быть легитимировано теми же самимиидеями-символами. Гражданское общество, состоящее из атомов-индивидуумов, связанобесчисленными ниточками их интересов. Это общество просто и неразрывно, какплесень, как колония бактерий. Удары по каким-то точкам (идеям, смыслам)большого ущерба для целого не производят, образуются лишь локальные дырки иразрывы. Зато эта ткань трудно переносит "молекулярные" удары по интересамкаждого (например, экономические трудности). Для внутренней стабильностинужно лишь контролировать "веер желаний" всей колонии таким образом, чтобыне возникало больших социальных блоков с несовместимыми, противоположнымижеланиями. С этой задачей технология манипуляции сознанием справляется. Аборьба по поводу степени удовлетворения желаний вполне допустима, она сутьобщества не подрывает. Это - фактическая, инструментальная сторона дела. Здесь споритьособенно не о чем. Иное дело - оценки идеальные, вытекающие из этическихценностей. Здесь взгляды диаметрально противоположны. Человек либерального образа мыслей (который сегодня вроде быгосподствует в "культурном слое" России) убежден, что переход от насилия ипринуждения к манипуляции сознанием - огромный прогресс в развитиичеловечества, чуть ли не "конец истории". Об идеологах говорить нечего - онирадуются этому переходу взахлеб (парадоксальным образом они согласны, чтобыради такого перехода в России на неопределенный период установился режимничем не ограниченного насилия). Внутри научного сообщества оценки обычноболее уклончивы. В книге "Психология манипуляции" Е.Л.Доценко свой в общемлиберальный вывод делает с оговорками: "Можно вспомнить немало жизненныхситуаций, в которых манипулирование оказывается благом постольку, посколькуподнимает общение от доминирования и насилия к манипуляции - в известномсмысле более гуманному отношению". "В известном смысле", "можно вспомнить немало ситуаций" - это лишаетпринципиальную оценку смысла. Речь ведь не о ситуациях, а о моральном выборетипа общества и типа человеческих отношений. Сразу отметим, что и на Западе,среди ведущих специалистов, есть (хотя и немного) такие, кто прямо и открытоставит манипуляцию сознанием в нравственном отношении ниже открытогопринуждения и насилия. Аргументы тех, кто приветствует переход от принуждения к манипуляции,просты и понятны. Кнут - это больно, а духовный наркотик - приятно. Если ужвсе равно сильный заставит слабого подчиниться своей воле, то пусть он этосделает с помощью наркотика, а не кнута. Что ж, о вкусах не спорят. Давайтелучше рассмотрим доводы тех, кто считает наркотик хуже кнута. И преждевсего, доводы самих западных мыслителей, которые видят проблему именноисходя из идеалов и интересов Запада, с точки зрения пути и судьбы своейцивилизации. Уж к ним-то должен прислушаться даже русский западник, которыйи в России мечтает построить хоть маленькие очаги или "микрорайоны" Запада,хотя бы для избранной публики. Известно, что сам себя Запад считает цивилизацией свободныхиндивидуумов, собравшихся (после распада общины) в гражданское общество наоснове права. Закон и гражданские права, охраняемые государством, ввели вцивилизованные рамки извечную "войну всех против всех", борьбу засуществование. Один из главных философов гражданского общества Т.Гоббсназвал государство, которое способно цивилизовать "войну всех против всех",Левиафаном - по имени могучего библейского чудовища. Эта война сталавсеобъемлющей конкуренцией, а общественная жизнь - всепроникающим рынком.Философ гражданского общества Локк прекрасно сознавал, что стремление квыгоде разъединяет людей, ибо "никто не может разбогатеть, не нанося убыткадругому". Но свобода индивидуума и понимается прежде всего как разъединение,атомизация "теплого общества лицом к лицу" - через конкуренцию. Вполитической сфере этому соответствует демократия, понимаемая как "холоднаягражданская война", разновидность конкуренции. Главным условием поддержания такого порядка является свободаиндивидуума, позволяющая ему в каждом акте "войны" делать осознанныйрациональный выбор и заключать свободный контракт. Неважно, идет ли речь опокупке или продаже рабочей силы, той или иной жевательной резинки илипартийной программы (на выборах). Это - идеал. В чистом виде он, конечно, не достигается. Вопрос в том,на каком пути развития общество приближается, а на каком удаляется отидеала, а то и заходит в тупик. Сегодня значительная часть мыслителейсчитает, что, сделав манипуляцию сознанием главной технологией господства,Запад совершил фатальную ошибку и зашел в тупик (стал мышеловкой, из которойнет выхода, ибо когда из нее выходишь, она выворачивается наизнанку и тыснова оказываешься внутри нее). Причина в том, что манипуляция сознанием,производимая всегда скрытно, лишает индивидуума свободы в гораздо большейстепени, нежели прямое принуждение. Жертва манипуляции полностью утрачиваетвозможность рационального выбора, ибо ее желания программируются извне.Таким образом, ее положение в конкуренции, в "войне всех против всех" резкоухудшается. Фактически, это - ликвидация главных гражданских прав, а значит,ликвидация самой принципиальной основы западной цивилизации. На ее местевозникает новый, худший вид тоталитаризма, заменившего кнут гораздо болееэффективным и более антигуманным инструментом - "индустрией массовойкультуры", превращающей человека в программируемый робот. Как сказалнемецкий философ Краус о нынешней правящей верхушке Запада, "у них - пресса,у них - биржа, а теперь у них еще и наше подсознание". Отдельные мысли или идейные столкновения, лежащие в этой канверассуждений, мы рассмотрим применительно к конкретным сторонам нашейпроблемы. Заметим только, что сама эта критическая по отношению кманипуляции позиция почти не связана с политическими взглядами, вопросгораздо глубже. Отвергают роботизацию человека как правые, так и левые, каклибералы, так и консерваторы. Глупо связывать эту позицию с социализмом,коммунизмом, "рукой Москвы" или происками красно-коричневых. Вернемся на родную землю и вспомним, как оценивали переход "оттоталитаризма к демократии" выразители русской культуры. Наши "левые"прошлого века, полностью увлеченные обличением крепостничества и тирании,этой проблемы, в общем, не замечали (за исключением Герцена, которыйужаснулся тому, что увидел на Западе). Более проницательные и смотрящиедалеко вперед сразу выразили беспокойство. Гоголь видел в цивилизации, развращающей человека "оружием сластей",антихристианскую силу. Он страдал не только от страха за судьбу России, но ипри виде угрозы душе европейца. А поскольку уже было ясно, что США сталинаиболее полным выразителем нового духа Запада, о них он и сказал,перефразируя Пушкина: "Что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек вних выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит". Пожалуй, в русской литературе и философии именно тревога за душучеловека была главным мотивом в отношении к той демократии, что взяла навооружение манипуляцию сознанием. Поэтому очень многие рассуждения или прямоисходят из христианского идеала, или окрашены в религиозные тона, прибегаютк христианским метафорам и аллегориям. Это отметил Н.Бердяев, когда писал в 1923 г.: "Демократия - не новоеначало, и не впервые входит она в мир. Но впервые в нашу эпоху вопрос одемократии становится религиозно-тревожным вопросом. Он ставится уже не вполитической, а в духовной плоскости. Не о политических формах идет речь,когда испытывают религиозный ужас от поступательного хода демократии, а очем-то более глубоком. Царство демократии не есть новая формагосударственности, это - особый дух". Обратите внимание: русские философы-эмигранты, считая, что в Россииустановился режим большевистской тирании, угрозу душе человека видели именнона Западе. Именно его судьбу они считали трагической. Они предупреждали оглубоком заблуждении наивных русских либералов-западников. ГеоргийФлоровский писал: "Им не приходит в голову, что можно и нужно задумыватьсянад предельными судьбами европейской культуры... Их мнимое преклонение предЕвропой лишь прикрывает их глубокое невнимание и неуважение к ее трагическойсудьбе". Если бы русские философы начала века услыхали наших нынешних"западников", они рвали бы на себе волосы. Ведь даже о куда болеепросвещенных западниках своего времени Бердяев писал: "Именно крайнеерусское западничество и есть явление азиатской души. Можно даже высказатьтакой парадокс: славянофилы... были первыми русскими европейцами, так какони пытались мыслить по-европейски самостоятельно, а не подражать западноймысли, как подражают дети... А вот и обратная сторона парадокса: западникиоставались азиатами, их сознание было детское, они относились к европейскойкультуре так, как могли относиться только люди, совершенно чуждые ей". Один из крупнейших западных историков А.Тойнби в своем главном труде"Постижение истории" пишет об этом замещении христианства культом Левиафана:"В час победы непримиримость христианских мучеников превратилась внетерпимость... Ранняя глава в истории христианства была зловещимпровозвестником духовных перспектив западного общества ХХ века... В западноммире в конце концов последовало появление тоталитарного типа государства,сочетающего в себе западный гений организации и механизации с дьявольскойспособностью порабощения душ, которой могли позавидовать тираны всех времени народов... В секуляризованном западном мире ХХ века симптомы духовногоотставания очевидны. Возрождение поклонения Левиафану стало религией, икаждый житель Запада внес в этот процесс свою лепту". В свете христианства видел трагедию Запада и Достоевский. Применениедуховного наркотика в целях управления не просто несовместимо со свободойволи, а значит с христианством - оно противоположно ему, оно есть прямоеслужение дьяволу. Вспомним Легенду о Великом Инквизиторе, выбрав из нее лишьместа, прямо относящиеся к нашей теме (это, конечно, вольное и обедненноецитирование, но главный смысл передает). Итак, в Севилью, где огромнымитрудами власти создан стабильный общественный порядок, явился Христос.Кардинал великий инквизитор сразу узнал его в толпе и арестовал. Ночью онявился к нему для объяснений в камеру. "Это ты? Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и самэто знаешь... Да, это дело нам дорого стоило, но мы докончили наконец этодело во имя твое. Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперьэто кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Но зная,что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, чтосвободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорноположили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой лисвободы?.. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец ихснят, наконец, столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы были,уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человечества, столь смиренносознав его бессилие, с любовию облегчив его ношу и разрешив слабосильнойприроде его хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришелнам мешать?.. И я ли скрою от тебя тайну нашу? Слушай же: мы не с тобой, а с ним, вотнаша тайна! Мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили себя царямиземными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию.О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно началось. Ибо кому же владетьлюдьми, как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы их. Мыи взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли тебя и пошли за ним. У насвсе будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга,как в свободе твоей, повсеместно. Да, мы заставим их работать, но всвободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскимипеснями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы ибессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволимгрешить. И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять илизапрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей - всесудя по их послушанию - и они будут нам покоряться с весельем и радостью. То, что я говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяютебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановениюмоему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгутебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил нашкостер, то это ты. Завтра сожгу тебя. Dixi". Конечно, не для Запада писали Гоголь и Достоевский, русские философы.Запад давно сделал свой выбор и преодолеет свои болезни только на своемпути. Надо только поражаться, как точно уловил суть этих болезнейДостоевский. Для Запада писал Ницше. Излагая свое видение этого пути, он недаромвзял эпиграфом к своей главе строчку из старой трагедии: "Скелет, тыдрожишь? Ты дрожал бы сильнее, если бы знал, куда я тебя веду". А главу эту("Мы, бесстрашные") он начинает утверждением: "Величайшее из новых событий -что "Бог умер" и что вера в христианского Бога стала чем-то не заслуживающимдоверия - начинает уже бросать на Европу свои первые тени". Гоголь и Достоевский писали для России и прежде всего для русских. Ихстрахи были пророческими, а предупреждения были направлены как будто именнонам, в конец ХХ века. Выбор делать нам самим, на свою ответственность, новыслушать и обдумать предупреждения мы обязаны. Учтем, однако, что предупреждения "от христианства" многих оставятбезучастными. Для большинства они в действительности - пустой звук (хотя онии спорить с ними не будут - отстоят, как Шумейко, со свечкой в церкви, идело с концом). Попробуем рассудить рационально, приземленно - для русских,но по-западному. Как бы допустив, что "Бог умер" и отложив в сторонухристианские ценности. Это неприятно и отдает цинизмом, но делать нечего.Как говорится, время такое. Зато, быть может, в чем-то возникнет ясность. На Западе Ницше начал этот тяжелый проясняющий разговор - ликвидациютого, что немецкий теолог и философ Романо Гвардини назвал "нечестностьюНового времени". Надо и нам хладнокровно прикинуть "достоинства инедостатки" кнута принуждения и пряника манипуляции и каждому определить:если уж любая власть - зло, то какое зло меньше именно для нас, русских. Посмотрим, повышается или понижается статус человека при переходе отпрямого принуждения к манипуляции его сознанием. Даже в "войне всех противвсех", ведущейся по правилам гражданского общества (конкуренции), объектывоздействия делятся на три категории: друг, партнер, соперник. Специалистысходятся на том, что человек, ставший объектом манипуляции, вообще выпадаетиз этой классификации. Он - не друг, не партнер и не соперник. Он становитсявещью. Бахтин писал, что в отношении к миру и человеку в мысли и действияхлюдей борются две тенденции: к овеществлению и к персонификации. В"примитивных" культурах была сильна тяга к персонификации (для Дерсу Узаламуравьи - "маленькая люди"). Анимизм, одухотворение вещей всегдаприсутствует в культуре даже очень развитых традиционных обществ. Втехнологии манипуляции сознанием мы видим, наоборот, крайнее выражениепротивоположной тенденции - к овеществлению человека. А.Тойнби писал: "Намдостаточно хорошо известно, и мы всегда помним так называемое "патетическоезаблуждение", одухотворяющее и наделяющее жизнью неживые объекты. Однакотеперь мы скорее становимся жертвами противоположного - "апатетическогозаблуждения", согласно которому с живыми существами поступают так, словноони - неодушевленные предметы". Поскольку это принимает массовый характер, результатом становитсянеуклонное и неосознаваемое снижение статуса человека. Разумеется, сначалаэто действует на человека, не входящего в элиту (она - манипулируетплебеями). Но затем этот порядок машинизирует, овеществляет человека вообще. Таким образом, соглашаясь на построение в России политического порядка,основанного на манипуляции сознанием, каждый должен отдавать себе отчет втом, что с очень большой вероятностью его статус будет понижен. А значит,все обещаемые блага вроде гражданских свобод, ощущения себя хозяином и пр.превратятся в лишенные всякого содержания побрякушки. А тот, кому повезетпопасть в манипулирующее меньшинство, станет одним из таких угнетателейсвоих соплеменников, которые вынуждены будут это угнетение наращивать иизощрять. Тиран может подобреть и помягчеть - и ему будут благодарны. Номанипулятор этой возможности лишен - прозревающий человек приходит в ярость. Почему переход к государственности, основанной на манипуляциисознанием, несравненно больнее ударил бы по русским, чем уязвил он Запад(хотя и там это воспринимается как трагедия)? Потому, что по-иному сложиласьв русской культуре сама категория свободы. Иную свободу искал и ищет русскийчеловек. Прекрасно изложил эту проблему В.В.Кожинов в своей замечательнойкниге "Загадочные страницы истории ХХ века. "Черносотенцы" и революция". Длярусского народа характерно особое сочетание свободы духа и свободы быта.Напротив, довольно равнодушно относились русские к столь ценимым на Западеполитическим и экономическим свободам. Надо же вспомнить Пушкина: "Не дорого ценю я громкие права, От коих не одна кружится голова. Я не ропщу о том, что отказали боги Мне в сладкой участи оспоривать налоги Или мешать царям друг с другом воевать; И мало горя мне, свободно ли печать Морочит олухов, иль чуткая цензура В журнальных замыслах стесняет балагура. Все это, видите ль, слова, слова, слова. Иные, лучшие мне дороги права! Иная, лучшая потребна мне свобода: Зависеть от царя, зависеть от народа - Не все ли равно? Бог с ними. Никому Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи; По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. - Вот счастье! вот права..." Этого счастья и этих прав не могли нас лишить ни Николай I, ни Сталин,ни тем более Брежнев. Но укрепись режим манипуляции сознанием, их незаметнои приятно лишит нас телевидение, купленное Березовским. Оно согнет нам исовесть, и помыслы. Даже скитаться мы уже будем не по прихоти своей, а поуказке рекламы туристических агентств, как с удовольствием скитаетсязападный средний класс. В.В.Кожинов в своей книге приводит рассуждения "философа свободы"Н.Бердяева об этом сочетании свободы духа и свободы быта: "Россия - странабезграничной свободы духа...". Ее русский народ "никогда не уступит ни закакие блага мира", не предпочтет "внутренней несвободе западных народов, ихпорабощенности внешним. В русском народе поистине есть свобода духа, котораядается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земногоблагоустройства... Россия - страна бытовой свободы, неведомой народамЗапада, закрепощенным мещанскими нормами. Только в России нет давящей властибуржуазных условностей... Тип странника так характерен для России и такпрекрасен. Странник - самый свободный человек на земле... Россия - странабесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев иискателей". Это - слова философа-западника. Насколько далеки они от идеаловА.Н.Яковлева и Егора Гайдара! И глупо думать, что сегодня русские, бросившись в бизнес, захотятлишиться этого типа свободы. Наоборот, для большинства "новых русских" этотбизнес - новое приключение, скитание по неведомым далям. Это - во многомдуховные, хотя и дорогостоящие и даже разрушительные искания. Но русскийбуржуа из них не вырастает. Посмотрите хотя бы, с каким равнодушием бросают наши новые богачи своинедостроенные виллы - они уже разрушаются по всему Подмосковью. Разве онипоглощены "жаждой земного благоустройства"? Да и что за виллы онипонастроили? 90 процентов их - это огромные избы, и все их поселки - этопродолжение деревни. Если кто и приезжает в эти свои "загородные дома", то,надев телогрейку, сажает не нужную ему картошку. А жена его, кверху задом,целый день собирает в баночку колорадских жуков. Все это - новый вариантрусского бунта, поистине бессмысленного и беспощадного. Отнять силой или купить у русских эту свободу духа и быта нельзя. Новыманить обманом - технически возможно. Этим сейчас и занимается целая армияспециалистов. Думаю, помогать им - большое свинство. Да и кончится это,скорее всего, плачевно. Лишнего горя добавит, да и чинить разрушенноеобойдется дороже.