Главная | Обратная связь

Наука как инструмент манипуляции сознанием

Современное западное общество возникло как единое целое, и одним изстолпов, на которых оно стояло, был новый тип знания, познания и мышления -наука. Можно также сказать, что наука была одной из ипостасей этогообщества, так как она "пропитывала" все его поры. Но для нашей темы важнаодна сторона дела: наука заменила церковь как высший авторитет,легитимирующий, освящающий и политический строй, и социальный порядок. Такимобразом, наука стала инструментом господства, а господство в этом типеобщества, как уже говорилось, основано на манипуляции сознанием. Каким жеспособом власть использовала и использует науку в этих целях? Наука и идеология. Вместе с наукой, как ее "сестра" и как продуктбуржуазного общества, возникла идеология. Она быстро стала паразитировать нанауке. Как отмечает видный философ науки, "большинство современныхидеологий, независимо от их происхождения, утверждают, что основываются нанауке или даже что составляют базу самой науки. Таким образом они стремятсяобеспечить себе легитимацию "наукой". Наука заняла место, ранеепринадлежавшее божественному откровению или разуму". Вспомним слова философаНаучной революции Бэкона: "Знание - сила". Одна из составляющих этой силы -авторитет тех, кто владеет знанием. Ученые обладают такой же силой, какжрецы в Древнем Египте. Власть, привлекающая к себе эту силу, обретаетважное средство господства. Как отмечал К.Ясперс, "если исчерпывающиесведения вначале давали людям освобождение, то теперь это обратилось вгосподство над людьми". Любая идеология стремится объяснить и обосновать тот социальный иполитический порядок, который она защищает, через апелляцию к естественнымзаконам. "Так устроен мир" и "такова природа человека" - вот конечныеаргументы, которые безотказно действуют на обычную публику. Поэтому идеологитщательно создают модель человека, используя всякий идущий в дело материал:научные сведения, легенды, верования, даже дичайшие предрассудки.Разумеется, для современного человека убедительнее всего звучат фразы,напоминающие смутно знакомые со школьной скамьи научные формулы и изречениявеликих ученых. А если под такими фразами стоит подпись академика, а то иНобелевского лауреата (не Нобелевского лауреата мира, а просто Нобелевскоголауреата), то тем лучше. Понятно, что идеология сама становится фактором формирования человека,и созданные ею мифы, особенно если они внедряются с помощью системыобразования и средств массовой информации, лепят человека по образу заданнойформулы. А формулы идеологии, как и ее язык, создаются по образцу научныхформул и научного языка. Чем больше идеолог и демагог похож на ученого, темон убедительнее. Произошла "сантификация" науки, одно имя которой сталодостаточным, чтобы убеждать в верности чисто идеологических утверждений. Каксказал великий физик Джеймс Клерк Максвелл, "так велико уважение, котороевнушает наука, что самое абсурдное мнение может быть принято, если оноизложено таким языком, который напоминает нам какую-нибудь известную научнуюфразу". Это уважение не просто приобрело иррациональный, религиозный характер.Статус науки оказался выше статуса религии. Обретение этого статуса непроизошло само собой: в викторианской Англии ученые вместе с политикамиборолись за то, что наука заняла место церкви в общественной и культурнойжизни (прежде всего, в системе образования). Один из лидеров научногосообщества Френсис Гальтон признавал, что, вытеснив церковников с высшихстатусов социальной иерархии, можно будет создать "во всем королевстверазновидность научного священничества, чьими главными функциями будет охраназдоровья и благосостояния нации в самом широком смысле слова и жалованьекоторого будет соответствовать важности и разнообразию этих функций". Действительно, во всех индустриальных странах "приручение" высшейнаучной элиты является важной задачей властей. Блага и почести, которыедостаются представителям этой элиты, не пропорциональны их функциональнымобязанностям как исследователей, их роль - освящать политические решения.Аналогичным образом, диссидентское идеологическое течение резко усиливаетсвои позиции, если ему удается вовлечь известных ученых (желательнолауреатов Нобелевской премии). Общественный образ Движения сторонников мирав 50-е годы во многом определялся присутствием таких ученых, как ФредерикЖолио-Кюри и Лайнус Полинг. А насколько слабее были бы позиции диссидентов вСССР, если бы во главе их не стоял крупный физик, академик А.Д.Сахаров -хотя никакого отношения к ядерной физике идеи диссидентов не имели! Такимобразом, для идеологии ценность одобрения со стороны ученого никак несвязана с его научным изучением вопроса. Одобрение ученого носитхаризматический характер. В идеологии образ объективной, беспристрастнойнауки служит именно для того, чтобы нейтрализовать, отключить воздействие начеловека моральных ценностей как чего-то неуместного в серьезном деле,сделать человека беззащитным перед внедряемыми в его сознание доктринами.Когда то и дело слышишь, что научное знание всегда есть добро, вспоминаетсясаркастическая реплика Ницше: ""Где древо познания - там всегда рай" - таквещают и старейшие, и новейшие змеи". Взаимодействие науки и идеологии - очень большая тема, и мы не можемздесь в нее углубляться. Затронем только несколько вопросов:непосредственное участие ученых в манипуляции сознанием в качестве прикрытиясильных мира сего, главные элементы знания, которые наука предоставляетидеологии (картина мира и представление о человеке), симбиоз между СМИ инаукой. Авторитет науки и политика. В современной политике на Западе одной изважных фигур стал эксперт, который убеждает общество в благотворности илиопасности того или иного решения. Часто при этом возникает конфликтинтересов могущественных сил, за которыми стоят финансовые и промышленныеворотилы. Если они не приходят к тайному сговору, обывателя и депутатовразвлекают спектаклем "научных" дебатов между противоборствующими группамиэкспертов. "Обоснование решений ссылками на результаты исследований комиссииученых приобрело в США символическую ритуальную функцию, сходную сосредневековой практикой связывать важные решения с прецедентами ипророчествами Священного Писания", - пишет видный социолог науки. Демократией при этих спектаклях и не пахнет - мнения и опасениянепросвещенной массы отметаются как невежественные и иррациональные. Кнепросвещенным представителям элиты обращаются с более вежливымпредложением: прежде чем критиковать, изучить техническую сторону вопроса.Л.Виннер в книге "Автономная технология" замечает, что "этот совет являетсяразновидностью легитимации власти знанием эксперта и, согласно моему опыту,содержит не сколько приглашение расширить познания, сколько предложениекапитулировать". США, сделав ученых-экспертов особым сословиемпропагандистов, манипулирующих сознанием, дальше других стран продвинулисьот демократии к такому устройству, которое получило название "государствопринятия решений". Здесь политики, имитируя беспристрастность науки (свободуот этических ценностей) заменяют проблему выбора, которая касается всехграждан, проблемой принятия решений, которая есть внутреннее дело политикови экспертов. При таком подходе вообще исчезают вопросы: "Хорошо ли бомбитьЮгославию?" или "Хорошо ли приватизировать землю?", они заменяются вопросами"Как лучше бомбить Югославию?" и "Как лучше приватизировать землю?". Ни о какой научной объективности, а тем более свободе информации, средиученых, выполняющих роль манипуляторов сознанием, речи и не идет."Общеизвестно, - пишет социолог науки Б.Барнес, - что ученый, которыйработает для правительства или для промышленной фирмы, никогда невысказывает публично своего мнения, если нет приказа начальства выступить взащиту интересов организации. И, разумеется, начальство может заставитьвыполнить это условие, в чем могли убедиться на собственной шкуре многиеученые. Например, как в Великобритании, так и в США эксперты в областиядерной энергетики, которые публично выразили свои технические сомнения,моментально остались без работы". Барнес считает, что решения, наносящиеущерб обществу, принимаются не из-за недостатка информации и ошибок ученых,а из-за коррупции. Ошибки случаются, но он оценивает их роль как в сотни итысячи раз менее значимую, нежели роль подкупа и давления. Рынок есть рынок,есть спрос на циничного эксперта - есть и предложение. Но схватить за руку эксперта-лжеца невозможно. Сам научный метод таков,что он не может заменить политический выбор, сделанный исходя из учетакачественных, неизмеримых сторон вопроса (этических ценностей). Как говорилКант, "есть что-то там, за пределами, куда не проникает наука". Сутьнаучного метода - замена реального объекта его моделью. Чтобы познатькакую-то часть реальности, ученый из всего многообразия явлений и связейвычленяет то, что он считает наиболее существенным. Он превращает жизнь в ееупрощенное описание - модель. Отсекая все "лишнее", ученый при каждом шагевносит неопределенность. Неопределенность возникает и когда ученыйсоставляет теоретическое описание модели в виде зависимостей междуоставленными для рассмотрения элементами реальности. Почему мы устранили израссмотрения этот фактор? Почему мы придали такой вес этому параметру исчитаем, что он изменяется в соответствии с таким-то законом? Для решениятаких вопросов нет неоспоримых оснований, и ученый вынужден делатьпредположения. Обычно не только нет возможности проверить предположения, нодело не доходит даже до их явной формулировки. Даже те первоначальныепредположения, которые эксперты изучали студентами, вообще не вспоминаются,а для политических решений именно они бывают очень важны. Историки и социологи науки подробно описали политические дебаты,происходившие в США с участием ученых, например, по вопросу фторированияпитьевой воды, использования тетраэтилсвинца для улучшения бензина ирадиационной опасности от атомных электростанций. Шаг за шагомвосстанавливая позиции противоборствующих групп ученых, можно прийти квыводу, что именно выбор исходных моделей и предположений частопредопределяет дальнейшие, вполне логичные расхождения. М.Малкей пишет: "Длявсех областей научных исследований характерны ситуации, в которых наукадопускает формулировку нескольких разумных альтернатив, причем невозможноубедительно показать, что лишь какая-то одна из них является верной. Именнов осуществлении выборов между подобными альтернативами, производятся ли онина уровне общих определений проблемы или на уровне детального анализа,политические установки ученых и давление со стороны политического окруженияиспользуются наиболее явно". Например, в основе расхождений по поводу воздействия радиации наздоровье человека лежат две принципиально разные модели: пороговая илинейная. Согласно первой, вплоть до определенной величины радиация неоказывает на здоровье населения заметного воздействия. Согласно второймодели, вредное воздействие (например, измеряемое числом раковыхзаболеваний) нарастает линейно, сколь бы мал ни был уровень загрязнения, такчто нельзя говорить о "безопасном" уровне. Очевидно, что из этих двухмоделей следуют совершенно разные политические выводы. Как же выбираютэксперты ту или иную модель? Исходя из политических предпочтений (или взависимости от того, кто больше заплатит или страшнее пригрозит). Казалось бы, политики могли финансировать дополнительные эксперименты ипотребовать от ученых надежного выбора из столь разных моделей. Нооказывается, что это в принципе невозможно. Задача по такой проверке быласформулирована максимально простым образом: действительно ли увеличениерадиации на 150 миллирентген увеличивает число мутаций у мышей на 0,5%?(Такое увеличение числа мутаций уже можно считать заметным воздействием наорганизм). Математическое исследование этой задачи показало, что длянадежной экспериментальной проверки требуется 8 миллиардов мышей. Другимисловами, экспериментальный выбор моделей не возможен, и ни одно из основныхпредположений не может быть отвергнуто. Таким образом, в силу присущихсамому научному методу ограничений наука не может заменить политическоерешение. И власть (или оппозиция) получает возможность мистификации проблемыпод прикрытием авторитета науки. Это красноречиво выявилось в связи скатастрофой на Чернобыльской АЭС. От брака науки и искусства родились средства массовой информации, исамое энергичное дитя - телевидение. Исследования процесса формированияобщественного мнения показали поразительное сходство со структурой научногопроцесса. СМИ тоже превращают любую реальную проблему в модель, но делаютэто, в отличие от науки, не с целью познания, а с целью непосредственнойманипуляции сознания. Способность упрощать сложное явление, выявлять в немили изобретать простые причинно-следственные связи в огромной степениопределяет успех идеологической акции. Так, мощным средством науки былредукционизм - сведение объекта к максимально простой системе. Так жепоступают СМИ. Идеолог формулирует задачу ("тему"), затем следует этап ее"проблематизации" (что в науке соответствует выдвижению гипотез), а затемэтап редукционизма - превращения проблем в простые модели и поиск для ихвыражения максимально доступных штампов, лозунгов, афоризмов илиизображений. Как пишет один специалист по телевидению, "эта тенденция кредукционизму должна рассматриваться как угроза миру и самой демократии. Онаупрощает манипуляцию сознанием. Политические альтернативы формулируются наязыке, заданном пропагандой". Научная картина мира. Посмотрим теперь, как используется в идеологиикартина мироздания. В любом обществе картина мироздания служит для человекатой идеальной базой, на которой строятся представления о наилучшем илидопустимом устройстве общества. "Естественный порядок вещей" во все временабыл важнейшим аргументом в воздействии на сознание. О том, какое влияниеоказала ньютоновская картина мира на представления о политическом строе,обществе и хозяйстве во время буржуазных революций, написано морелитературы. Из модели мироздания Ньютона, представившей мир как находящуюсяв равновесии машину со всеми ее "сдержками и противовесами", прямовыводились либеральные концепции свобод, прав, разделения властей."Переводом" этой модели на язык государственного и хозяйственногостроительства были, например, Конституция США и политэкономическая теорияАдама Смита (вплоть до того, что выражение "невидимая рука рынка" взятоСмитом из ньютонианских текстов, только там это "невидимая рука"гравитации). Таким образом, и политический, и экономический порядокбуржуазного общества прямо оправдывался законами Ньютона. Против науки непопрешь! Огромной силой внушения обладал вытекающий из картины мира Ньютонамеханицизм - представление любой реальности как машины. Лейбниц писал:"Процессы в теле человека и каждого живого существа являются такими жемеханическими, как и процессы в часах". Когда западного человека убедили,что он - машина, и в то же время частичка другой огромной машины, это быловажнейшим шагом к тому, чтобы превратить его в манипулируемого членагражданского общества. Недавние рыцари, землепашцы и бродячие монахи Европыстали клерками, депутатами и рабочими у конвейера. Мир, бывший для человекаСредневековья Храмом, стал Фабрикой - системой машин. Ясперс, развивая идею демонизма техники, имел в виду идеологическийсмысл механистического мироощущения. Он пишет: "Вследствие уподобления всейжизненной деятельности работе машины общество превращается в одну большуюмашину, организующую всю жизнь людей. Все, что задумано для осуществлениякакой-либо деятельности, должно быть построено по образцу машины, т.е.должно обладать точностью, предначертанностью действий, быть предписаннымвнешними правилами... Все, связанное с душевными переживаниями и верой,допускается лишь при условии, что оно полезно для цели, поставленной передмашиной. Человек сам становится одним из видов сырья, подлежащегоцеленаправленной обработке. Поэтому тот, кто раньше был субстанцией целого иего смыслом - человек - теперь становится средством. Видимость человечностидопускается и даже требуется, на словах она даже объявляется главным, но,как только цель того требует, на нее самым решительным образом посягают.Поэтому традиция в той мере, в какой в ней коренятся абсолютные требования,уничтожается, а люди в своей массе уподобляются песчинкам и, будучи лишеныкорней, могут быть именно поэтому использованы наилучшим образом". Представление о человеке. Механицизм ньютоновской картины мира далновую жизнь атомизму - учению о построении материи из механическихнеизменяемых и неделимых частиц. Но даже раньше, чем в естественные науки,атомизм вошел в идеологию, оправдав от имени науки то разделениечеловеческой общины, которое в религиозном плане произвела протестантскаяРеформация. Идеология буржуазного общества, прибегая к авторитету науки,создала свою антропологическую модель, которая включает в себя несколькомифов и которая изменялась по мере появления нового, более свежего иубедительного материала для мифотворчества. Вначале, в эпоху триумфальногошествия ньютоновской механической модели мира, эта модель базировалась наметафоре механического (даже не химического) атома, подчиняющегося законамНьютона. Так возникла концепция индивида, развитая целым поколениемфилософов и философствующих ученых. Затем был длительный период биологизации(социал-дарвинизма, затем генетики), когда человеческие существапредставлялись животными, находящимися на разной стадии развития иборющимися за существование. Механизмом естественного отбора былаконкуренция. Идолами общества тогда были успешные дельцы, и их биографии"подтверждали видение общества как дарвиновской машины, управляемойпринципами естественного отбора, адаптации и борьбы за существование". Г.Шиллер придает мифу об индивидууме и производному от него понятиючастной собственности большое значение во всей системе господства в западномобществе: "Самым крупным успехом манипуляции, наиболее очевидным на примереСоединенных Штатов, является удачное использование особых условий западногоразвития для увековечения как единственно верного определения свободы языкомфилософии индивидуализма... На этом фундаменте и зиждется вся конструкцияманипуляции". Теоретические модели человека, которые наука предлагала идеологам, а тепосле обработки и упрощения внедряли их в массовое сознание, самымкардинальным образом меняли представление человека о самом себе и тем самымпрограммировали его поведение. Школа и СМИ оказывались сильнее, нежелитрадиции, проповеди в церкви и сказки бабушки. Сегодня, когда, как говорят,теория становится главенствующей формой общественного сознания, этовоздействие еще сильнее. В разных вариантах ряд философов утверждаютследующую мысль: "Поведение людей не может не зависеть от теорий, которыхони сами придерживаются. Наше представление о человеке влияет на поведениелюдей, ибо оно определяет, чего каждый из нас ждет от другого...Представление способствует формированию действительности". Как же идеологияпреломила теории? Философы гражданского общества (Гоббс, Кант) утверждали, что человек всостоянии "дикости" ("естественном состоянии") - кровожадный и эгоистическийзверь, что в таком состоянии "добро существует лишь как возможность или каквнутренний задаток человека", который реализуется лишь в условияхцивилизации, когда человек становится гражданином. Перенос биологическихпонятий в общество людей не в качестве метафор, а в качестве рабочихконцепций - незаконен. Это - типичный процесс выведения идеологии из науки.Американский антрополог М.Сахлинс пишет: "Очевидно, что гоббсово видениечеловека в естественном состоянии является исходным мифом западногокапитализма. В сравнении с исходными мифами всех иных обществ миф Гоббсаобладает совершенно необычной структурой, которая воздействует на нашепредставление о нас самих. Насколько я знаю, мы - единственное общество наЗемле, которое считает, что возникло из дикости, ассоциирующейся сбезжалостной природой. Все остальные общества верят, что произошли отбогов... Судя по социальной практике, это вполне может рассматриваться какнепредвзятое признание различий, которые существуют между нами и остальнымчеловечеством". Из этого мифологического видения человека Локк вывел и свою теориюгражданского общества ("Республики собственников"), которое существует вокружении пролетариев (живущих в состоянии, "близком к природному") иварваров (живущих в дикости). И на всех этапах развития буржуазной идеологии, разными способамисоздавался и укреплялся миф о человеке экономическом - homo economicus -который создал рыночную экономику и счастлив в ней жить. Этаантропологическая модель легитимировала разрушение старого общества иустановление нового очень специфического социального порядка, при которомстановится товаром рабочая сила, и каждый человек превращается всобственника и торговца. Важнейшими основаниями естественного права в рыночной экономике - впротивоположность всем "отставшим" обществам - являются эгоизмлюдей-"атомов" и их рационализм. Гоббс описал состояние человека как "войнувсех против всех". Эволюционная теория Дарвина представила ее как борьбу засуществование. Полезно вспомнить, что большое влияние на Дарвина оказалитруды Мальтуса - идеологическое учение, объясняющее социальные бедствия,порожденные экономикой свободного предпринимательства. В начале XIX в.Мальтус в Англии был наиболее обсуждаемым автором и выражал "стиль мышления"того времени. Представив как необходимый закон общества борьбу засуществование, в которой уничтожаются "бедные и неспособные" и выживаютнаиболее приспособленные, Мальтус дал Дарвину центральную метафору еготеории эволюции - борьбу за существование. Научное понятие, приложенное кдикой природе, пришло из идеологии, оправдывающей поведение людей вобществе. А уже из биологии вернулось в идеологию, снабженное ярлыкомнаучности. Вот это взаимопомощь! Историк дарвинизма Дж.Говард пишет: "После Дарвина мыслителипериодически возвращались к выведению абсолютных этических принципов изэволюционной теории. В английском обществе позднего викторианского периода иособенно в Америке стала общепринятой особенно зверская форма оправданиясоциального порядка - социал-дарвинизм - под лозунгом Г.Спенсера "выживаниенаиболее способных". Закон эволюции был интерпретирован в том смысле, чтопобеда более сильного является необходимым условием прогресса". Ясно, чтовнедрение в массовое сознание идей социал-дарвинизма оказывало сильнейшеепрограммирующее воздействие. По словам нынешнего английского неолибералаР.Скрутона, "недовольство усмиряется не равенством, а приданием законнойсилы неравенству". Как отмечает другой историк дарвинизма, Р.Граса, социал-дарвинизм вошелв культурный багаж западной цивилизации и "получил широкую аудиторию в концеXIX - начале ХХ в. не только вследствие своей претензии биологическиобосновать общественные науки, но прежде всего благодаря своей роли вобосновании экономического либерализма и примитивного промышленногокапитализма. Самоутверждение индивидуума было восславлено и сталоподсознательной частью культурного наследия Запада. Напротив, идеявзаимопомощи была забыта и отвергнута". Культура России, в которую западный капитализм проникал с большимтрудом, отвергала индивидуализм. В этом были едины практически всесоциальные философы, от марксистов до консерваторов. Христианский философВл.Соловьев давал такую трактовку: "Каждое единичное лицо есть толькосредоточие бесконечного множества взаимоотношений с другим и другими, иотделять его от этих отношений - значит отнимать у него всякоедействительное содержание жизни". Русская культура замечательно сумела очистить дарвинизм от егоидеологической компоненты. Главный тезис этой "немальтузианской" ветвидарвинизма, связанной прежде всего с именем П.А.Кропоткина, сводится к тому,что возможность выживания живых существ возрастает в той степени, в которойони адаптируются в гармоничной форме друг к другу и к окружающей среде. Невойна всех против всех, а взаимопомощь! Эту концепцию П.А.Кропоткин изложилв книге "Взаимная помощь: фактор эволюции", изданной в Лондоне в 1902 г. иизвестной на Западе гораздо больше, чем в СССР. Он так резюмирует эту идею:"Взаимопомощь, справедливость, мораль - таковы последовательные этапы,которые мы наблюдаем при изучении мира животных и человека. Они составляюторганическую необходимость, которая содержит в самой себе свое оправдание иподтверждается всем тем, что мы видим в животном мире... Чувствавзаимопомощи, справедливости и нравственности глубоко укоренены в человекевсей силой инстинктов. Первейший из этих инстинктов - инстинкт Взаимопомощи- является наиболее сильным". Во время перестройки, напротив, можно было прочитать в "Московскомкомсомольце" (в 1988 г.) такую сентенцию "советского бизнесмена",председателя Ассоциации совместных предприятий Л.Вайнберга: "Биологическаянаука дала нам очень необычную цифру: в каждой биологической популяции естьчетыре процента активных особей. У зайцев, у медведей. У людей. На западеэти четыре процента - предприниматели, которые дают работу и кормят всехостальных. У нас такие особи тоже всегда были, есть и будут". Трудноповерить, но эта абсурдная "научная" аргументация перехода к рыночнойэкономике затем неоднократно повторялась демократами. Манипуляция заключается в самом переносе механических или биологическихпонятий на человека как социальное существо. М.Сахлинс пишет о тенденции"раскрывать черты общества через биологические понятия": "Вевро-американском обществе это соединение осуществляется начиная с XVII в.Начиная с Гоббса склонность западного человека к конкуренции и накоплениюприбыли смешивалась с природой, а природа, представленная по образучеловека, в свою очередь вновь использовалась для объяснения западногочеловека. Результатом этой диалектики было оправдание характеристиксоциальной деятельности человека природой, а природных законов - нашимиконцепциями социальной деятельности человека. Адам Смит дает социальнуюверсию Гоббса; Чарльз Дарвин - натурализованную версию Адама Смита и т.д... С XVII века, похоже, мы попали в этот заколдованный круг, поочередноприлагая модель капиталистического общества к животному миру, а затемиспользуя образ этого "буржуазного" животного мира для объяснениячеловеческого общества... Похоже, что мы не можем вырваться из этого вечногодвижения взад-вперед между окультуриванием природы и натурализациейкультуры, которое подавляет нашу способность понять как общество, так иорганический мир... В целом, эти колебания отражают, насколько современнаянаука, культура и жизнь в целом пронизаны господствующей идеологиейсобственнического индивидуализма". Авторитет ученого: прямое манипулятивное воздействие. Впечатляющимсвидетельством того, до какой степени западный человек беззащитен передавторитетом научного титула, стали социально-психологические эксперименты,проведенные в 60-е годы в Йельском университете (США) - так называемые"эксперименты Мильграма". Целью экспериментов было изучение степениподчинения среднего нормального человека власти и авторитету. Иными словами,возможность программировать поведение людей, воздействуя на их сознание. Вкачестве испытуемых была взята представительная группа нормальных белыхмужчин из среднего класса, цель эксперимента им, естественно, не сообщалась.Им было сказано, что изучается влияние наказания на эффективность обучения(запоминания). Испытуемым предлагалось выполнять роль преподавателя, наказывающегоученика с целью добиться лучшего усвоения материала. Ученик находился всоседней комнате и отвечал на вопросы по телефону. При ошибке учительнаказывал его электрическим разрядом, увеличивая напряжение на 15 вольт прикаждой последующей ошибке (перед учителем было 30 выключателей - от 15 до450 в). Разумеется, "ученик" не получал никакого разряда и лишь имитировалстоны и крики - изучалось поведение "учителя", подчиняющегося стольбесчеловечным указаниям руководителя эксперимента. Сам учитель перед этимполучал разряд в 60 в, чтобы знать, насколько это неприятно. При разряде ужев 75 в учитель слышал стоны учеников, при 150 в - крики и просьбы прекратитьнаказания, при 300 в - отказ от продолжения эксперимента. При 330 в крикистановились нечленораздельными. При этом руководитель не угрожалсомневающимся "учителям", а лишь говорил безразличным тоном, что следуетпродолжать эксперимент. Перед опытами по просьбе Мильграма эксперты-психиатры из разныхуниверситетов США дали прогноз, согласно которому не более 20% испытуемыхпродолжат эксперимент до половины (до 225 в) и лишь один из тысячи нажметпоследнюю кнопку. Результаты оказались поразительными. В действительностипочти 80% испытуемых дошли до половины шкалы и более 60% нажали последнююкнопку, приложив почти смертельный разряд в 450 в. То есть, вопреки всемпрогнозам, огромное большинство испытуемых подчинились указаниямруководившего экспериментом "ученого" и наказывали ученика электрошоком дажепосле того, как тот переставал кричать и бить в стенку ногами. В одной серии опытов из сорока испытуемых ни один не остановился доуровня 300 в. Пятеро отказались подчиняться лишь после этого уровня, четверо- после 315 в., двое после 330, один после 345, один после 360 и один после375. Большинство было готово замучить человека чуть не до смерти, буквальнослепо подчиняясь совершенно эфемерной, фиктивной власти руководителяэкспериментов. При этом каждый прекрасно понимал, что он делает. Включаярубильник, люди приходили в такое возбуждение, какого, по словам Мильграма,никогда не приходилось видеть в социально-психологических экспериментах.Дело доходило до конвульсий. После опытов все испытуемые в сильномэмоциональном возбуждении пытались объяснить, что они не садисты, и что ихистерический хохот не означал, будто им нравится пытать человека. Эти результаты и сами по себе потрясают, но для нас здесь важен тотфакт, что такое слепое подчинение наблюдалось в том случае, когдаруководитель эксперимента был представлен испытуемым как ученый. Когда жеруководитель представал без научного ореола, как рядовой начинающийисследователь, число лиц, нажавших последнюю кнопку, снижалось до 20%.Снижалось более чем в три раза! Вот в какой степени авторитет науки подавлялморальные нормы белого образованного человека.