Главная | Обратная связь

Герменевтический метод в политическом диалоге

Слово есть не только явление природы, но также принцип культуры.

ГТ.Шпет

Политическая культура каждой цивилизации — это космос символических форм, для интерпретации которых требуется определенный стиль исследования. Полотно политической куль­туры подобно сложному полифоническому тексту, значение ко­торого должно быть расшифровано политической герменевти-

кой. В каждом частном случае практической политики этот текст написан столь мелкими буквами, что прочесть его чрез­вычайно трудно. Поэтому отдельные явления и процессы по­литического мира можно интерпретировать лишь в общем кон­тексте политической картины цивилизации. С этой точки зрения стиль политической герменевтики — новая точка зрения, поз­воляющая рассматривать феномены политической культуры как продуцированные цивилизацией и в цивилизации.

Мы остановились на метафоре картины политического ми­ра как уникального кристалла в качестве ключевой для полити­ческой герменевтики. Использование подобной метафоры с са­мого начала предполагает вопрос: как разнообразные и часто рассеянные политические процессы собрать вместе, соединить в некий фокус, который поможет нам увидеть за «цветущей сложностью» единое полотно другой политической культуры?

Первое правило политической герменевтики можно сформу­лировать так: целое следует понимать исходя из частного, а частное—исходя из целого. Это правило было выработано ан­тичной риторикой, а в Новое время герменевтика перенесла его с ораторского искусства на искусство понимания. При такой общей интенции исследования мы сразу же сталкиваемся с про­блемой герменевтического крига. Если процесс понимания по­стоянно переходит от целого к части и обратно к целому, то за­дача партнеров в политическом диалоге состоит в том, чтобы концентрическими кругами расширять единство понятого смыс­ла. Как отмечает Х.Гадамер, «соответствие всех частей целому суть критерий правильности понимания. Отсутствие такого соответствия означает неверность понимания»¹³.

Можно представить метод политической герменевтики в ви­де непрерывной разработки все более точных эскизов картины политического мира: опираясь на факты, мы должны постоян­но осуществлять «набрасывания смысла» {М.Хайдеггер). И как только в картине политического мира начнет проясняться ка­кой-то смысл, мы должны сделать первый предварительный набросок всей картины в целом. Пересмотр предварительного наброска может привести к новому набрасыванию смысла, к за­мене предварительных политических понятий более точными и уместными в данной культуре, при этом возможна одновремен­ная разработка соперничающих набросков до установления од­нозначного единства смысла. Именно это постоянное «набрасы­вание заново» составляет смысловое движение понимания и истолкования другой политической культуры.

8 Политическая глобалистика

В политике герменевтический круг может быть представлен в виде дихотомии: политические интересы — политические ценности. Прагматичный политик на переговорах концентри­руется исключительно на интересах, забывая о ценностях и тра­дициях другой цивилизации. Наконец, он успешно подписыва­ет договор и через некоторое время с изумлением узнает, что его политические партнеры в своей стране интерпретируют этот до­говор совсем в другом смысле, о котором он, незнакомый с тра­дициями другой политической культуры, и не подозревал.

Политическая герменевтика должна непрерывно двигаться от фактических политических интересов сегодняшнего дня, ко­торые всегда на поверхности, всегда могут быть выявлены и про­яснены, к единству древней культурной традиции, к картине политического мира в ее целостности и самости. Если политиче­ский диалог остается на уровне интересов, он бесплоден: это грубый торг, который не сближает, а разъединяет. Когда полити­ка выходит на высокий уровень понимания ценностей и культур­ных традиций в диалоге цивилизаций, можно говорить о форми­ровании гуманитарного политического мышления, которое способно сделать политическое пространство глобального мира по-настоящему единым.

Наша гипотеза состоит в том, что политические ценности в каждой цивилизации имеют социокультурную природу. Сле­довательно, единство различных политических форм в куль­туре поддерживается не тождеством их политической приро­ды, не направленностью политических интересов, а той «скрытой гармонией» социокультурной идентичности, о кото­рой Гераклит сказал, что она лучше явной. Поэтому основная задача политической герменевтики состоит в расшифровке социокультурных архетипов и кодов, определяющих ценност­ную природу политических процессов. Сделать это достаточ­но сложно, поскольку мир политической культуры, как вся­кий иной, занимает особое место в пространстве и времени. Картина этого мира предполагает свое «здесь и теперь», это не­прерывно становящееся политическое бытие, процесс веч­ных политических взаимопревращений — в политический мир цивилизации, как в Гераклитов поток, никогда не войти дважды.

И если мы можем предположить в современной политичес­кой картине цивилизации некую социокультурную устойчи­вость, то характеризовать ее можно лишь как динамическое (а не статическое) равновесие. Подобное равновесие приобретается

в культуре через борьбу противоположных тенденций: полити­ческие новации и социокультурные традиции образуют два маг­нитных полюса, которые определяют динамику политических изменений. Так, в мире политики «расходящееся само с собой со­гласуется» (почти по Гераклиту) — струны скрипки (устойчивые социокультурные традиции) и ее смычок (вечно меняющиеся политические новации) рождают единую мелодию «возвраща­ющейся к себе гармонии» политической культуры.

Проблема пространственно-временной интерпретации кар­тины политического мира включает по меньшей мере три основ­ных измерения:

• физического бытия политической культуры:

• ее символического изображения;

• личностно-выразительного представления. Архетипы и коды культуры органично вплетены в каждое

из этих измерений, формируя единый многомерный кристалл политической культуры. Исключение из процесса интерпрета­ции хотя бы одного из этих ракурсов рассмотрения дает нам «пло­ский» образ культуры и не показывает ее подлинной глубины.

Сложность измерений политической культуры предполага­ет весьма тонкую и многогранную систему понятий политиче­ской герменевтики. В одних случаях — для интерпретации по­литического бытия — необходимы понятия объекта и закона, в других—для интерпретации символических значений — по­нятия дюрмыи стиля. Еще одна проблема связана с тем, что все политические феномены разворачиваются в историческом вре­мени: они требуют исторического рассмотрения.

Другими словами, проблема интерпретации картины поли­тического мира предполагает ответ сразу на несколько вопро­сов: не только каков этот политический мир, что определяет его особенности, но и откуда он.

Историческое познание входит в этот процесс органично, но не является самоцелью. Мы должны не столько познако­миться с прошлым политической культуры, сколько попытать­ся интерпретировать это прошлое, открывая новые грани совре­менности. Политическая история цивилизации может сообщить нам интересные факты о событиях минувшего, рассказать о том, что было утрачено, упущено безвозвратно и никогда уже не вер­нется. Но знания прошлого останутся мертвы, если мы не най­дем в них символы настоящего. Только так возможно «повторное рождение культуры», та связь времен, которая и делает культу­ру сокровищницей человеческого духа.

Нетривиальная задача политической герменевтики состоит в том, чтобы проделать «обратный путь» становления символи­ческих форм политического мира, а затем так интерпретировать эти политические символы, чтобы разгадать содержание древ­них архетипов и кодов, скрыто лежащее в них, и снова сделать видимой политическую жизнь, из которой они первоначально возникли. Поэтому второе правило политической герменевти­ки можно сформулировать так: в процессе понимания другой цивилизации мы должны прийти к осознанию ее архетипов и кодов, формирующих политическую традицию.

Понять политическую культуру с генетической точки зре­ния — значит установить соответствие между ее происхождени­ем и современными условиями наблюдения. Такой метод пред­полагает, что все относящееся к генезису политической культуры является правилом, а относящееся к современной структуре — исключением. Теория модернизации пытается отрицать продук­тивность генетического метода в политических исследованиях, утверждая, что политическая современность целиком самодо­статочна. В рамках теории модернизации политические нации и политические традиции рассматриваются как нечто устарев­шее, эфемерное, обреченное раствориться в потоке всемирной истории. Но в конце XX века оживление национальной розни и религиозного фундаментализма достигло таких невиданных масштабов, что политологи разных стран наперебой заговори­ли о новой эпохе национализма — и политическая наука вновь вспомнила о генетическом подходе.

Действительно, глубоко понять феномен нации можно толь­ко генетически — обращаясь к далекому прошлому, к образу примитивных обществ. М.Мосс предлагает нам весьма образ­ные параллели: «Она (нация.— И.В.) гомогенна, как прими­тивный клан, и предполагается, что она состоит из равно­правных граждан. Как клан имел свой тотем, так и нацию символизирует флаг, как у него был культ предков животных-богов, так и она обладает культом Отечества. Подобно прими­тивному племени, она обладает диалектом, возведенным в ранг языка, у нее есть внутреннее право, противостоящее праву международному»¹⁴.

Исследование Мосса подтверждает эвристическое значение генетического подхода в политике — он позволяет понять, как древние архетипы и коды цивилизации объективируются в со­временных политических феноменах, сообщая им устойчивую социокультурную энергетику.

Точно так же современная политология возрождает значение ритуала в политической жизни. Самые современные наблюде­ния свидетельствуют о том, что ритуалы продолжают сущест­вовать в политических партиях, национальных и конфессиональ­ных движениях. Модернизаторы убеждали нас в том, что они были принудительными и навязанными, но они возродились на основе добровольного, сознательного выбора тысяч современ­ных людей. Чтобы понять современные политические традиции, надо опять-таки обратиться к истокам, когда ритуалы выполня­лись, чтобы облегчить человеку переход от частной к обществен­ной жизни. В ходе торжественных ритуальных церемоний об­щество стремилось подогреть веру каждого в незыблемость социальных устоев. В современном обществе политические ри­туалы партий и общественных организаций превратились в практику, позволяющую соединять людей под эмблемами и ло­зунгами, направляя индивидуальные политические устремле­ния в русло легитимных институтов.

Благодаря социокультурной энергетике непрерывно воспро­изводимых архетипов, современные политические культуры спла­чивают представителей своей цивилизации, словно сверхсильный невидимый магнит. Вне этой энергетики политические связи ци­вилизации не имеют шансов формироваться и развиваться. Об этом очень образно сказал С.Московичи: «на конце той длин­ной нити, которая связывает людей одной культуры друг с другом, всегда обнаруживается сила, воздействие которой приближает­ся к материальному»¹⁵. Люди подвергаются ее давлению и прини­мают ее условия. Мы можем придать этой власти тот смысл, ко­торый нам нравится,— магия, господство, внушение, молитва или коммуникация, заменить слово «идея» термином, который нам покажется более точным,— идеология, мировоззрение, миф, ар­хетип или социальное представление. Но когда утверждают, что архетип культуры обладает энергетикой, которая действует как материальная сила, это выражение не следует понимать в мета­форическом смысле. Напротив, оно определяет субстрат, без ко­торого мы друг для друга ничего не представляем.

Именно здесь мы можем определить границы понимания причинности в символическом мире политической культуры с точки зрения герменевтического метода. И.Гете, размышляя над феноменом архетипа («прафеномена» в его терминологии), заметил, что этот феномен «появляется и существует», но, пожа­луй, ничего больше объяснить нельзя¹⁶. Вершина, которую мо­жет достичь человек, наблюдая прафеномен, заключается в удив-

лении, и когда прафеномен вызывает удивление, надо этим до­вольствоваться; достичь большего человек не может, и бесполез­но будет искать за ним что-либо еще — это предел. Однако лю­дям обычно недостаточно увидеть какой-либо прафеномен, они уподобляются детям, которые, взглянув на зеркало, тотчас по­ворачивают его, чтобы посмотреть, что находится на другой стороне.

Сегодня, как и во времена Гёте, научными способами объяс­нить вопрос о возникновении символических архетипов поли­тической культуры невозможно, Мы можем лишь констатиро­вать (все с тем же неизменным удивлением), что у всех народов символический мир политики разный. Конфуцианский идеал благородного мужа, путь воинов Аллаха, арийская восьмизвен-ная стезя—все это разные способы созидания политической кар­тины мира. Они появляются и существуют, и если мы не можем в полной мере ответить на вопрос—почему, то это не означает, что достигнута окончательная граница наших знаний. В исто­рии науки незнание сыграло огромную роль: именно благодаря ему постоянно возобновлялся процесс научного поиска нового знания. Поэтому герменевтика не отказывается от вопроса «по­чему?» в процессе интерпретации — она просто определяет его настоящее место в процессе понимания.

Гораздо важнее в тот момент, когда мы оживляем символи­ческую память культуры, решить другой вопрос: как преодо­леть искушение поспешно интерпретировать другой полити­ческий мир в рамках своей картины мира? Лессинг говорил, что украсть стихи у Шекспира так же невозможно, как дубин­ку у Геркулеса. В этом смысле архетипы и коды каждой цивили­зации уникальны, но искушение интерпретировать уникаль­ное другое как обыденное, давно известное и на что-то похожее все же существует.

Шлейермахер различает в качестве причин неправильного понимания другого пристрастность и поспешность. Он обраща­ет внимание на предрассудки, основанные на пристрастнос­ти, и мгновенные ошибочные суждения, вызванные поспеш­ностью. Чтобы избежать этого, политик с самого начала должен поставить перед собой вопрос: как выйти из сферы собственных пред-мнений?

Можно согласиться с Х.Гадамером, который полагает, что по­зиция «нейтралитета» исследователя или его «самоуничиже­ния» мало эффективна¹⁷. Скорее тот, кто стремится понять дру­гую политическую традицию, должен быть готов к открытости,

стремиться осознать иное. Речь идет о том, чтобы помнить о собственной предвзятости, и тогда другая политическая тра­диция проявится во всей ее инаковости и тем самым получит возможность противопоставить свою фактическую истину на­шим собственным пред-мнениям. Размышляя над этим вопро­сом, П.Рикёр замечает, что сама работа по интерпретации об­наруживает глубокий замысел — преодолеть культурную отдаленность, дистанцию, отделяющую читателя от чуждого ему текста, чтобы поставить их на один уровень и таким образом включить смысл этого текста в нынешнее понимание, каким об­ладает читатель¹⁸.

Можно ли в процессе понимания доверять интуиции?

В сфере символических форм другой культуры пассивного ин­туитивного восприятия так же недостаточно, как простого впе­чатления не хватает для объективного познания. Подлинное понимание возможно лишь тогда, когда мы активно входим в мир другой культуры, вступаем с ней в творческий диалог, шаг за шагом интерпретируя символические значения. Э.Кас-сирер подчеркнул, что простому чувственному восприятию на­столько же мало удается проникнуть в глубины мирового прост­ранства, насколько мало с элементами простой интуиции нам удается проникнуть в глубь культуры¹⁹. Как в одном, так и в дру­гом случае нам доступно только близкое, далекое же теряется в тумане. Здесь в дело вступают стремление и мощь науки. На­ука овладевает дальним.

Путь герменевтического понимания другой политической культуры должен быть свободен от произвола озарений и огра­ниченности незаметных мыслительных привычек, он призван сосредоточиваться на самих фактах. Это особенно важно для по­литолога, имеющего дело с «упрямыми фактами» текущей по­литики. Речь идет о том, чтобы придерживаться фактов вопре­ки всем искажающим воздействиям, которые исходят от самого исследователя и сбивают его с верного пути. Этот прин­цип можно назвать третьим правилом политической герме­невтики.

Аристотель в своей работе «О частях животных» комменти­рует известный эпизод из жизни Гераклита, который может по­служить ключом к интерпретации фактов в герменевтическом исследовании. Он воспроизводит античную легенду, согласно ко­торой чужеземцы пожелали встретиться с Гераклитом. Войдя в его жилище, чужеземцы растерялись — они предполагали увидеть великого человека погруженным в глубокие раздумья

о судьбах мира, а вместо этого застали его в обыденном и непри­глядном месте—у печи. Заметив разочарование на лицах гос­тей, Гераклит произнес известные слова: «Боги присутствуют и здесь тоже».

Каждый исследователь, стремясь проникнуть в истину бытия другой политической культуры, не должен разочаровываться, сталкиваясь с самыми обыденными фактами и обстоятельст­вами, поступками и помыслами—здесь, в быту повседневности, тоже присутствуют боги. Однако согласие процесса интерпрета­ции с фактами—это скорее постановка проблемы, а не ее реше­ние. Да, интерпретация политических процессов начинается с фактов, но что такое политический факт?

Объективность политического факта не дана исследова­телю: она неизменно включает действие и сложный процесс суждения о нем. Интерпретация факта—это не столько интер­претация эмпирического наблюдения, сколько идеальное вос­создание, реконструкция минувшего политического события. И если мир политической культуры — символический универ­сум, то интерпретация каждого политического события проис­ходит в соответствии с этой общей символической картиной. В этом смысле реальное бытие политических фактов не физи­ческое, а символическое, следовательно, интерпретируемое. Категория значения в данном случае не сводится к категории бытия. Поэтому в политике интерпретация символов предше­ствует собиранию фактов и без такой интерпретации прибли­зиться к картине политического мира нельзя. Факты полити­ческой истории непрерывно включены в герменевтическое поле.

То, к чему обращен взор политика,— это материализация политического духа Современности. Он ищет его в политичес­ких законах, институтах, хартиях, биллях о правах и конститу­циях. Для подлинного политика все это не просто факты, а жи­вые политические формы. Он воссоздает политическую картину цивилизации в процессе непрерывного истолкованиям переис-толкования событий и фактов. Известно, что многие политиче­ские события обнаруживают свою полную силу спустя многие годы после того, как они свершились. Сколько в течение XX ве­ка было написано о Великой Октябрьской революции в России! Самый объективный исследователь в 1917, 1937,1967 и 1997 гг. действительно имел все основания по-разному истолковывать события, поскольку его величество Время освещало их в разных ракурсах Современности.

Выход из столь сложной ситуации многие ученые пытались найти в применении объективных статистических выкладок. Казалось, именно статистика призвана стать лучшим опровер­жением идола «свободы воли» в процессе интерпретации. Сего­дня существует обширнейшая информация не только из облас­ти политических институтов, но и из сферы политической культуры разных цивилизаций: мы осведомлены о формах поли­тического участия и результатах политических выборов, об иде­алах и интересах в процентном соотношении по группам насе­ления, о сторонниках и противниках разных идеологий и политических партий.

Если в самом деле можно было описывать политическую жизнь цивилизации исключительно в статистических терминах, это бы произвело колоссальный переворот в политическом про­гнозировании — мощные ЭВМ смогли бы полностью заменить человека в исследовании политических процессов. Можно бы­ло бы даже рассчитывать на создание математики политичес­кой культуры. Но статистические методы ограничены массо­выми явлениями, а в культуре индивидуальное действие всегда обладает эвристическим значением, что статистике заведомо от­разить не под силу. К тому же каждое политическое событие неразрывно связано с предшествующими и последующими про­цессами тысячами невидимых нитей, а материальные и духов­ные факторы настолько взаимообусловлены, что в большинст­ве случаев их совершенно невозможно разделить на статистические составляющие.

Да и в самой политической жизни цивилизации мы хотим по­нять не столько политические факты и процессы, сколько то, что стоит за ними; не столько поступки людей, сколько их моти­вы; не столько то, что происходит, сколько почему. И это снова тре­бует непрерывной интерпретации, причем далеко не всегда мы можем объяснить политический процесс рационально: достаточ­но часто он несет на себе отпечаток таких вулканических энер­гий, которые разуму хотелось бы видеть давно потухшими. Во времена революций нерациональные экстраординарные вла­стные силы погружают миллионы людей в мир коллективных по­литических иллюзий. М.Вебер называл эти силы харизмой, от­мечая, что в политической истории разных цивилизаций им давали особые имена, такие как мана, оренда и иранское мага (от­сюда магия).

Но и в мирное время мы не можем интерпретировать поли­тическую жизнь цивилизации последовательно рационально.

Любой институт политической власти нуждается в легитимно­сти, которую весьма трудно рационализировать — ведь она из­меряется верой во власть тех, кто подчиняется ее господству. Ис­тория учит нас, что зерно сомненийу миллионов людей приводит к свержению самого могущественного тирана. Об этом хорошо сказал Дж.Раскин: «Для Вас, царя людей, важно, чтобы Вы мог­ли сказать человеку: "Иди",— и он пойдет, и сказать другому: "Приди",—и он придет... Для Вас, царя людей, важно знать, не­навидит ли Вас Ваш народ и умирает за Вас или любит Вас и живет благодаря Вам»²⁰.

Мир политической культуры формируют разнонаправлен­ные потоки рациональных и нерациональных представлений людей, и достаточно часто умение интерпретировать именно нерациональное делает политика выдающимся деятелем сво­его времени. Это прекрасно ощущал Наполеон. «Я строю свои планы из снов моих уснувших солдат» — говорил великий пол­ководец. В тех редких случаях, когда на поворотах политиче­ской истории возникало вдруг сильное нерациональное чувст­во сопричастности индивидуальной судьбы политического лидера судьбе своего народа,— это всегда оказывалось реша­ющим в перипетиях политической борьбы. Невзирая на коле­бания своих сподвижников, Цезарь перешел Рубикон, Жанна д'Арк встала во главе французской армии, а Ленин начал ре­волюцию. Все эти факты политической истории нельзя рассма­тривать объективно и беспристрастно, они требуют понима­ния глубинных нерациональных мотивов людей.

Наше представление о политических событиях во многом зависит от нашей концепции политических лидеров, которые в них вовлечены. Как редко мы можем объяснить их поведение логикой и здравым смыслом, но как часто — эмоциями и состо­янием аффекта. Биография Сталина существует сегодня в не­скольких десятках вариантов в России и за рубежом, события его жизни хорошо известны, но все они — разные интерпрета­ции одной и той же политической эпохи через разное понима­ние личности политического вождя. Какая палитра эмоций сопровождает эти биографические исследования: от восторжен­ного поклонения, почти обожествления до презрительного осуждения и ненависти. Нам никогда не измерить языком бес­пристрастной политической статистики энтузиазм, веру и эмо­циональный аффект, но вне этой сферы нерациональных мо­тиваций людей нам не понять и политического мира цивилизации.

Если исследователь, всматриваясь в политическую картину
мира другой культуры, хочет быть не просто летописцем, доволь­
ствуясь политическими хрониками и статистическими выклад­
ками, ему всегда предстоит сложная творческая задача: найти
символическое единство среди многочисленных и противоречи­
вых политических процессов. Очень многие выдающиеся уче­
ные сомневались в том, что такому познанию можно научить или
научиться. Ироничный Теодор Моммзен заметил: «Усмотрение
рычагов, движимых тысячами нитей, проникновение в индиви­
дуальность людей и народов — все это дары гения, который не
поддается ни обучению, ни научению»^{2 1}. "

И все-таки именно благодаря тому, что люди ставят перед со­бой цели, которых никто не смог бы достичь, и пытаются решить проблемы, которые никто не смог бы одолеть, общество про­должает развиваться. Поэтому политическая герменевтика — это стиль: дорогу одолеет идущий.