Главная | Обратная связь

Определение политического времени: хронос и кайрос

Сколько бы различны ни были типы истори­ческого сознания, использующие те или иные символы,— сознание кайроса, чрез­вычайного момента в истории, может выра­жаться в каждом из них.

П.Тиллих

Политические культуры разных цивилизаций отличаются своей временной ритмикой: есть динамичные культуры, не­удержимо устремленные в завтрашний день, но есть и другие, где замедленный ритм времени рождает вечное томление «по уте­рянному раю». Поэтому в диалоге цивилизаций нет единого для всех пространства-времени, и это рождает один из драматиче­ских парадоксов хронополитики: чем более медленную времен­ную ритмику имеет цивилизация, тем выше вероятность того, что ее традиционное политическое пространство станет сокра­щаться под влиянием вторжения более динамичных культур.

Что же такое политическое время и какие типы политическо­го времени знает история?

Уже древнегреческие философы различали хронос — фор­мальное время и кайрос—подлинное время, исполненное содер­жания и смысла. П.Тиллих, размышляя над понятием «кайрос», подчеркивает: «Лишь для абстрактного, отстраненного созерца­ния время является пустой формой, способной вместить любое содержание; но для того, кто осознает динамический творческий характер жизни, время насыщено напряжениями, чревато воз­можностями, оно обладает качественным характером и преис­полнено смысла. Не все возможно во всякое время, не все истин­но во всякое время и не все требуется во всякое время»¹.

Политическое время— это время-кайрос, стерегущее эпо­хальные моменты истории. Его пульсацию можно почувствовать в маленьких политических кружках и на многотысячных митин­гах, где проявляется духовная тревога; оно может обрести силу в пророческом слове политического трибуна. Но политическое время нельзя продемонстрировать и навязать: оно свободно, подлинно и уникально, ибо само является судьбой культуры.

Политологи давно заметили различия между циклическим и линейным типами политического времени. Циклическое, вра­щающееся по кругу время характерно для цивилизаций Восто­ка. Циклическая временная ритмика полна драматических взлетов и падений, подчиняющихся перераспределительному принципу: на политической сцене возникают и исчезают все но­вые и новые фантомы. Но драматическая насыщенность цикли­ческого времени политическими событиями — войнами, рево­люциями, диктатурами — не связана с ускорением динамики временного развития. Маятник политических часов в одном ритме отсчитывает свои циклы.

Иным выступает линейное политическое время, стремитель­но движущееся вперед по пути прогресса. Западная цивилиза­ция первой освоила этот тип времени. Но можно ли назвать ее по­литическое время действительно линейным? Запад знал длительные периоды войн, революций, массовых эпидемий, от­брасывающих общество назад. Но наряду с этим из поколения в поколение накапливались показатели прогрессивного разви­тия — в экономике, политике, социальной сфере. Несомненно, термин «линейное время» — это упрощенная формула, за которой скрываются неоднородные глубинные ритмы, подспудные дви­жения, причудливые в своей неожиданной направленности.

Политологи долго считали линейное политическое время эталонным. На первый взгляд преимущества линейного вре­мени перед циклическим очевидны: политические эволюции, связанные с непрерывными кумулятивными эффектами, пред­почтительнее политических взлетов и падений, выступающих фазами циклического времени.

Однако линейное время есть непрерывная эволюция в одном направлении, когда общество неуклонно совершенствует одну модель развития. Для западной цивилизации — это модель ли­беральной демократии. Линейность политического времени по­зволила Западу очень быстро развить свой культурный потен­циал, но так же быстро и исчерпать его. Уже сейчас раздаются голоса о том, что наступил «конец истории», у либеральной де­мократии нет альтернативы. Даже откровенные апологеты за­падной цивилизации, каким, несомненно, является Ф.Фукуяма, жалуются на скуку: «Конец истории печален. Борьба за при­знание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной Цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма,— вместо всего этого — экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удов-

летворении изощренных запросов потребителя. В постистори­ческий период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тща­тельно оберегаемый музей человеческой истории. Признавая не­избежность постисторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе по­сле 1945 г., с ее североатлантической и азиатской ветвями... Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки выну­дит историю взять еще один, новый старт?»²

Что же происходит с цивилизацией в ритмах линейного вре­мени? Размышляя над механизмами этого времени, А.С.Пана-рин отметил, что линейность становится возможной благодаря инструментальному отношению к миру. Информация, относя­щаяся к области средств, отделяется от информации, относящей­ся к сфере ценностей, и появляется особый орудийный мир: «Собственно, специфика Запада состоит в этом скрупулезном от­делении инструментальных средств от ценностей и опережаю­щем приращении инструментальной информации по сравнению с информацией ценностной. Прежние культуры умели созда­вать непревзойденные шедевры, относящиеся к ценностному ми­ру, но они не владели тайной отделения мира ценностей от ми­ра ценностно-нейтральных средств, от орудийной сферы»³. Благодаря инструментальному отношению к миру Запад сумел набрать высокие темпы развития во всех сферах культуры, близ­ких к материальному производству. Но в ценностной сфере он опирается на примитивный идеал «потребительского общества». Перманентный кризис культуры на протяжении XX века, моло­дежные бунты «потерянного поколения», вызовы контркульту­ры — высокая плата за инструментальное отношение к миру, за пренебрежение миром ценностей.

Развитие в одном направлении неизбежно накапливает «ус­талость» в самых разных измерениях социума. Экологический кризис — наиболее грозный симптом такой усталости, когда ресурсы природы быстро исчерпываются и цивилизация на­чинает задыхаться, не выдерживая набранных темпов развития. Моральная усталость—еще один серьезный симптом линейно­го времени.

Люди пресыщаются одними и теми же эталонами жизни и поведения, молодежь перестает верить в идеалы отцов, насту­пает эпоха всеобщего декаданса. Вера в прогресс оказывается иллюзией настоящего и утопией будущего. Как заметил С. Л .Франк, «нам остается только удивляться наивности поколе­ний, ее разделявших»⁴.

Но самой главной ловушкой линейного времени оказалась его способность провоцировать политиков возможностями «ус­корения» —ускоренного политического времени, приближаю­щего заветные цели. В массовом потребительском обществе человек не умеет и не хочет ждать, он живет сегодняшним днем. Это — пострелигиозный человек, поверивший в земные возможности технической цивилизации. И политики, чтобы привлечь избирателей, используют миф ускоренного време­ни. Так родилась утопия «великих скачков» (Мао Цзэдун: «десять лет напряженного труда — десять тысяч лет безоблачного сча­стья», Н.Хрущев: «построим коммунизм за 20 лет»), мифология ускорения (М.ІЬрбачев).

История показала, что каждый «великий скачок», каждая по­пытка перевести стрелки политических часов на несколько де­лений вперед заканчивается катастрофой—общество неизбеж­но отбрасывается назад. Россия на наших глазах переживает чудовищные последствия очередного «ускорения» — невидан­ное прежде падение производства, инфляцию, безработицу.

Миф ускоренного политического времени необходимо разру­шить, противопоставив ему идею долгосрочного политическо­го времени, совпадающего с ритмом национальной культуры. На­стало время реабилитировать цикличность в хронополитике— наиболее естественный природный временной ритм.