Здавалка
Главная | Обратная связь

Иконография глобального пространства



Там, где собираются сумерки столетий... Все ничтожное исчезло, Лишь Суша и Море имеют здесь значение.

В. Гёте

Вера, почва и кровь — три сакральных символа, три вечных факела неисследуемой аутентичности определяют формирова­ние каждой цивилизации. Среди них особое место принадле­жит почве: вера может оскудеть, кровь — пролиться, но почва— именно она связывает веру и кровь через столетия, передавая от поколения к поколению незримые токи культуры. Уже древние философы остро чувствовали значение почвы — среды обита­ния — пространства для формирования социокультурной и по­литической идентичности человека. Впервые теорию влияния среды излагает известная школа Гиппократа в V в. до н.э. в трак­тате «О воздухах, водах и местностях». Но только в XIX веке, в трудах философов немецкой «органицистской школы» во главе с Ф.Ратцелем термин «политическая география» получил кон­цептуальное обоснование.

Однако для политической глобалистики имеет значение не столько политическая география (которая потом послужила ос­новой для формирования геополитики), сколько иконография пространства как более широкий и более «гуманитарный» тер­мин. Его ввел в оборот географ Дж.ІЬттман в своей блестящей работе «Политика государств и их география»1. Он обратил вни­мание, что автономные пространства культуры образуют не только картины и произведения пластического искусства, но так­же все видимые, организованные в пространстве формы поли­тической, общественной и частной жизни.

В понятие «иконография пространства» Дж.ІЬттман включал и различные пространственные картины мира, и отдельные представления, возникшие как результат влияния религий, тра­диций, разного исторического прошлого, различных социаль­ных моделей, характерных для определенных территорий с осо­бой неповторимой культурой. Мифы и образы ушедших столетий, легенды и саги, табу и символы культуры, топографически ло­кализованные в определенном пространстве, так или иначе


формируют его иконографию. Какое же место в общей иконогра­фии пространства занимает политическая иконография?

Можно сказать, что иконография политического простран­ства — это типические формы проявления политического бы­тия, система политических институтов и многообразных форм политической жизни, а также символический мир поли­тической культуры, включая его характерные импликации, аллюзии, символизм выражения политических идей и эмоций, формирующих смысловое, значимое пространство культуры.

Дж.Готтман писал о «циркуляции иконографии» — динами­ческом влиянии территориальных культур друг на друга в тече­ние времени. В определенном смысле циркуляция иконогра­фии представляет собой пространственное измерение диалога культур. Это позволило известному немецкому геополитику К.Шмитту заметить, что на место знаменитой теории циркуля­ции элит В.Парето в современной политической науке выхо­дит не менее важная теория циркуляции иконографии2.

Отношение к образу, иконе составляет глубинное простран­ственное измерение культуры. Иконография пространства раз­деляет западные и восточные цивилизации: культуры Востока обычно выступают против зрительных изображений, картин и икон, в то время как на Западе сложилось устойчивое почита­ние иконописи и портретной живописи. Известно, что Ветхий Завет и Коран запрещают изображать Бога на иконах, но стро­го отождествить Восток с иконоборчеством, а Запад с иконопо-читанием все же нельзя. История западной цивилизации зна­ет весьма агрессивные проявления иконоборческой традиции, достаточно перечислить гуситов и виклифитов, пуритан и сек­тантов баптистов, религиозных модернистов и грубых рациона­листов.

Интересно, что современная техника, психоанализ и абстракт­ная живопись (а все это пришло с Запада) несут в себе разруше­ние традиционного понимания образа, визуального изображе­ния, пространственной целостности. Поэтому можно утверждать, что иконография пространства каждой культуры не статична, она динамично меняется, когда в нее вторгаются новые историчес­кие факторы. Точно так же иконографическая противополож­ность пространства Востока и Запада в сфере культуры никогда не была полярной, фиксированной и статичной.

К.Шмитт выдвинул интересную гипотезу, согласно которой иконографию пространства восточных цивилизаций опреде­ляет стихия Суши, а западных—стихия Моря. Он использовал


два мифических образа, двух ветхозаветных чудовищ—Бегемо­та и Левиафана — для обозначения сухопутной силы Востока (теллурократия) и морской силы Запада (талласократия). Ка­чественная организация сухопутного и морского пространств оп­ределяет не только специфические формы государственного ус­тройства на Востоке и на Западе, но и структурные особенности политических культур и, в частности, область права вообще.

К.Шмитт предложил использовать греческий термин «но-мос» для обозначения особой роли структуризации пространст­ва. Номос — это «нечто взятое, оформленное, упорядоченное, ор­ганизованное» в сфере пространства. Именно здесь находят свое проявление специфические социокультурные импульсы каждой цивилизации, растворяясь, сливаясь, соединяясь с ок­ружающей средой3.

Номос Земли отражает неподвижность, устойчивость и на­дежность Суши с неизменными географическими и рельефны­ми особенностями. Это пространство, которое легко поддается детальной структуризации, где всегда можно четко зафикси­ровать политические границы и наладить постоянные комму­никации. Стабильность иконографии сухопутного простран­ства выступает питательной средой консерватизма политических культур Востока, олицетворяющих номос Земли. Напротив, но­мос Моря символизирует подвижность, изменчивость и непосто­янство водной стихии. Морское пространство не поддается де­тальной структуризации, в нем невозможно четко определить политические границы и проложить фиксированные пути. По­этому политические и юридические структуры цивилизаций Запада так динамичны, текучи, подвержены непрерывным ин­новациям.

К.Шмитт попытался объяснить историю вечной политиче­ской конфронтации Востока и Запада дуализмом мирового про­странства Суши и Моря: «То, что мы сегодня называем Востоком, представляет собой единую массу твердой суши: Россия, Ки­тай, Индия — громадный кусок Суши, "Срединная земля", как ее называл великий английский географ сэр Х.Макиндер. То, что мы именуем сегодня Западом, является одним из мировых Океанов, полушарием, в котором расположены Атлантический и Тихий океаны. Противостояние морского и континентально­го миров — вот та глобальная истина, которая лежит в основе объяснения цивилизационного дуализма, постоянно порожда­ющего планетарное напряжение и стимулирующего весь процесс истории»4.


Разумеется, К.Шмитт не был здесь оригинален: уже антич­ные летописцы войн Спарты и Афин, Рима и Карфагена обра­щали внимание на то, что в кульминационные моменты миро­вой истории судьбу человечества определяют столкновения цивилизаций Моря и цивилизаций Земли. Но античные авторы и их последователи мыслили в терминах статичной полярнос­ти, что предполагает постоянство, фиксированную структуру взаимодействий, остающихся неизменными в разных истори­ческих ситуациях. Шмитт предложил рассматривать цивилиза-ционный дуализм между Востоком и Западом в терминах исто-рико-диалектической полярности.

Известно, что уникальность исторической истины является одним из секретов онтологии (В.Варнах). Историческое мышле­ние — это мышление, оперирующее уникальными исторически­ми ситуациями, а следовательно, уникальными истинами. Оче­видно, что статично-полярное противопоставление исключает историческую неповторимость. Между тем номос Земли, как и номос Моря, всегда ограничен своими уникальными здесь и теперь: он формируется в каждую историческую эпоху но­выми поколениями дееспособных и могущественных народов, которые захватывают и делят пространство, заново формиру­ют его иконографию.

Диалектический аспект полярности указывает на структуру «вопрос-ответ», которая способна адекватно описать историче­скую ситуацию (Дж.Коллингвуд, А.Тойнби). В определенном смысле исторические изменения в иконографии пространства цивилизаций Моря и цивилизаций Земли могут быть поняты как брошенный историей вызов и ответ людей на этот вызов посредством изменения способов проявления человеческого бы­тия, формирующих смысловое, значимое пространство культу­ры. Другими словами, каждое историческое изменение простран­ства культуры можно рассматривать как уникальный ответ человека на вопрос, поставленный исторической ситуацией.

Раскрепощенный технический порыв, раскрепощенная тех­ника, наконец, абсолютная техника—это специфический ответ цивилизаций Моря на вызов Нового времени. Технические от­крытия делались и на Западе, и на Востоке — практически во всех странах мира, но то, в какую систему иконографии культур­ного пространства эти открытия помещались, неизменно при­обретало решающее значение. Абсолютизация технического прогресса как формы освоения пространства культуры, отожде­ствление любого прогресса исключительно с техническим про-


грессом—все это могло развиться только на основе морского су­ществования.

Иконография морского пространства не предполагает ника­ких сложных «встраиваний» и приспособлений новых откры­тий к фиксированной структуре уже освоенного пространства культуры, что является непременным условием для иконографии пространства сухопутных цивилизаций. Поэтому технические открытия совершаются здесь легко и свободно и, не ведая огра­ничений, также легко и свободно распространяются в простран­стве культуры. Уже Г.Гегель обратил внимание на этот феномен и прочно связал промышленное развитие с морским существо­ванием: «Если условием принципа семейной жизни является земля, твердая почва, то условием промышленности является оживленная в своем внешнем течении стихия, море»5.

Техническая победа цивилизаций Запада над цивилизаци­ями Востока во многом изначально была предопределена ико­нографией пространства западных и восточных культур. Но именно исходя из логики эволюции культурного пространст­ва, новые формы которого каждый раз являются неповтори­мым, уникальным ответом на вызов времени, можно прогнози­ровать неминуемый грядущий реванш Востока.

Сам принцип необузданных инноваций абсолютной техни­ки, гфетендующий на то, чтобы искусственный, рукотворный ко­смос превзошел космос естественный, может быть оправдан лишь в том случае, если человечество соглашается с тем, что мир природы не имеет для него абсолютной ценности: с ним мож­но бесконечно экспериментировать. Но сегодня все мы как раз присутствуем при реванше естественного над искусственным.

Можно согласиться с А.С.Панариным, что это проявляется не только на мировоззренческом уровне—в виде новой постклас­сической картины мира, но и на социально-утилитарном и куль­турном уровнях—природное признано недосягаемым эталоном и по критериям пользы, и по критериям гармонии и красоты. Да­же потребительское общество признало превосходство естест­венного, устремившись в погоню за натуральными продуктами: «Но в тот самый момент, когда техническая цивилизация со­зналась в своей неспособности продублировать природную сре­ду, заменив ее искусственной, ноосфернои, она призналась в своей ограниченности»6.

Если заменить природную среду нельзя, следовательно, не­обходимо ее сберечь, а это означает прежде всего, что нужно ос­тановить экспансию абсолютной техники. Паллиативные меры


в виде снижения энергоемкости производства и распростране­ния ресурсосберегающих технологий здесь уже не помогут. Для восстановления социокультурной восприимчивости к скры­тым гармониям природного пространства требуется нечто боль­шее — переход к совершенно другому принципу организации культурного пространства, переход от иконографии Моря к ико­нографии Суши.

Природа и культура, уставшие от экспансии абсолютной техники, требуют реабилитации старых, вытесненных и по­давленных форм организации пространства, основанных на принципах стабильности, порядка и традиции. Далеко не все мотивации культуры можно поспешно конвертировать в техни­ческое творчество: существуют такие тонкие духовные и соци­окультурные практики, которые принципиально не выражают­ся в сфере промышленных технологий. Они уникальны, нетиражируемы и абсолютны, и это, прежде всего, относится к самому человеку с его уникальным природным и духовным суб­стратом.

Если в постиндустриальном обществе XXI века целью чело­веческой активности станет не прикладная польза, не промы­шленный утилитаризм, а полнота духовного самовыражения, то обязательно будут затребованы такие факторы духовного порядка, которые выходят за рамки одномерной рационально­сти. И это неизбежно связано с реабилитацией восточных прин­ципов восприятия культурного пространства, в котором художе­ственный гений довлеет над гением конструктивистским. Только номос Земли способен возродить прерванную связь социаль­ного и природного пространств, заново приобщив человека к великому карнавалу живого Космоса.

Для предотвращения экологической катастрофы человече­ство остро нуждается сегодня в восстановлении строгих правил иконографии сухопутного пространства, утверждающих не­зыблемый приоритет природной гармонии над волюнтарист­скими импровизациями рукотворного начала. В отличие от западного антропоцентризма цивилизаций Моря, непомерно возвеличивающих статус социальной среды над остальным пространством, в картине мира восточных цивилизаций Кос­мос изначально неделим. Все, что создается человеком в сфе­ре культуры, должно быть подчинено древней максиме: «Не на­вреди!»

Пророческие слова К.Шмитта о том, что укрощение раскре­пощенной техники — «это подвиг для нового Геракла», становят-


ся символом наступающей эпохи в истории человечества. Опас­ные эксперименты в области генно-молекулярной инженерии, в сфере клонирования необходимо остановить, поскольку они прямо затрагивают сферы генной безопасности человечества. Еще Аристотель в своей «Этике» писал о том, что изобретатель­ность хороша там, где служит благородным целям, иначе она пре­ступна. Современной гуманитарной общественности следует поддержать заявление Всемирного Совета церквей, решитель­но осудившего агрессивное вмешательство технократов в эволю­цию живого на нашей планете: «Применение биотехнологии при производстве новых форм жизни угрожает чистоте творе­ния. Человечество стоит перед соблазном с помощью биотехно­логии изменить жизнь на Земле в соответствии с безбожным тех­нократическим мировоззрением»7.

Пора понять, что иконография пространства культуры не может безгранично расширяться и безнаказанно варьировать­ся, подчиняясь исключительно агрессивной «морали успеха». Когда в культуре перестает действовать принцип приоритета нравственного начала — принцип Великой письменной тради­ции — это является первым сигналом, свидетельствующим о ее стагнации и разрушении.

Противостояние Востока и Запада сегодня становится про­тивостоянием естественного и искусственного, технического и духовного, утилитарного и нравственного. Сумеет ли Восток найти новые формы прочтения иконографии пространства Земли, чтобы усмирить стихии Моря? Вот вопрос, от которого во многом зависит судьба современного мира.







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.