Главная | Обратная связь

С площадки послышался звук звякнувших ключей и открываемого замка. Она тихонько постучала пальцами по столу.

- Быть может, посидишь еще?

- Спасибо, но я пойду. Много дел.

- Да?.. – сказал Мстислав, не зная как убедить ее остаться.

- Спасибо, что чаем угостил, - девушка встала из-за стола.

Мстислав смутился на минуту. Когда она уже вышла на лестничную площадку, а Гурьянов стоял прислонившись к косяку, он спросил Дину:

- Ну что, встретимся завтра? Будут конфеты.

Он лег на постель. Мстислав испытывал воодушевление и одновременно неясное щемящее чувство. Долго он был голоден и мрачен; а когда стал сыт, все равно остался сумрачен; она же смогла, не трудясь, изменить его настроение, хотя в какую сторону – сложно определить. Ему было радостно, что он встретил ее, но и остро печально, оттого что она ушла, что изведала несчастье, что была далека, хотя в тот момент и находилась в квартире в пятнадцати шагах от него. Расслабив свое тело, он лежал и следил, как мягкое тепло поднималось в его груди, неся такую тихую радость и улыбающуюся печаль. Дина словно разбудила его, ему жгуче захотелось хотя бы чьего-нибудь присутствия, общения, интереса к нему, Мстиславу. Но он был один и как никогда сознавал свое одиночество. В голове его воспоминания о Дине перемежались с неопределенными мыслями о ней же и о других девушках, его подругах, девушках простоватых, очень обычных, приземленных и завистливых. Она была же естественно непринужденна, открыта и необычнаа. Подруг у него было мало. И все, которые были, его бросали. Ему стало так грустно от этого, что на глаза навернулись слезы. Он подумал, что с Диной точно будет иначе. Его воображение стало рисовать мечты, смелые красивые. Они гуляют вместе в аллее, залитой золотом заходящего солнца, он держит Дину за талию, ее рука на его плече. Ласковый ветер нежно касается складочек ее легкого белого платья. Они обнимаются. Они танцуют в огромном ярко освещенном зале. Он ласково прижимает ее к себе обеими руками и целует ее в губы, в розовеющие уголки сладких губ. Ему казалось, что в груди у него распускаются и цветут цветы... Он сел на кровати. Мстислав чувствовал преисполнявший его прилив сил; ему захотелось сделать что-нибудь нужное, полезное. Он прибрал в квартире. И ванну потер «Доместосом», а еще, собрав сухие листья, полил все растения. Глядя, как душевая струя смывает моющее средство со стенок ванны, он вдруг ясно вспомнил о вчерашнем вечере, о том, что ему нужно решить возвратиться ли туда снова, в грязно-оранжевый дом у блестяще-мутной реки. Да, ему нужно решить, потому что слова Киры, о которых тем утром он и не думал, отчетливо всплыли в его памяти.

Он вышел на балкон, сел на табуретку, стоявшую там среди всякого рода банок, ящиков, досок и др., и, глядя на поблескивающую листву тополей, росших в нескольких метрах от дома, начал обдумывать возможные пути действия. Да, еще много раньше ему нужно было обстоятельно обдумать свое положение!

«Сделай все возможное, чтобы не прийти сюда снова»… Однако в пользу Аристарха Зиновьевича было то, что по отношению к Мстиславу он до сих пор вел себя как, можно сказать, благодетель. А сколько денег он, Гурьянов, получит! Он запросит тысяч 150… При скромных затратах ему этого хватит на несколько месяцев. Мстислав проследит, чтобы сделка их была без обмана. Он позаботится, чтобы замок был надежен и тяжел. Он проверит клетку. Нет ли лазеек, часты ли прутья, крепки ли прутья, не слишком ли близко к ним поставлена свеча. Если он, Мстислав, заметит что-либо наводящее подозрение, то откажется, да! Если Аристарх Зиновьевич будет давать меньше… тысяч 30 за день… эх, неужели он за 30 не согласится продать?... тысяч 20 или 10, то он, Мстислав, опять же будет готов отказаться совершать сделку. А если Тартаров будет упорно настаивать, то это еще один довод для отказа! Так, так… Ну а как же это позволительно жизнь продавать?… А не то же ли он делал, не ту ли жизнь продавал, когда выполнял скучнейшую для него, утомительную, муторную работу? Изо дня в день - та же дребедень! Да, ту же жизнь продаешь, когда работа твоя не в радость, когда тоска грызет от такого рода работы и это не твое призвание! Гурьянов подумал, что ему было бы много лучше заниматься репетиторством, как советовала Дина, чем выполнять ту до тошноты скучную работенку. Точно, давно надо было попробовать делать то, что могло ему нравиться! Он займется! Он напишет объявление, много объявлений и пойдет, наклеит все их при входах в подъезды окрестных домов. Но те обещанные деньги за продажу (Мстиславу не хотелось думать чего), тем не менее, будут ему нужны. Потому что, во-первых, неизвестно, как скоро наберется достаточное количество учеников. Во-вторых, уж скоро должна приехать хозяйка, и будет очень забавно, если она увидит, какого его положение. Гордость его и самолюбие не дозволяли ему показаться ей, считавшей его умным, достойным, подающим надежды своим родителям молодым человеком, в таком удручающем - «жалком!» - виде. В-третьих, когда-то же ему придется съезжать с этой квартиры, и вероятность, прямо скажем, маленькая, что его пустят, как здесь, жить бесплатно. Вот эти деньги и понадобятся. Это только для нового, удачного старта. А там уже он справится.

Через 20 минут перед сидящим в зале за письменным столом Гурьяновым лежало набело написанное объявление:

Утром следующего дня, понедельника, тщательно побрившись по случаю предстоящего свидания, позавтракав, он написал еще около 20-и листов того же объявления и, как закончил, сразу пошел их развешивать, действуя согласно плану.

По приходу он начал наводить порядок в шкафу на тех полках, где лежали его вещи, прикидывая, что же надеть на свидание. Приятное, загадочное слово «свидание». И хотя его гардероб не был ни обширен, ни разнообразен: 3-е брюк, вытертые джинсы, 5 рубашек, несколько футболок, свитер и жилетка (и проч., недостойное описания) - он с полчаса подыскивал подходящее для такого случая одеяние. В результате он выбрал штаны самые приличные и синюю рубашку, которая была самая недавно купленная и к тому же бросала на его бледное лицо вполне приличный в своей заметности голубоватый оттенок. Далее, окончив генеральную примерку, он переоделся в домашнюю одежду и принялся убирать в тумбочке, что у кровати, где лежали его собственные книги, плеер, кассеты и т.д.

Кровать занимала большую часть комнаты. На ее мягком покрывале лежали подушки в наволочках с изображениями охапок роз и улыбающихся котят, а как раз в непритязательном, беззлобном обществе последних Гурьянов проводил большую часть свободного времени, которого со дня увольнения у него было предостаточно. Слева в изголовье постели – тумбочка; справа, в дальнем углу комнаты, шкаф для одежды; рядом с ним, вдоль стены, комод. На нем лежали клеенчатые белые салфетки, стояли массивная пепельница, в которую клали мелочь, некрасивая ваза и 2-е морские раковины; еще над комодом висело круглое зеркало и часы в обрамлении, походящем на гнездо. К зеркалу были приклеены кусочками скотча маленькие черно-белые фотографии детей и ярко-цветные фотографии взрослых, сидящих за праздничным столом, и одному из них ваза с букетами закрыла почти все лицо. На подоконнике окна (которое находилось напротив кровати и выходило на балкон) стояли горшки с алоэ, геранью, небольшим лимонным деревом.