 |
|
Он лег спать, хотя не было еще и 10 часов. Дина уже спала, отвернувшись в другую от Мстислава сторону. Он лег и погладил ее плечо. Прижиматься он к ней не осмелился.
…
- Ах, вот ты где.
Она, как вечером раньше, лежала на диване в зале.
Он подошел, встал на колени, а руки положил на диван так, что легко мог прикасаться к Дине. Лицо у нее было сумеречное, уставшее, бедное. Смотрела она на Мстислава с болью во взгляде.
- Вишенка… - он погладил ее по плечу.
Она с бока повернулась на спину. Слезы узкими быстрыми струйками скользнули по ее щечкам.
- Дина, я тебя умоляю. Мы же взрослые люди.
- Особенно ты.
Молчание. Он встал.
- Диночка, позволь мне разложить диван. Я тоже лягу, мы поговорим.
- Не дам, - она помолчала, - это мой диван.
- Позволь мне сесть рядом.
- Сиди на полу.
- Девочка моя…
- Я уже не девочка…
Молчание.
- Раскладывай диван, - изнуренно сказала Дина.
- Встань, пожалуйста.
- Не могу. Не хочу я вставать.
- Пожалуйста.
Она приподнялась.
- Тебе помочь?
- Нет.
Она села на диване, встала. Он повозился и, чуть погодя, ему удалось разложить старый диван.
- Ложись, моя… хорошая.
В изголовье были смятые подушки, которые Мстислав немного взбил. Он и Дина приняли полулежащее положение, он обвил свою руку вокруг ее талии, другой рукой взял ее руку в свою.
- Вот так хорошо, - сказал он, поднес ее руку к своим губам и стал целовать ее пальцы, внешнюю сторону ее ладони.
- Ты любишь меня?
- Да, - ответил он с непритворным переживанием, сокровенно, вкладывая в короткое слово всю нежность, все сожаление и сокрушение души, ищущей прощения. Прошептал тихо, едва слышно: – Это была моя ошибка, я о ней сожалею.
Она молчала, он - тоже.
- Не уходи от меня, Дин…
- Обними… меня. – С ее правого глаза скатилась слеза.
Он с жаром обнял ее – она с утомленной податливостью, с кротостью расстроенной любящей женщины обняла его в ответ. Мстислав стал целовать ее, чувствуя увлажненную слезами кожу ее бледного молодого личика.
- А что с твоими видениями?
- Это были галлюцинации как последствия того нервного приступа.
Убедительно ли?..
- Обещай, что больше не пойдешь к этому якобы колдуну.
- Обещаю.
- Честно? Ты честно?
- Да.
Глава 12
Заброшенная остановка
Не делайте ничего такого, о чем нельзя поболтать с людьми после обеда.
Оскар Уайльд
Он сидел в обозначенном месте. Это была неиспользовавшаяся, неухоженная, старая, но еще довольно прочно стоявшая остановка. Раньше по этой дороге ходила пара автобусов, но года три, как построили более удобную и скоростную дорогу; за минут десять тут теперь проходило не более двух машин. Она была маленькая, всего метра два в длину, с козырьком, с доской-скамеечкой у центральной стены. Еще на центральную стену параллельно полу, был приделан шест – Гурьянов сложил туда обе поднятые руки, так что поза у него была почти что самоуверенно-хозяйская. Он был единственным и полноправным властителем этой остановки. С внешней стороны левой стены советский по виду рельеф: стоящий на коленях воин-джигит с беркутом на руке. Было утро.
Да, вероятно, это составит проблему наведываться сюда: Дина и без того считает, что он «скворечник», и он ей то врал, то говорил правду, отозвавшуюся в ней бурным неверием, то снова что-то сочинил, что теперь он сам поймал себя в ловушку.
Часом ранее он сказал ей, что идет гулять – она бросила на него мнительный взгляд, но нужно было готовить обед, и она не стала предлагать пойти с ним. Но ясно, что долго увиливать он не сможет. Поскорей бы получить деньги!
Сегодня он испытывал тяжелое, невольное, неотталкиваемое угнетение, которое вкрадывается и разваливается на душе, когда кое-как поправил свои пошатнувшиеся дела, но уже ясно, что все обходится намного дороже, чем совсем недавно ожидал. «В депрессняках как в шелках», - мрачно отметил он про себя. Несколько дней как началась настоящая жара, почти 30, которая, скорее всего, еще будет накаливаться. До этой остановки он доходил за чуть больше, чем за полчаса сначала по тропе, а потом заступая на светлый асфальт старой дороги.
«А было время, когда восход звал меня на благородные дела, и закат приносил покой. Теперь не то», - вспомнил он строчки из Моби Дика, которым когда-то зачитывался. Как он понимает Ахава! Он и сам стал безумен, уперевшись в свое намерение заполучить Дом, что все менее имеет разумное основание… Он ухлопал на него 25 лет! Не считая тех подчас ловких, но чаще щекотливых, неприятных, оставляющих осадок отвращения дел, через которые он прошел.