Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 49 страница

– Лично я не пожалею золота, только бы меня избавили от лицезрения твоих пещер, – сказал Леголас, – а если бы я ненароком забрел туда, то дал бы вдвое, только чтобы меня выпустили на волю!

– Ты не видел подземных чертогов Хельмской Теснины, а потому я прощаю тебе эту неуместную шутку, – милостиво согласился Гимли. – Но ты пошутил неумно. Разве не прекрасен дворец под горой, в котором живет король Чернолесских эльфов и выстроить который вам помогли гномы? А ведь тот дворец попросту жалкая хижина в сравнении со здешними пещерами! Чего стоят одни только эти огромные залы, где вечно звенит музыка воды, капающей в озера, прекрасные, как Келед-зарам в звездном свете?.. А когда зажигаются факелы, Леголас, и люди вступают на песок под высокими гулкими куполами – о! – тогда в гладких стенах загораются вкрапленные в гранит самоцветы, кристаллы горного хрусталя и прожилки драгоценной руды. Тогда свет согревает мраморные складки, и они светятся, как раковины на солнце, как руки Владычицы Галадриэли! А своды покоятся на колоннах, Леголас, белых, и шафранных, и розовых, как заря, а сами колонны, витые, причудливые, словно пришли из снов, растут из разноцветных полов навстречу блистающим сталактитам – о, эти крылья и вервие, оледеневшие облака и грозящие вонзиться копья, хоругви парадных покоев и филигранные башенки опрокинутых дворцов, отразившиеся в недвижных озерах, покрытых тонким льдом!.. А из ледяных зеркал проступают очертания городов, какие и самому Дьюрину не снились. Улицы, галереи, целые колоннады, тянущиеся вдаль, уходящие в глубины, куда уже не достигает свет... Вдруг – динь! – падает серебряная капля, воду морщат разбегающиеся круги, башни гнутся и колеблются, как водоросли и кораллы в морских гротах. Но тут наступает вечер, все погружается во тьму, а факелы перемещаются в следующий чертог, и начинается следующий сон. Чертог сменяется чертогом, Леголас, зала перетекает в залу, над куполами взмывают купола, бегут лестницы и галереи, выводящие к вьющимся тропам, по которым можно добраться до самого сердца гор... Пещеры! Подземные дворцы Хельмской Теснины! Благословенна стезя, что привела меня в эти чертоги! Я плакал, когда покидал их...

– Могу тебя утешить, друг мой Гимли, – улыбнулся Леголас. – Если ты останешься цел, никто не помешает тебе вернуться сюда! Только не спеши сообщать об этих пещерах всему гномьему племени! Ты говорил, что на прежних местах гномам уже почти нечего делать. Может быть, здешние люди поступают мудро, помалкивая об этих пещерах: наверное, одного трудолюбивого гномьего семейства с молотками в руках хватило бы, чтобы напортить столько, что потом никаким гномам не поправить!

– Ты не прав, – возразил Гимли. – Сердце гнома не может остаться равнодушным к такой красоте. Дети Дьюрина не стали бы добывать тут каменья. Даже золото и алмазы нас не соблазнили бы. Разве ты срубил бы на дрова цветущую весеннюю рощу? Мы бы сохранили эти цветущие камни, мы бы не причинили им даже самого малого вреда. Вся наша работа заключалась бы в том, чтобы стучать потихоньку молотком, откалывая иной раз по крошечному кусочку камня за целый день, и так из года в год, чтобы в конце концов открыть доступ к новым галереям и новым залам, которые сейчас погружены во тьму и о которых догадываешься, только заметив пустоту за трещиной в скале. А лампы, Леголас! Мы зажгли бы там такие же светильники, какие горели некогда в Казад-думе. Мы бы изгнали ночь, которая залегла там со времени, когда созданы были эти горы. А когда нам потребуется отдых, мы позволим ей вернуться...

– Твои слова трогают меня, Гимли, – признался Леголас. – Я еще никогда не слышал, чтобы ты говорил так красноречиво. Ты почти заставил меня пожалеть, что я не видел пещер Хельмской Теснины! Знаешь что? Давай заключим договор. Если мы оба уцелеем вопреки всем опасностям, что ждут впереди, – давай постранствуем с тобой по Средьземелью! Ты посетишь со мной Фангорн, а я спущусь с тобой в пещеры Хельмской Теснины. По рукам?

– Я бы предпочел вернуться другой дорогой, – вздохнул Гимли. – Впрочем, будь по-твоему! Фангорн так Фангорн. Но ты должен пообещать мне, что после Фангорна мы с тобой отправимся в пещеры, и ты разделишь мое восхищение!

– Решено! – заверил его Леголас. – Но – увы! – пока что нам придется забыть и о пещерах, и о Лесе. Смотри! Деревья кончаются. Гэндальф! Скажи, далеко ли отсюда до Исенгарда?

– Для Сарумановых воронов – около пятнадцати лиг лету, – ответил Гэндальф. – Пять от устья Теснины до Брода, десять – от Брода до ворот Исенгарда. Но ехать всю ночь нет никакой нужды.

– А что мы увидим в конце пути? – спросил Гимли. – Ты, может, уже знаешь, а я так даже не догадываюсь!

– Я и сам ничего не знаю, – уклонился от ответа волшебник. – Я побывал там вчера после заката, а за это время многое могло случиться. Но я все же думаю, что мы едем не напрасно, хотя тебе и пришлось ради этого расстаться с Блистающими Пещерами Агларонда!

Наконец лес остался позади, и все увидели, что находятся у выхода из Лощины, близ развилки дорог: одна вела на восток, в Эдорас, другая – на север, к Броду. Оказавшись на краю леса, Леголас, придержав коня, с сожалением оглянулся и вдруг вскрикнул:

– Глаза! Смотрите! На нас кто-то смотрит из-под ветвей! Таких глаз я еще никогда не видел!

Остальные, удивленные его возгласом, приостановились и тоже обернулись. Леголас уже поворачивал коня, чтобы скакать обратно.

– Стой! – закричал Гимли. – Если ты сошел с ума, это твое дело, но дай мне сперва слезть! Я никаких глаз видеть не желаю!

– Не спеши, Леголас Зеленолист! – удержал эльфа Гэндальф. – Возвращаться в лес еще рано! Твое время пока не наступило.

Не успел он договорить, как из леса выступили три странных существа. Высокие, как тролли, не меньше двенадцати локтей ростом, крепкие и сильные, они напоминали молодые деревья, а облачены были в какое-то плотно облегающее одеяние серо-коричневого цвета – а может, это была не одежда, а кора? Ноги и руки у них были длинные, многопалые, волосы жесткие, а бороды – серо-зеленые, наподобие мха. Странные создания спокойно и серьезно осмотрелись, взглянули через головы всадников на север, приложили ко рту сложенные рупором ладони – и с их уст слетели гулкие, звенящие звуки, чистые, как зов рога, но куда более сложные, похожие скорее на музыку. На зов ответили; всадники снова обернулись к равнине – и увидели, что оттуда к лесу приближаются еще несколько точно таких же существ. Они ступали как болотные цапли, но шаги делали гораздо больше и к тому же ступали очень быстро – даже цапля не так часто машет крыльями. Всадники не могли сдержать возгласов удивления; некоторые даже схватились за мечи.

– Оружие вам не понадобится, – остановил их Гэндальф. – Это всего лишь пастухи. Они не враги нам. Более того – им до нас нет ровным счетом никакого дела.

По-видимому, он знал, что говорил. Великаны, не удостоив людей даже взглядом, вошли в лес и исчезли в нем.

– Пастухи? – недоумевал Теоден. – Где же их стада? И кто они, Гэндальф? Похоже, ты о них что-то знаешь.

– Они пасут деревья, – ответил волшебник. – Неужели ты забыл сказки, что рассказывают у вас по вечерам у зажженного очага? Спроси детей! Они легко извлекут нужный ответ из перепутанных нитей древних легенд. Ты видишь перед собой энтов из Фангорнского леса, о Король, леса, который по-вашему так и зовется – Энтвуд. Для энтов вы, роханцы, – скоропреходящая тень, только и всего. Годы, протекшие со времени Эорла Юного до Теодена Старого, для них ничто, а все деяния и подвиги твоих славных предков – малозначащее мельтешение.

Король долго молчал.

– Энты! – проговорил он наконец. – Поистине, если заглянуть во мглу легенд, чудо с деревьями станет чуть-чуть понятнее. В странные времена довелось мне жить! Мы веками разводили скот, пахали землю, строили дома, мастерили орудия, помогали гондорцам в битвах за Минас Тирит. Все это мы называли обычной человеческой жизнью, и нам казалось, что таким путем идет весь мир. Нас мало беспокоило, что происходит за пределами нашей страны. Об этом пелось в песнях, но мы забывали эти песни или пели их только детям, просто так, бездумно, по привычке. И вот эти песни напомнили о себе, отыскали нас в самом неожиданном месте и обрели видимое обличье!

– Разве ты этому не рад, о король Теоден? – спросил Гэндальф. – Видишь ли, в опасности оказалась не только короткая человеческая жизнь, но и жизнь существ, которых вы почитали сказочными. Вы не одиноки, хотя и не знаете своих союзников.

– Я рад, но и опечален тоже, – ответил Теоден. – Остается надеяться, что война, в чью бы пользу она ни закончилась, не лишит Средьземелья всех его тайн, красот и чудес!

– Будем надеяться, – кивнул Гэндальф. – Но Сауроновой скверны до конца выкорчевать не удастся никогда. Не удастся и вернуться к тому, что было прежде... Однако нам выпало жить именно в эти дни. Вперед же – в путь, который мы избрали!

 

Оставив Лощину и лес в стороне, отряд повернул к Броду. Поборов себя, Леголас последовал за остальными. Солнце уже скрылось за краем земли, но, когда они выехали из тени гор и повернули на запад, к Роханской Щели, небо все еще алело и нижний край облаков горел огнем. На фоне багряного зарева кружили черные птицы. Некоторые из них, испуская унылые крики, пролетели прямо над головами всадников: они возвращались в свои горные гнезда.

– Стервятники попировали на славу, – заметил Эомер.

Кони перешли на неспешную рысь. Стемнело. Округлившаяся луна медленно взбиралась наверх по небосводу, и залитые холодным серебристым светом холмы вздымались и опадали, как волны огромного серого моря. Через четыре часа всадники подъехали к Броду. Река растекалась здесь по галечным отмелям посреди высоких, поросших травой террас. Ветер донес до слуха вой волков. Сердца у всех защемило – здесь нашли свою смерть многие роханские воины.

Дорога нырнула в лощину, выбежала к берегу реки и ушла в воду, чтобы вновь появиться на противоположном берегу. Поперек течения тянулось три ряда плоских камней. Между камнями пролегали броды для лошадей, а посредине реки высился небольшой голый островок – привычная для роханцев картина; но когда всадники взглянули с кручи на знакомое место, они не узнали его. Обычно Брод шумом и плеском воды у камней переправы давал о себе знать издалека; теперь здесь царила тишина. Русло почти пересохло, обнажив россыпи гальки и серые песчаные отмели.

– Какой странный вид, – недоумевал Эомер. – Чем же заболела река, что с ней приключилось? Много прекрасного уничтожил Саруман. Неужели он не пощадил и самой Исены?

– Похоже, что так, – ответил Гэндальф.

– Увы! – молвил Теоден. – Неужели мы поедем той самой дорогой, где дикие звери пожирают тела доблестных всадников Марки?

– Да, мы поедем той самой дорогой, – ответил Гэндальф. – Гибель твоих людей принесла скорбь Рохану, но ты сейчас увидишь, о Король, что горные волки до них не добрались. Хищники угощаются телами своих приятелей-орков. Такая уж у них дружба! Едем!

Отряд спустился к реке. Завидев всадников, волки перестали выть и убрались прочь: при виде Гэндальфа и Скадуфакса, светившегося в лунном свете, как серебро, на них напал страх. Всадники миновали островок, где обосновались хищники. С берега отряд провожали тускло поблескивавшие глаза.

– Смотрите! – сказал Гэндальф. – Наши друзья неплохо поработали!

Посреди островка высился курган, увенчанный короной из камней и вонзенными в землю копьями.

– Здесь лежат роханские воины, павшие в битве у Брода, – сказал Гэндальф.

– Да будет им земля пухом! – воскликнул Эомер. – Копья рассыпаются в прах, мечи ржавеют, но пусть этот курган вечно охраняет брод через Исену!

– Верно, и здесь не обошлось без тебя, друг мой Гэндальф? – заметил Теоден. – Много же ты успел за один вечер и одну ночь!

– С помощью Скадуфакса... и еще кое-кого, – ответил Гэндальф. – Я мчался быстро и много где побывал. А пока не скрылся из глаз курган, хочу вас утешить: много воинов пало в битвах у Брода, но слухи преувеличили число погибших. Большинство рассеялось по степи. Я собрал всех, кого смог найти. Часть из них, под началом Гримбольда из Западного Фолда, я послал к Эркенбранду, часть отрядил совершить погребение – а когда они закончили работу, отослал их к маршалу Эльфхельму. Его всадники уже спешат в Эдорас. Саруман, как стало мне известно, обрушил против тебя все свои силы. Его слугам пришлось бросить обычные дела и двинуться к Хельмской Теснине, так что похоже было, что край очистился от врагов. Я опасался, что орки верхом на волках и случайные разбойники все-таки попытаются навестить Метузельд, оставшийся без охраны. Но теперь я уверен: тебе нечего бояться. Твой дом встретит тебя миром.

– Я буду рад вернуться, – сказал Теоден. – Но скорее всего, оставаться в отчих стенах мне уже недолго.

Отряд попрощался с островом и курганом, кони перешли реку и поднялись на другой берег. Всадники двинулись дальше, спеша оставить скорбный Брод позади. Когда отряд отъехал, за рекой снова послышался волчий вой.

От Брода к Исенгарду вела древняя дорога. Сначала она следовала за рекой, вместе с ней поворачивая сперва на восток, а потом на север, но вскоре отошла от берега и устремилась прямо к воротам Исенгарда, к подножию гор, замыкавших долину верстах в двадцати четырех от устья. Всадники ехали вдоль дороги, по обочине: земля здесь была твердая и ровная, на много верст вперед тянулся короткий упругий дерн. Отряд перешел на быструю рысь – и к полуночи Брод остался уже лигах в пяти позади. Здесь ночное путешествие пришлось прервать: Король почувствовал усталость. До подножия Туманных Гор было совсем недалеко, и долина Нан Курунир[391] уже тянула навстречу отряду длинные руки-отроги. Впереди сгустилась зловещая темнота – луна ушла на запад и скрылась за горами. Но ее последние лучи все еще высвечивали поднимавшийся из непроглядной мглы огромный столб дыма, а по звездному небу растекались черно-серебряные сверкающие кольца.

– Что бы это могло быть, Гэндальф? – спросил Арагорн. – Поневоле подумаешь, что Чародеева Долина в огне!

– В последнее время над Долиной всегда курится дым, – откликнулся Эомер. – Но подобного я еще никогда не видел. Это, пожалуй, больше похоже на пар, чем на дым. Саруман затеял к нашему появлению что-то новое. Уж не вскипятил ли он Исену? И не потому ли она пересохла?

– Все может быть, – сказал Гэндальф. – Завтра мы узнаем, что поделывает Саруман. А пока попробуем отдохнуть!

Всадники разбили лагерь на берегу безмолвного, пустого русла Исены. Кто мог спать – заснул. Но поздней ночью крик часовых разбудил всех. Луна села. Над головой светили звезды, а по обеим сторонам реки от Брода ползло по земле черное, чернее самой ночи облако, медленно приближаясь к лагерю.

– Стойте, где стоите! – крикнул Гэндальф. – Не доставайте оружия! Ждите! Оно пройдет мимо!

Лагерь погрузился в густой туман. Наверху еще мерцало несколько звезд, но по сторонам сгустилась непроглядная тьма, как если бы отряд оказался меж черных движущихся стен. Люди слышали голоса – шепот, стоны, непрестанные шелестящие вздохи. Земля дрожала. Это длилось, казалось, чуть ли не вечность, но в конце концов и тьма, и странные звуки миновали лагерь и устремились в Чародееву Долину.

 

На юге, в Хорнбурге, люди Хельмской Теснины в полночь услышали великий шум, как будто в долине внезапно поднялся ветер. Земля загудела. Пока не рассвело, никто не отваживался выйти из крепости, но утром смельчаки отыскались – и поразились увиденному: убитые орки исчезли! Исчезли и деревья. Трава в ущелье была где смята, где втоптана в землю и сплошь побурела, будто какие-то великаны прогнали ночью через долину свои стада. Примерно в полутора верстах от Вала, внизу, чернела свежезасыпанная яма, а поверх нее громоздилась груда камней. Люди решили, что в этой яме закопаны убитые орки. Но куда девались те из врагов, что бежали в лес? Это так и осталось неизвестным. На гору камней, наваленную над нечистой могилой, никто не осмеливался ступать. Впоследствии это место прозвали Мертвым Курганом. Трава на нем так и не выросла, а странных деревьев в Лощине больше никогда не видели: ночью они ушли назад, в темные урочища Фангорна. Так Лес отомстил оркам.

 

Этой ночью ни Король, ни его свита уже не спали. Но ничего особенного больше не произошло, если не считать одного: к утру внезапно пробудилась Исена. Вдоль русла хлынула волна – и река зашумела, бурля и пенясь, как прежде.

На заре отправились дальше. Занимался день, серый и блеклый. Восхода всадники не увидели: воздух отяжелел от тумана. Пахло гарью. Ехали медленно, на сей раз по дороге – здесь она была широкая, твердая и отлично ухоженная. Слева сквозь туман смутно вырисовывалась длинная горная цепь. Наконец отряд въехал в Нан Курунир – Чародееву Долину. Нан Курунир глубоко вдавалась в горы, и выход из нее был только один – на юг. Когда-то долина слыла зеленой и прекрасной. Через нее текла Исена, глубокая и полноводная, вобравшая в себя все горные источники и ручейки, которых на этих омытых дождями склонах было великое множество. По берегам Исены когда-то лежали цветущие, плодородные земли.

Теперь все изменилось. Под самым Исенгардом оставались еще лоскутки полей, возделываемых рабами Сарумана, но бóльшая часть долины превратилась в пустырь, заросший сорняками да колючками. По земле, обвивая каждый склон и каждый куст, тянулись побеги куманики, и в ее зарослях селились мелкие зверьки. Деревьев тут больше не росло, но в зарослях жестких трав еще виднелись обгорелые следы порубок на месте старинных рощ. Это был печальный, молчаливый край. Тишину нарушал только плеск бегущей по холодным камням воды. Над землей плыл угрюмый пар, серыми тучами залегая в окрестных лощинах. Всадники ехали молча. Многим в сердце закрадывалось сомнение, и многие спрашивали себя: каким будет конец этого унылого пути?

Через несколько верст проселочная дорога сменилась мощеной. Большие плоские камни, обтесанные по углам, были пригнаны друг к другу так тесно, что между ними не пробивалось ни единой былинки. По обе стороны дороги тянулись глубокие канавы, до краев наполненные журчащей водой. Наконец впереди, в тумане, неожиданно замаячила высокая черная колонна. Венчала ее большая каменная рука, выкрашенная в белый цвет[392]. Указательный палец показывал на север. Стало ясно: ворота Исенгарда уже недалеко. Всем на сердце легла тяжесть, хотя за туманами, застлавшими путь к Воротам, еще ничего не было видно.

 

Бессчетные годы стоял в Чародеевой Долине, за горным отрогом, древний город-крепость, названный людьми Исенгардом. Он возник тогда же, когда и сами горы, но мастера Закатного Края потратили немало сил, чтобы довести его до совершенства, да и Саруман, поселившийся здесь в незапамятные времена, не сидел сложа руки.

Вот как выглядел Исенгард, когда его владелец, став признанным главой всех волшебников и чародеев, достиг вершин своего могущества. Высокая стена, подобная гряде отвесных утесов, отходила от горной цепи, обегала крепость и снова упиралась в горы. В стене был прорублен только один выход с южной стороны – огромные полукруглые ворота: черную скалу насквозь прорезал длинный туннель, с обеих сторон закрытый мощными коваными дверьми. Массивные створки крепились на заклиненных в живом теле скалы стальных косяках и ходили в петлях так легко, что ворота без труда можно было открыть легким толчком руки, и главное – совершенно бесшумно. За гулким туннелем открывалась огромная котловина в виде плоской чаши версты в полторы шириной. Некогда котловина эта зеленела фруктовыми садами и края ее соединяли аллеи, а сады пили воду из ручьев, стекавших с гор в голубевшее посередине озеро. Но в поздние годы Саруманова владычества зелень здесь повывелась. Хозяин котловины вымостил дороги темными каменными плитами, а вдоль бывших аллей вместо фруктовых деревьев поставил ряды мраморных, медных и железных столбов, соединив их между собой тяжелыми цепями.

Стены Исенгарда превратились в жилые дома. С внутренней стороны в них было выдолблено множество комнат, залов и переходов, так что оголившаяся котловина оказалась под надзором бесчисленных окон и темных дверных проемов. В этом скальном городе могли обитать тысячи. Там жили рабочие, слуги, рабы и воины, в чьем распоряжении были набитые до отказа оружейни. В глубоких подвалах под стеной держали волков. Котловина тоже была сплошь перерыта, избуравлена, вскопана. Подземные ходы, то пологие, то прикрытые сверху низкими насыпями или небольшими каменными куполами, уходили глубоко в землю. В лунном свете Исенгард напоминал громадное кладбище, в гробах которого пробудились мертвецы, ибо земля котловины постоянно гудела и вздрагивала. Штольни с винтовыми лестницами и наклонными коридорами вели в глубокие подземелья, где помещались сокровищницы, склады, арсеналы, кузницы и огромные печи. Там без остановки вертелись железные колеса[393] и громыхали молоты. По ночам из-под земли тянулся дым, подсвеченный снизу красным, синим или ядовито-зеленым светом.

Закованные в цепи дороги сходились к центру котловины, где высилась башня весьма необычного вида. Ее воздвигли те же самые строители, что обтесали скалы вокруг Исенгарда, но все-таки трудно было поверить, что эта башня – творение рук человеческих. Казалось, в глубокой древности сами горы породили ее в муках – плоть от плоти своей, кость от костей своих. Походила она на остроконечный утес или скалу – черная, жестко поблескивающая, составленная из четырех мощных колонн-многогранников. Наверху эти колонны расходились четырьмя острыми, словно копья или рога, вершинами с отточенными, как ножи, лезвиями граней. Между рогами оставалось узкое пространство, где на высоте пятисот футов над равниной, на гладком каменном полу, покрытом странными знаками, мог свободно поместиться человек. Так выглядел Орфанк – крепость Сарумана. Название это – может, умышленно, а может, и нет – имело двойной смысл: на языке эльфов слово орфанк означало „гора-клык“, а на роханском – „коварный ум“.

Исенгард был воистину мощной крепостью, но когда-то он был еще и прекрасен. В нем жили благородные князья и властители, несшие стражу на западных окраинах Гондора, и мудрецы, наблюдавшие за звездами. Но Саруман постепенно приспособил башню для своих меняющихся планов и, как ему казалось, немало ее усовершенствовал, без конца оснащая все новыми и новыми приспособлениями и искренне думая, что честь их создания принадлежит ему одному. Но он ошибался: все искусные выдумки и многосложные изобретения, ради которых он оставил свою прежнюю мудрость, исходили из Мордора, и только из Мордора. Саруман достиг лишь одного – он создал уменьшенную копию, детскую игрушку, с рабской лестью повторявшую исполинский Барад-дур, Черный Замок, соединивший в себе и оружейню, и застенок, и чудовищный огненный котел. Там, в этом замке, гордом, неуязвимом и неприступном, защищенном мощью несметных армий, не терпели соперников, смеялись над лестью и спокойно ждали своего часа.

Так описывала молва твердыню Сарумана. Молва – ибо на памяти последнего поколения живущих ни один роханец не побывал за воротами Исенгарда, исключая разве что Червеуста и ему подобных. Но такие проникали туда под покровом тайны и о том, что видели, не сообщали никому.

Гэндальф первым миновал каменный столб с Белой Рукой. Только тогда всадники, к великому своему удивлению, заметили, что Рука не сплошь белая, как показалось вначале, но испачкана как бы запекшейся кровью. Присмотревшись, они различили, что ногти на Руке выкрашены в красный цвет. Но Гэндальф все так же спокойно ехал вперед, и наконец остальные скрепя сердце последовали за ним, начиная поневоле подозревать, что в долине случилось наводнение: у дороги мутно отсвечивали лужи и среди камней бесчисленными ручейками сочилась вода.

Наконец Гэндальф остановился и дал своим спутникам знак подъехать ближе. Стало видно, что туман впереди постепенно рассеивается. Из дымки выступило бледное солнце. Полдень миновал. Ворота Исенгарда были перед ними.

Вернее, ворот-то как раз и не было. Створки лежали на земле, треснувшие, искореженные, а вокруг валялось множество камней, разбитых на бесчисленные острые осколки. Арка ворот еще стояла, но за нею зияла пустота: крыша туннеля была снесена начисто, а стены-утесы по обе стороны прорезаны огромными трещинами и наполовину обвалились. Превратные башни стали пылью. Если бы само Великое Море обрушило свой гнев на Исенгард, и оно не оставило бы после себя большего опустошения!

Котловину до краев заливала дымящаяся вода. В этом горячем чане, покачиваясь, плавали балки, бревна, сундуки, шлемы и еще какие-то покореженные обломки. Погнутые, накренившиеся столбы – многие из них треснули, а иные и раскололись – еще торчали над водой, но все мостовые были затоплены. Вдали, обвитый дымом, возвышался одинокий скалистый остров – башня Орфанк, по-прежнему высокая и черная. Буря не причинила ей никакого вреда[394]. Подножие башни лизали бледные волны.

Король и его свита молча сидели в седлах, дивясь увиденному. Было ясно, что владычеству Сарумана пришел конец; но как это могло случиться, никто не понимал. Обведя взглядом развалины, роханцы подняли глаза на разрушенные ворота – и увидели, что на огромной груде щебня рядом с покореженными створками лежат, удобно устроившись, два маленьких человечка. Оба были одеты в серое, благодаря чему различить их среди камней было почти невозможно. Рядом стояли бутылки, кубки и блюда – похоже было, что странные привратники только что как следует закусили и теперь отдыхают. Один, судя по всему, дремал, другой развалился, положив ногу на ногу и откинувшись на камни. Изо рта у него вылетали струйки и маленькие колечки прозрачного сизого дыма.

 

Теоден, Эомер и остальные смотрели на маленьких незнакомцев с нескрываемым изумлением. Странные привратники поразили роханцев едва ли не больше, чем опустошение Исенгарда. Но прежде чем Король обрел дар речи, человечек, пускавший дым изо рта, увидел застывших на границе тумана всадников. Миг – и он был уже на ногах. Он мог бы сойти за обычного молодого человека, только вот ростом не удался – всадники были каждый раза в два выше. Буйные каштановые кудри юноши были непокрыты. Всем сразу бросилось в глаза, что на плечах у него потрепанный плащ такого же цвета и покроя, как те, что были на друзьях Гэндальфа, когда те явились в Эдорас. Маленький юноша поклонился до земли, приложив к груди руку, и, словно не замечая волшебника и его друзей, обратился к Эомеру и Королю.

– Добро пожаловать в Исенгард, Ваше Величество и Ваше Высочество! – воскликнул он. – Перед вами здешние привратники. Я – Мериадок, сын Сарадока, а сей покорный слуга ваш, который – увы! – побежден усталостью, – тут он дал своему приятелю легкого пинка, – носит имя Перегрин; он сын Паладина из рода Тукков. Наш дом далеко отсюда, на севере. Владетельный Саруман пребывает у себя в покоях. В данный момент он имеет секретное совещание с неким Червеустом и весьма сожалеет, что лишен возможности приветствовать столь высокородных гостей лично.

– Еще бы! – рассмеялся Гэндальф. – Так это Саруман велел вам охранять разбитые ворота и высматривать гостей? Как я погляжу, застолью это не помешало!

– Увы, досточтимый господин, владетельный Саруман слишком занят, чтобы отвлекаться на такие мелочи, – сохраняя строгое лицо, ответил Мерри. – В последнее время государственные дела отняли у него даже те краткие часы досуга, которыми он располагал раньше. Мы подчиняемся непосредственно Древобороду, который принял на себя управление всеми домашними делами Сарумана. Он поручил мне встретить Повелителя Рохана приличествующей случаю речью, что я и постарался исполнить сообразно своим скромным способностям.

– А друзья?! А мы с Леголасом?! – вскричал Гимли, не в силах больше сдерживаться. – Ах вы мошенники! Ах вы лентяи шерстоногие! Ну и устроили вы нам гонку! Мы двести лиг отмахали по лесам, степям да болотам, прошли через войну и смерть, чтобы спасти вас, а вы, оказывается, и в ус не дуете?! Пируют себе тут, баклуши бьют да трубочки посасывают! Ей-ей, настоящие трубочки! Где же вы раздобыли зелье, негодяи? Клянусь молотом и клещами! Уж и не знаю, злиться мне или радоваться! Надо выбрать что-нибудь одно, а то, чего доброго, разорвусь пополам!

– Все верно, Гимли! – рассмеялся Леголас. – Только я бы прежде всего попытался дознаться, откуда у них вино!

– Чего-чего, а ума вы в своих странствиях, как видно, не нажили! – отозвался Пиппин, приоткрывая один глаз. – Победители, понимаешь, сидят у ворот отвоеванной крепости, среди военных трофеев, а вы удивляетесь, откуда у них эти скромные, но честно заработанные предметы роскоши!

– Честно заработанные? – усомнился Гимли. – Никогда не поверю!

Всадники слушали их со смехом.

– Похоже, мы стали свидетелями встречи старых друзей, – молвил Теоден. – Значит, это и есть твои пропавшие товарищи, Гэндальф? Видно, так уж велит нам судьба – на каждом шагу встречать новое чудо! С тех пор как я покинул свой дом, мне что ни день приходится удивляться – и вот передо мною еще один сказочный народ! Видимо, вы – невелички, или, как говорят у нас, хольбитланы?[395]

– Хоббиты, если угодно Вашей Милости, – поклонился Пиппин.

– Хоббиты, – повторил Теоден. – Как странно изменилось роханское слово у вас на устах! Впрочем, и в таком виде оно достаточно благозвучно. Стало быть, хоббиты! Надо сказать, легенды весьма уступают действительности!

Мерри поклонился. Пиппин встал и поклонился еще ниже.

– Ты воистину великодушен, о Король! – сказал он. – По крайней мере, я надеюсь, что твои слова можно истолковать как знак милости! Однако ты тоже весьма удивил нас. Мы побывали во многих странах, но ты первый, кто знает о хоббитах!

– Видимо, дело в том, что мой народ пришел в эти края с севера, – ответил Теоден. – Но не стану вас обманывать. Мы ничего не знаем о хоббитах. Сказки, правда, упоминают о племени невеличков, которое обитает где-то на краю света, за горами и реками, в песчаных дюнах. Но о деяниях невеличков легенды умалчивают: невелички, как говорит предание, не стремятся к подвигам, избегают людей и к тому же умеют исчезать так быстро, что их и не заметишь. Кроме того, они могут щебетать по-птичьи. Но, судя по всему, о вас можно было бы рассказать гораздо больше!