Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 53 страница

Почти не дыша, Пиппин осторожно приблизился, опустился на колени и, воровато протянув руку, поднял сверток. Тот оказался гораздо легче, нежели можно было ожидать. „Тряпки какие-нибудь“, – решил Пиппин. От этой мысли ему почему-то стало спокойнее. На место он добычу, однако, не положил, а продолжал стоять со свертком в руках. Тут в голове у него мелькнула новая мысль. На цыпочках отбежав подальше от Гэндальфа, он нагнулся, пошарил в траве, отыскал подходящий булыжник и, подобрав его, вернулся обратно.

Теперь он действовал быстро: сдернул темную ткань, завернул в нее булыжник и сунул подмененный сверток на прежнее место. Только тогда он наконец бросил взгляд на то, что осталось у него в руках. Желание исполнилось: у его коленей на земле лежал тот самый гладкий хрустальный шар, только теперь он был мертв и черен. Пиппин поднял его, торопливо прикрыл полой плаща и уже собирался уходить, как вдруг Гэндальф пошевелился и во сне пробормотал несколько слов – хоббиту показалось, что языка он не знает. Рука волшебника нащупала обернутый тканью булыжник, пальцы сжались, он вздохнул и затих.

„Осел несчастный, – обругал себя Пиппин. – Ты нарвешься на жуткие неприятности, Перегрин Тукк, точно тебе говорю. А ну, положи шар, откуда взял!“

Но недавней отваги как не бывало: колени дрожали мелкой дрожью и он просто не мог подойти к волшебнику еще раз, тем более – вытащить у него из-под руки камень. „Ничего не выйдет, – подумал хоббит. – Как пить дать разбужу! Надо сначала немного успокоиться. А заодно и глянуть, что это за шар такой. Только вот сперва отойду отсюда...“

Он крадучись отбежал подальше и устроился на поросшей травой кочке неподалеку от спящего Мерри. Из-за края ложбины выглядывала луна.

...Пиппин сидел, широко раздвинув колени и низко нагнувшись над шаром, – ни дать ни взять жадный мальчуган с миской еды, что скрылся со своей добычей в самом дальнем уголке дома, только бы ни с кем не делиться! Плащ лежал в стороне. Взгляд хоббита вперился в хрустальную сферу. Все кругом застыло. Воздух чуть не звенел от напряжения. Сначала шар оставался черным, как агат, – разве что чуть поблескивал в лунном свете. Но вот наконец в глубине хрусталя что-то дрогнуло и засветилось. Теперь Пиппин уже не смог бы оторвать взгляда от странного шара, даже если бы и захотел. А тот все наливался и наливался пламенем. Казалось, он стремительно крутится в руках у хоббита, – а может, это вращался огонь, который горел внутри шара? И вдруг все погасло. Хоббит ахнул, попытался вскочить – но было поздно: он не мог уже ни выпрямиться, ни разжать рук, только склонялся над шаром все ниже и ниже – и вдруг окаменел, впившись в него глазами. Губы хоббита беззвучно зашевелились. Мгновение спустя он сдавленно вскрикнул, опрокинулся на спину и остался лежать без движения.

Его отчаянный вопль разбудил всех. По склону уже спешили часовые. Вскоре весь лагерь был на ногах.

– Значит, вот кто у нас ночной вор! – молвил Гэндальф, быстро покрывая кристалл плащом. – Пиппин! Подумать только! Весьма неприятный поворот событий!

Он опустился на колени рядом с хоббитом. Пиппин лежал на спине, словно одеревенев; невидящие глаза смотрели в небо.

– Ну и наваждение! Что же он над собой учинил? И чем это обернется для нас?

Лицо волшебника казалось изможденным и усталым. Взяв Пиппина за руку, он наклонился, прислушался к его дыханию и приложил ладони к его лбу. Хоббит содрогнулся, закрыл глаза и снова вскрикнул – но тут же сел и дико уставился на бледные в лунном свете лица обступивших его людей.

– Этот кусок не про тебя, Саруман! – пронзительно закричал он без всякого выражения, отпрянув от Гэндальфа. – Я пришлю за ним сей же час. Ты понял меня? Повтори, что я сказал!

С этими словами хоббит внезапно вскочил и рванулся было бежать, но Гэндальф ласково и твердо остановил его.

– Перегрин Тукк! – позвал он. – Вернись!

Хоббит обмяк и откинулся назад, крепко уцепившись за руку волшебника.

– Гэндальф! – воскликнул он. – Гэндальф! Прости меня!

– Простить? – Гэндальф прикинулся удивленным. – Скажи сперва, за что?

– Я стащил у тебя шар и посмотрел в него, – запинаясь, пробормотал Пиппин. – А там, в шаре, я увидел такое, что перепугался насмерть и хотел его бросить, но у меня не получилось. А потом пришел... Ну, этот. И стал меня допрашивать. Как посмотрит на меня! И... и... ну, словом, вот.

– Так дело не пойдет, – сказал Гэндальф, посуровев. – Что именно ты видел? Что ты успел сказать?

Хоббит закрыл глаза и мелко задрожал, не отвечая. Все молча смотрели на него; один Мерри отвернулся в сторону. Гэндальф сдвинул брови.

– Говори! – велел он.

Пиппин заговорил – сперва еле-еле, с запинкой, то и дело останавливаясь, но мало-помалу голос его зазвучал громче и свободнее.

– Я увидел черное небо и высокие крепостные стены, а наверху – крошечные звезды. Мне показалось, что я попал в какие-то далекие края и что все это было не сейчас, а когда-то давно. Но все было очень яркое и отчетливое. И вдруг звезды начали гаснуть и снова загораться. Я понял, что их то и дело заслоняют какие-то крылатые твари. Должно быть, на самом деле они преогромные, хотя в шаре казались не больше летучих мышей. Они летали вокруг крепостной башни. По-моему, их было девять. И вдруг одна понеслась прямо на меня и стала увеличиваться. Ох какой у нее был ужасный... нет, нет, не заставляйте меня об этом рассказывать!.. Я попытался бросить шар и убежать, потому что мне показалось, что это чудище сейчас вылетит из шара и бросится на меня. Но оно просто заслонило все небо и пропало. А вместо него появился Он. Он не произносил ни слова, просто смотрел на меня, и я все понимал. Он проговорил: „Стало быть, ты вернулся! Почему опаздываешь с донесениями?“ Я ничего на это не ответил. Тогда он спросил снова: „Кто ты такой?“ Я опять промолчал. Тогда он сделал мне ужасно больно и стал на меня давить. Наконец я не выдержал и говорю: „Я – хоббит“. По-моему, это помогло ему меня увидеть. Он посмотрел на меня – и давай надо мной смеяться. Это было просто невыносимо! В меня будто вонзилось несколько кинжалов. Я попытался вырваться, но он меня не пустил. „Погоди! – говорит. – Мы с тобой еще повстречаемся, за этим дело не станет. А пока скажи Саруману, что этот кусок не про него. Я пошлю за ним сей же час. Ты понял? Повтори, что я сказал“. И как вопьется в меня глазами! Мне показалось, что я разлетаюсь на мелкие кусочки... Нет! Нет! Не могу больше! Я ничего больше не помню!

– Погляди на меня, – приказал Гэндальф.

Пиппин повиновался и посмотрел ему в глаза. Волшебник удержал его взгляд и некоторое время молча изучал хоббита. Наконец лицо Гэндальфа смягчилось, и на нем появилась тень улыбки. Он ласково положил ладонь хоббиту на голову.

– Все обошлось! Ничего больше говорить не надо. С тобой не случилось ничего страшного. Твои глаза не лгут, а лжи я боялся больше всего. Он не стал долго с тобой разговаривать, и это тебя спасло. Ты, конечно, осёл, но осёл честный, Перегрин Тукк, и честности покуда не утратил. Иной мудрец на твоем месте напортил бы куда больше... Но учти: ты и твои друзья были спасены по чистой случайности – если это можно назвать случайностью. Не рассчитывай, что тебе и дальше все будет сходить с рук! Начни он выспрашивать тебя по-настоящему – ты бы почти наверняка выложил все, что знаешь, на свою и нашу погибель. Но он, к счастью, поторопился. Видишь ли, ему не так нужны сведения, как ты сам собственной персоной, а с тобой он надеется поговорить на месте, в Черном Замке. Там у него будет на это много времени. Что же ты задрожал? Вмешался в дела волшебников – будь готов ко всему!.. Ну, ну, полно. Я тебя прощаю. Выше нос! Все обернулось не так уж и скверно!

Он бережно поднял хоббита и отнес обратно к папоротникам. Мерри побрел за ними и, когда Пиппина уложили, сел рядом.

– Ляг и отдохни, а лучше поспи, дружок, если, конечно, можешь, – посоветовал Гэндальф Пиппину. – Верь мне во всем. А если у тебя снова появится зуд в руках, скажи сразу. Этой болезни помочь нетрудно. Только булыжников мне под руку, чур, больше не подкладывать! А покамест побудьте вдвоем.

И Гэндальф зашагал к остальным, которые все еще толпились вокруг шара в тревоге и недоумении.

– Опасность часто настигает ночью, когда ее ждешь меньше всего, – сказал волшебник. – Мы спаслись чудом.

– Как хоббит? – спросил Арагорн.

– Думаю, все будет хорошо, – успокоил его Гэндальф. – С ним говорили недолго. К тому же хоббиты поразительно быстро приходят в себя. А память об этом случае, – вернее, страх перед этой памятью, – думаю, скоро сотрется. Даже, может быть, чересчур скоро! Арагорн! Возьмешь ли ты на сохранение Камень Орфанка? Только помни – это очень опасно!

– Воистину опасно! Но не для всех, – возразил Арагорн. – Для того, кто имеет право владеть этим шаром, опасность не так велика. Ибо теперь ясно, что к нам в руки попал палантир Орфанка из сокровищницы Элендила. Короли Гондора хранили его в Исенгарде. Мой час близок. Я возьму этот Камень.

Гэндальф поглядел на Арагорна – и вдруг, к удивлению собравшихся, торжественно поднял с земли покрытый плащом шар и с поклоном подал его Следопыту.

– Прими, о сиятельный повелитель, – произнес он. – Прими от меня сей Камень как залог остальных сокровищ, которые будут возвращены тебе в будущем. И не прогневайся, если я дам тебе совет: ты волен распоряжаться своим достоянием, как тебе угодно, но не пользуйся Камнем раньше времени! Будь осторожен!

– Разве можно упрекнуть меня в чрезмерной поспешности или неосторожности? Меня, который ждал и готовился столько долгих лет? – спросил Арагорн бесстрастно.

– В поспешности тебя не упрекнешь, – согласился Гэндальф. – Так не преткнись же и в конце дороги! И главное – храни эту вещь в тайне от остальных. Это касается и вас – всех, кто здесь собрался. Никто, и прежде всего хоббит Перегрин Тукк, не должен знать, где находится Шар. Наваждение может прийти снова. Беда Перегрина в том, что он держал этот Камень в руках и заглянул в него[400], а этого нельзя было допускать ни в коем случае. Следовало предотвратить это еще в Исенгарде. Я корю себя, что не опередил Перегрина и не поднял Шар сам. Но я думал только о Сарумане и не сразу понял, что за Камень нам достался. А потом я поддался усталости и, размышляя, что бы это могло такое быть, незаметно для себя заснул. Но теперь мне ясно все.

– Сомнений быть не может, – подтвердил Арагорн. – Теперь мы знаем, как переговаривались Исенгард и Мордор. Одной тайной меньше!

– Странное у наших врагов оружие! Но и слабости их весьма странны, – молвил Теоден. – Сегодня еще раз оправдалась древняя поговорка: „Злая воля рушит себя сама“.

– Так бывает сплошь и рядом, – сказал Гэндальф. – Но на этот раз нам что-то уж слишком повезло! Как знать, может, хоббит уберег меня от какой-нибудь страшной ошибки! Ведь я уже думал, не проверить ли Шар на самом себе, не посмотреть ли, на что он годен? Сделай я это, я открылся бы Черному Властелину – а я не готов к такому испытанию, да и буду ли когда-нибудь готов? Но даже если бы мне хватило сил не отвечать ему на вопросы, он меня увидел бы, а для нас это гибель. Обо мне он знать не должен – по крайней мере до тех пор, пока это возможно.

– Я полагаю, час уже пробил, – сказал Арагорн.

– Нет, – отозвался Гэндальф. – Теперь Враг некоторое время будет теряться в догадках, и мы должны этим воспользоваться. Он уверен, что Камень сейчас в Орфанке, – а почему бы, собственно, и нет? Следовательно, хоббит – узник Сарумана и тот, истязая своего пленника, заставил его посмотреть в Шар, вот и все. Лицо и голос хоббита занимают сейчас все мысли Врага, и он с нетерпением ждет, чтобы пленника доставили в Черный Замок. Пока еще он догадается о своей ошибке! Нельзя упустить этого времени. Мы и так позволили себе слишком долгую передышку. Надо спешить. Окрестности Исенгарда сейчас не такое место, чтобы тут задерживаться. Я скачу вперед, и немедля. Перегрин Тукк отправится со мной. Это будет для него полезнее, чем лежать без сна, думать и ждать рассвета.

– Я оставлю при себе Эомера и десяток всадников, – решил Король. – На утренней заре мы двинемся дальше. Остальные могут остаться с Арагорном и выступать, когда им покажется удобнее.

– Твоя воля, Повелитель, – согласился Гэндальф. – Но торопись под защиту гор! Тебя ждут в Теснине Хельма!

 

Не успел он закончить, как на лица стоявших, заслонив яркий лунный свет, пала тень. Несколько всадников, громко вскрикнув, пригнулись и закрыли головы руками, словно защищаясь от удара. На всех напал слепой ужас и смертный озноб. Глянув наверх, перепуганные люди увидели, что луну на мгновение закрыло крылатое черное облако. Сделав круг, оно понеслось к северу и сгинуло, глотая на пути звезды. Никакой ветер Средьземелья не смог бы поспеть за ним.

Все окаменели. Гэндальф стоял, напряженно стиснув кулаки, и смотрел вверх.

– Назгул! – воскликнул он наконец. – Посланец Мордора! Близится буря! Назгул пересек Великую Реку! Скорее! По коням! По коням! Не ждите зари! Не дожидайтесь тех, кто медлит! Скорее!

Он бросился к Пиппину, подзывая на бегу Скадуфакса. Арагорн поспешил за ним. Подбежав к хоббитам, Гэндальф без объяснений поднял Пиппина на руки.

– На этот раз поедешь со мной, – сказал он. – Посмотришь, как скачет Скадуфакс!

Он бегом вернулся к своему ложу, перекинул через плечо небольшую сумку, в которой носил все свое немудреное имущество, и одним махом вскочил на подоспевшего Скадуфакса. Арагорн передал ему Пиппина, закутанного в плащ и одеяло.

– Прощайте! Следуйте за мной! – крикнул Гэндальф. – Скачи, Скадуфакс!

Огромный конь встряхнул головой. Развевающийся хвост заискрился в лунном свете – и Скадуфакс, разбрасывая комья земли, рванулся вперед, словно северный ветер с Туманных Гор.

 

– Прекрасная ночка! Отдохнули на славу! – сердито сказал Мерри Арагорну. – Удивляюсь я на некоторых счастливцев! Они, видите ли, не желают спать, а желают ехать с Гэндальфом – и вот, нате вам, все их желания тут же исполняются! И это, когда его стоило бы обратить в камень и оставить здесь навечно, в назидание грядущим поколениям!

– А что, если бы не Пиппин, а ты первым взял в руки этот Камень? – осадил его Арагорн. – Ты мог бы показать себя еще и хуже. Кто может сказать наверняка? Но, боюсь, сегодня твой удел – ехать со мной. И немедленно. Иди приготовься, а заодно посмотри, не забыл ли чего Пиппин. Да поживее!

Скадуфакс летел вперед через равнины. Ни понукать, ни править им не было нужды. Часа не прошло, а Гэндальф с Пиппином уже пересекли брод через Исену. Серая тень Кургана Погибших Всадников и холодный лес копий остались позади.

Пиппин мало-помалу приходил в себя. Ему было тепло, хотя лицо освежал резкий, холодный ветер. А главное – Гэндальф рядом! Ужасный Камень и чудовищная тень, скользнувшая по лицу луны, остались далеко за спиной, в горных туманах, превратились в сон, который отоснился. Страх постепенно таял. Пиппин глубоко-глубоко вздохнул.

– А я и не знал, что ты ездишь без седла, Гэндальф, – высунул он голову из одеяла. – И уздечки, я смотрю, нету.

– Вообще-то я по-эльфийски не езжу, – ответил Гэндальф. – Но Скадуфакс не терпит сбруи. На нем, знаешь ли, не „ездят“, не такой это конь. Либо он согласен тебя нести, либо нет, вот и все. Если согласен, тебе ничего не потребуется – ни седла, ни узды. Он позаботится, чтобы ты не упал. И не упадешь – разве что сам захочешь.

– А Скадуфакс быстро скачет? – спросил Пиппин. – Судя по ветру, кажется, что очень быстро, но тряски почему-то совсем не чувствуешь. А как легко он мчится!

– Он летит так, что никакому коню не угнаться, – подтвердил Гэндальф. – Но для Скадуфакса это не предел. Просто пока что мы поднимаемся в гору, да и кочек здесь многовато, не то что за рекой. А вот и Белые Горы! Смотри, как четко они вырисовываются под звездным небом! Видишь три вершины, похожие на три черных копья? Это пики Тригирна. Скоро будет развилка, и ты увидишь Западную Лощину, где две ночи назад разыгралась битва.

Пиппин снова умолк, слушая Гэндальфа. Тот тихо напевал что-то себе под нос, а иногда бормотал обрывки каких-то стихов – по-видимому, на всех языках Средьземелья. Версты убегали вдаль из-под конских копыт. Один раз хоббит смог разобрать слова песни. Сквозь шум встречного ветра до него донеслась целая строфа:

 

Трижды три королей,

Трижды три кораблей

Из-за моря явились давно.

Из погибшей земли

Корабли привезли

Семь звезд, семь камней

И белое древо одно...[401]

 

– О чем это ты поешь, Гэндальф? – спросил хоббит.

– Да так, – отозвался тот. – Вспоминаю кое-что. В этих песнях хранится древнее Предание. Подозреваю, что хоббиты давно забыли их – даже те немногие строфы, которые знали...

– Ну почему, кое-что мы помним, – смутился Пиппин. – У нас, между прочим, есть и собственные песни... только вряд ли они тебя заинтересуют. Эту, правда, я никогда не слыхал. О чем в ней поется? Семь звезд, семь камней...

– Эта песня о палантирах древних королей, – ответствовал Гэндальф.

– Палантиры? А что такое палантир?

– Это значит „далеко видящий“. Шар Орфанка – один из нескольких.

– Так его... – Пиппин запнулся, – его, получается, не Враг сделал?

– Нет, – успокоил его Гэндальф. – Саруман таких делать не умеет, да и Саурону это не по плечу. Палантиры привезены в Средьземелье из дальнего Элдамара, страны, лежащей на Западе Солнца. Их изготовили Нолдоры, а возможно, и сам Феанор[402] – как знать? Возраст их в годах не исчисляется... Но нет такой вещи, которую Саурон не мог бы использовать для своих черных целей. Увы Саруману! Палантир погубил его. Пользоваться вещью, в которую вложена мудрость, много превосходящая твою собственную, всегда губительно. Но вина остается на нем. Глупец! Держать этот Шар в тайне, пользоваться им ради собственной корысти! Какое безумие! На Совете он о палантирах никогда и словечком не обмолвился. А нам было недосуг думать о палантирах Гондора и о том, какие судьбы постигли их за время пронесшихся над этим королевством разрушительных войн. Сами же люди просто-напросто позабыли о Волшебных Камнях. Даже в Гондоре о тайне палантиров знали разве что немногие, а в Арноре, у дунаданов, сохранилась о них одна-единственная песня – и все.

– А как люди прошлых времен использовали эти самые палантиры? – подкинул новый вопрос Пиппин, дивясь, что получает ответ за ответом, и гадая, долго ли у Гэндальфа продлится такое настроение.

– С их помощью они видели, что происходит вдали, и могли мысленно беседовать друг с другом. Именно благодаря палантирам им так долго удавалось сохранять Гондор единым и успешно защищать его границы. Палантиры были и в Минас Аноре, и в Минас Итиле, и в Орфанке – везде по одному. Главный гондорский палантир, которому подвластны были все остальные, находился под Звездным Куполом в Осгилиате, пока город не подвергся разрушению. Остальные три хранились далеко на севере. В Доме Элронда рассказывают, что один из них обретался в Аннуминасе, другой – на Амон Суле, а третий – Кристалл Элендила – среди Башенных Холмов, что смотрят на реку Митлонд и серые корабли, выстроившиеся в заливе Льюн. Палантиры могли свободно сообщаться друг с другом, причем Осгилиату гондорские Камни были открыты постоянно. Скала Орфанка выдержала все бури – и, видимо, исенгардский Камень никогда не покидал своей Башни. Но что мог дать своему хозяину палантир, лишенный связи с остальными? Он мог только показывать разрозненные картинки, наугад выхваченные из давнего прошлого или дальнего далека, вот и все. Конечно, Саруману и это было как нельзя кстати, но он желал большего. Он искал, он вглядывался, и наконец взгляд его упал на Барад-дур. Тут-то он и попался. Кто знает, где нынче Камни Гондора и Арнора, земля их скрывает или толщи морских вод? Но по крайней мере одним из них, по всей видимости, удалось завладеть Саурону. Я думаю, что это Камень Итиля, ибо Минас Итиль уже много лет как принадлежит Черному Властелину. Он сделал крепость обителью зла и превратил в Минас Моргул. Нетрудно представить, как, один раз глянув не туда, куда следует, пытливый взгляд Сарумана оказался в ловушке и уже не смог выбраться из нее. А оттуда, издалека, начали потихоньку управлять им. С того времени Саурон действовал беспрерывно – то убеждением, то, если не помогало, угрозами. Хищник оказался в пасти у другого хищника, сокол угодил в орлиные когти, паук запутался в стальной сети... Хотел бы я знать, сколько лет он вынужден был вот так являться перед Камнем, чтобы доказать свою благонадежность и услышать очередные приказы? Должно быть, немало – иначе как могло получиться, что любой, кто ни посмотрит в этот палантир, немедленно переносится именно в Черную Крепость, если только воля его не тверже адаманта? А как тянет заглянуть в этот Шар! Я тоже это почувствовал. Разве не заманчиво было бы попытать счастья и освободить кристалл из-под власти Саурона? Тогда я мог бы послать взор, куда пожелаю. Почему бы, например, не к Тириону Прекрасному[403], за волны моря и времени? Как знать, может, кристалл дал бы мне познать неизведанное искусство Феанора и проникнуть в его неисследимые мысли, может, я даже увидел бы его за работой в дни, когда Белое и Золотое Деревья были усыпаны цветами!..[404] – Гэндальф вздохнул и смолк.

– Ну почему, почему я не знал об этом раньше? – посетовал Пиппин. – Я понятия не имел, что делаю...

– Право? А мне кажется, имел, – строго оборвал его Гэндальф. – Ты знал, что поступаешь скверно и неумно. Более того, ты пытался сам себя предостеречь, но не захотел слушать внутреннего голоса. Что до меня, то раньше я не мог рассказать тебе ничего – только теперь, в дороге, поразмыслив хорошенько, я наконец понял, с чем мы столкнулись. Но предположим, я предостерег бы тебя. И что? Думаешь, ты устоял бы? Отдернул бы руку? Напротив!.. Ибо трудно поверить, что огонь обжигает, пока не прикоснешься к нему. Зато потом все, что тебе скажут об огне, западет в самое сердце.

– Оно таки запало, – признался Пиппин. – Теперь передо мной хоть все семь Камней выложи – я только глаза зажмурю, а руки засуну в карманы.

– Вот и хорошо, – кивнул Гэндальф. – На это я и надеялся.

– И все же хотелось бы узнать... – начал Пиппин.

– Смилуйся! – со смехом воскликнул Гэндальф. – Впрочем, если бы мои рассказы могли излечить тебя от любопытства, я бы, пожалуй, немедленно забросил все дела и посвятил остаток дней ответам на твои вопросы. Ну, что еще ты хочешь у меня выведать?

– Как что?! Имена всех звезд и всех земных тварей, историю Средьземелья со дня его основания, историю стран, куда уходят корабли из Гаваней, и стран, что лежат за Морями Разлук[405], – рассмеялся Пиппин. – На меньшее я не согласен! Впрочем, спешить не обязательно, а потому сегодня я ограничусь одним маленьким вопросиком: что это была за черная тень в небе? Я слышал, как ты кричал остальным: „Посланник Мордора! Посланник Мордора!“ Что это было? Что ему нужно в Исенгарде?

– Это был крылатый Черный Всадник, Назгул, – ответил Гэндальф. – Он вполне мог забрать тебя с собой в Черный Замок...

– Так уж прямо за мной он и прилетал, – оробел Пиппин. – Он ведь не мог знать, что я смотрел в...

– Конечно, не мог, – подтвердил Гэндальф. – От Барад-дура до Орфанка двести лиг птичьего полета, если не больше. Даже Назгулу на это потребовалось бы по крайней мере несколько часов. Но в последние дни, выслав за Рохан орочий отряд, Саруман вполне мог парочку разиков заглянуть в Шар – поглядеть, как идут дела, и Враг, наверное, прочитал в его мыслях больше, чем того хотелось бы Саруману. Посланник летел посмотреть, чем занимается Саруман. Это не значит, что за тобой уже не прилетят, – прилетят, не сомневайся, причем очень скоро. Саруман окажется в капкане. Пленника он предъявить не может, Камня у него больше нет, – стало быть, он отрезан от мира, а главное – вызовы Саурона останутся без ответа... Саурон, естественно, решит, что мятежный вассал не выдает пленника, дерзит и нарочно не смотрит в Камень. А оправдываться перед Назгулом – дело пустое. Что с того, что крепость в руинах? Хозяин-то жив, невредим и по-прежнему сидит у себя в Орфанке! Желает того Саруман или нет, в глазах Саурона он бунтовщик и ослушник... И все же он отверг нашу помощь, а ведь мог в один миг избавиться от всех неприятностей. Как-то он будет выкручиваться? Думаю, однако, что, покуда он остается в Орфанке, его не взять даже Девятерым. Должно быть, он надеется выстоять. Он мог бы даже захватить Назгула в плен или хотя бы убить крылатую тварь, которая его носит... Следите тогда получше за своими лошадьми, Рохирримы! Но чем обернется все это для нас, я не ведаю. Не исключено, что гнев смешает планы Врага или заставит его повременить с их осуществлением. Саурон может узнать от Сарумана, что я побывал в крепости и стоял на ступенях Орфанка, а за мой плащ цеплялись небезынтересные ему хоббиты... Может, ему станет известно и то, что в мире объявился живой наследник Элендила, что он тоже навестил Исенгард и стоял рядом со мной... Если Червеуста не ввели в заблуждение роханские доспехи, он вспомнит Арагорна, вспомнит и титул, на который тот предъявляет права... Этого я страшусь больше всего. Вот мы и бежим с тобой от опасности, – правда, навстречу другой опасности, еще более грозной! Каждый шаг Скадуфакса приближает тебя к Стране Тьмы, Перегрин Тукк!

Пиппин не ответил – только плотнее запахнул плащ, словно его пробрал внезапный озноб. Вокруг от края до края тянулись бесконечные серые степи.

– Видишь? – показал Гэндальф. – Мы приближаемся к обжитым долинам Западного Фолда. Скадуфакс вернулся на дорогу и скачет теперь прямо на восток. Вон то темное пятно вдали – вход в Западную Лощину. Свернув туда, мы с тобой могли бы навестить Агларонд – Блистающие Пещеры. Но меня о Пещерах расспрашивать бесполезно. Спроси у Гимли, когда тебе вновь доведется его встретить, но учти – ответ будет длиннее, чем тебе хотелось бы, а это, боюсь, для тебя в новинку! Но самих Пещер тебе еще долго не увидеть – у нашего с тобой путешествия цель другая. Скоро мы их минуем.

– Я думал, мы едем в Хельмскую Теснину! – удивился Пиппин. – Куда же ты меня везешь?

– В Минас Тирит! Мы должны успеть туда, покуда крепость не захлестнули волны сражений!

– Ого! А далеко это?

– О да, – ответил Гэндальф. – Десятки лиг. В три раза дальше, чем до Палат короля Теодена, а до них посланцу Мордора даже по прямой верст сто пятьдесят лету. Скадуфаксу же придется преодолеть и того больше. Кто доберется первым? Мы будем скакать до самого рассвета, а потом еще несколько часов. К полудню даже Скадуфаксу понадобится передышка. Мы остановимся в каком-нибудь горном ущелье – впрочем, надеюсь, нам удастся добраться до самого Эдораса. Поспи немного, коли получится! Если тебе повезет, завтра ты увидишь блеск первых солнечных лучей на золотой кровле Дома Эорла. А еще через два дня нас покроет фиолетовая тень Миндоллуина и мы встретим утро у белых стен башни Дэнетора. Скачи, Скадуфакс! Лети, мой верный товарищ, спеши, как еще никогда не спешил! По этим лугам ты бродил еще жеребенком, тебе знаком здесь каждый камень. Вперед! На тебя – вся наша надежда!

Скадуфакс тряхнул головой, громко заржал, словно в ответ трубе, зовущей к бою, и помчался вперед – да так, что из-под копыт у него полетели искры и сама тьма ночная расступилась перед ним. Пиппин уже наполовину провалился в сон, когда странное чувство овладело им: ему показалось, будто конь неподвижен, как каменное изваяние, а мир в шуме и реве урагана проносится мимо них.

 

ЧАСТЬ 4[406]

 

Глава первая.

УКРОЩЕНИЕ СМЕАГОЛА

 

– Похоже, тупик, хозяин, – сказал Сэм Гэмги.

Он стоял безнадежно сгорбившись и широко открытыми глазами смотрел в темноту.

Шел третий вечер со дня их бегства – если только они не сбились со счета, без конца карабкаясь по скалам и пробираясь среди каменных нагромождений нагорья Эмин Муйл. Подчас они утыкались в стену и вынуждены были возвращаться по собственным следам, а порой обнаруживали, что, сделав круг, вышли туда, где были несколько часов назад. И все же Сэм и Фродо неуклонно продвигались на восток, держась как можно ближе к внешнему краю этой странной, причудливой мешанины исковерканных скал и камней. Горы, хмурой неприступной стеной тянувшиеся над равниной, повсюду отвесно обрывались вниз. У подножия, за нагромождениями валунов и щебня, застыли лилово-зеленые тусклые болота, мертвые и недвижные. Здесь не было даже птиц.

 

Хоббиты стояли на краю высокого утеса, голого и унылого. Подножие терялось в тумане, а за спинами путников громоздился хаос выветренных скал, унизанных тучами. С востока дул холодный ветер. Над расплывшейся равниной собиралась ночь, тусклая зелень побурела. Далеко справа залегла непроглядная тень – днем, когда случалось показаться солнышку, там поблескивала лента Андуина.

Но хоббиты смотрели не за Реку и не в сторону Гондора, где остались друзья, где жили люди. Взгляд Сэма и Фродо был обращен совсем в другую сторону – туда, где на рубеже наступающей ночи тянулась темная полоса дальних гор, застывших недвижными сгустками дыма. Время от времени там, на границе земли и неба, вспыхивал, озаряя тучи, багровый сполох.

– Тупик, – вздохнул Сэм. – Эта страна там, впереди, – единственная, куда меня ну совершенно не тянет. А нам, как назло, именно туда и надо! И при этом туда еще и не попасть никак! По-моему, мы пошли совершенно не той дорогой. Здесь нам не сойти, а если и сойдем – готов биться об заклад, что под этой зеленой полянкой притаилось поганое болотище. Ух! Чуете, какой запах? – И он потянул носом воздух.