Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 51 страница

Древобород услышал его голос и шагнул вперед. Это была странная встреча! Казалось, ни тот ни другой ничуть не удивились, и это поразило меня чуть ли не больше всего. Гэндальф явно знал, что застанет тут Древоборода, а Древобород, видимо, того ради и прохлаждался в тени ворот, чтобы встретить Гэндальфа. А ведь мы ему рассказывали, что произошло в Мории! Мне сразу вспомнилось, как странно он на нас тогда посмотрел. Надо полагать, к тому времени он уже успел повидаться с Гэндальфом или что-то о нем проведал, но нам об этом рассказывать не захотел. Такой уж у него девиз – „Не спеши!“ Кстати, ни у кого, даже у эльфов, не принято распространяться о Гэндальфе и его делах, когда его самого нет поблизости.

„Гумм! Гэндальф! Я рад, что ты приехал. С водой, лесом, корнями да камнями я сам управлюсь. Но как быть с Чародеем?“ – „Древобород, – говорит Гэндальф, – мне нужна помощь. Ты успел сделать очень много, но надо сделать еще больше. Не знаешь ли ты, как мне поступить с тысячами этак десятью орков?“

И они отошли в сторонку – держать совет. Древобород, должно быть, нашел все это уж больно „быстрым“, но Гэндальф и вправду страшно спешил. Он начал говорить еще на ходу, и вскоре их уже не было слышно. Беседовали они какие-то минуты, самое большее – четверть часа. Потом Гэндальф возвратился к нам. Похоже было, что на душе у него полегчало, – он слегка повеселел и даже сказал, что рад нас видеть. „Но подожди, Гэндальф! – закричал я. – Где ты пропадал? Не видел ли остальных?“ – „Там, где я был, меня уже нет! Кое-кого я, пожалуй, и видел, – ответил он в своей обычной манере, – но сейчас не до рассказов. Ночь будет непростая, так что мне надо спешить. Может быть, утро окажется чуть радостнее. Тогда мы встретимся еще раз. А пока берегите себя и держитесь подальше от Орфанка! До свидания!“

Когда он исчез, Древобород погрузился в глубокую задумчивость. Должно быть, Гэндальф высыпал на него столько всякой всячины, что сразу и не переваришь. Наконец Древобород взглянул на нас и произнес: „М-да! Гм! Вижу, не такие вы торопливые, как я думал! Вы рассказали мне куда меньше, чем знали, и не больше, чем следовало. Да, новости, новости, такие не каждый день услышишь! Ну а теперь Древобороду пора за работу!“ Но прежде чем он ушел, мы из него все-таки кое-что вытянули, – правда, нельзя сказать, чтобы эти вести нас развеселили. Мы позабыли и о Фродо, и о Сэме, и о несчастном Боромире. С той минуты мы только о вас троих и думали. Теперь мы знали, что вам предстоит великая битва. А может, она уже вовсю шла, и неизвестно было, вернетесь ли вы из нее живыми! „Ничего, авось хьорны помогут“, – бросил на прощание Древобород – и до утра мы его уже не видели...

Ночь выдалась темная. Мы лежали на куче камней и щебня, на самой верхушке, и ничего не могли разглядеть вокруг – словно нас окутало плотным одеялом не то мглы, не то какого-то тумана. Воздух был горячий, душный, все вокруг шелестело, похрустывало, бормотало... Должно быть, мимо шли сотни и сотни хьорнов – спешили к вам на помощь. Ближе к полуночи на юге загремело, над Роханом засверкали зарницы. Во мраке то и дело показывались выхваченные молнией черно-белые острия гор – и тут же исчезали. За нашей спиной тоже гремело, но по-другому. Иногда долина отзывалась стоном. К полуночи энты разрушили свои плотины, и скопившаяся вода через брешь в северной стене хлынула на Исенгард. Темень и шорох миновали: хьорны ушли, гроза окончилась. Луна клонилась к западному хребту.

Исенгард начал постепенно наполняться водой, которая черными ручейками растекалась по котловине и собиралась в озера, поблескивавшие в лунном свете. Вода то и дело находила на своем пути какой-нибудь люк или шахту, и оттуда с оглушительным сипом начинал валить белый пар. Иногда в глубине что-то грохало и навстречу воде вырывалось пламя. Наконец из земли поднялся гигантский столб дыма и обвил Орфанк, так что тот сделался похож на высокий облачный утес, озаряемый у подножия огненными сполохами, а вверху – лунным светом... А вода все текла и текла в пролом. Вскоре Исенгард превратился в огромную дымящуюся и клокочущую сковородку.

– Вчера ночью, когда мы подъезжали к долине Нан Курунир, над Исенгардом и правда клубилось облако дыма и пара, – вставил Арагорн. – Мы уже начинали опасаться, что Саруман готовит к нашему прибытию какое-то чародейское варево!

– Готовил, да только не он! – рассмеялся Пиппин. – Он сидел у себя и задыхался в дыму. Тут уж ему стало не до смеха! К утру – это было вчера – вода залила последние ямы и над котловиной сгустился плотный туман. Мы прятались в караульне и, признаться, маленько струхнули, особенно когда вода начала переливаться через край. Она затопила старый туннель и быстро подбиралась к порогу нашей комнатенки. Мы уже было решили, что дело плохо, – попались, понимаете, что твои орки в норке!.. Но, по счастью, в кладовой отыскалась еще одна дверь, а за ней – винтовая лестница. Она вела наверх, прямо на арку ворот. Не знаю, каким чудом мы туда протиснулись: все переходы обрушились и лестницу доверху завалило камнями. Но мы все-таки добрались до верха и уселись на арке – сверху открывался отличный вид на наводнение. Энты нагнетали воду – им нужно было затопить все подземелья и погасить огни. Пар этаким зонтиком поднялся на целую версту и висел там, как огромная туча. К вечеру над восточным хребтом встала радуга и на склонах гор заморосило, так что заката нам увидеть не довелось. Вся работа была проделана без особого шума – только вдалеке печальненько этак завывало несколько волков. Ну а ночью энты остановили воду и вернули Исену в прежнее русло. Тем все и закончилось.

Вода стала постепенно спадать, – наверное, под землей, в подвалах, есть какие-нибудь стоки. Если Саруман смотрит сейчас в окошко, он видит оттуда месиво жидкой грязи... Честно сказать, нам было очень одиноко. Ни одного энта поблизости, чтобы поболтать, никаких вестей ниоткуда, кругом – сплошное разорение... Мы всю ночь просидели на арке. Там было так холодно и сыро, что нам даже глаз сомкнуть не удалось. У нас было чувство, что вот-вот что-то случится. Ведь Саруман все еще сидел в своей башне!.. Ночью послышался шум, будто в долине подул сильный ветер. Это, наверное, вернулись те энты и хьорны, что ходили на юг. Но они не задержались, а по-шли дальше, куда – не знаю. Утро настало туманное и промозглое. Мы слезли вниз, побродили – нигде никого... Ну вот и весь сказ. Теперь-то все улеглось, и нынче здесь, можно сказать, мир и покой. А главное, тут почти безопасно, коль скоро Гэндальф опять с нами. Я, наверное, даже смог бы заснуть!

С минуту все молчали. Гимли снова набил себе трубочку.

– Одно для меня загадка, – сказал он, высекая искру и прикуривая. – Насчет Червеуста. Ты сказал Теодену, что Червеуст у Сарумана. Как он там оказался?

– Ах да, совсем запамятовал, – спохватился Пиппин. – Они нынче утром прибыть изволили. Мы только и успели, что огонь разжечь да наспех позавтракать, как вдруг появляется Древобород. Сидим в караульне и слышим, как он гудит у ворот и окликает нас по именам. „Я пришел разведать, что вы тут поделываете, а заодно принес кое-какие новости. Хьорны вернулись. Все кончилось хорошо. Да, да, просто замечательно! – И он, смеясь, хлопнул себя по бокам. – Нет больше орков в Исенгарде! Конец орочьим топорам! Сразу после полудня мы ждем гостей с юга. Некоторым из них вы особенно обрадуетесь“.

Не успел он закончить, как на дороге зацокали копыта. Мы бросились к воротам и вытаращились в туман. Я подумал, это уже Гэндальф и Бродяга со своей армией. Но из тумана показался незнакомец на старой, заезженной кляче. И сам он был хорош. Увидев поломанные ворота и все прочее, он разинул рот и прямо-таки позеленел. Так потрясен был, что сначала не обратил на нас никакого внимания. Когда же его взгляд все-таки упал на нас, он вскрикнул, начал заворачивать лошадь и хотел уже пуститься наутек. Но не тут-то было: Древобород шагнул раза три, протянул свою длинную руку и вынул его из седла. Лошадь перепугалась и метнулась в сторону, а незнакомец от страха чуть языка не лишился. „Я Грима, – лопочет, – друг и советник короля Теодена“. По его словам выходило, что Теоден прислал его к Саруману с каким-то важным донесением. „Никто не осмеливался ехать через степь в одиночку, там ведь кишмя кишат эти ужасные орки, – сообщил он. – Вот меня и послали. Я едва ушел от опасности, устал и проголодался, а вдобавок проделал лишний путь – волки отогнали меня далеко к северу“. Но я видел, какие взгляды он бросает на Древоборода, и сказал себе: „Этот человек – лжец“. Древобород смолчал и посмотрел на него этак долго-долго и пристально, как только он один умеет. Этот злосчастный не знал, куда деваться. А Древобород и говорит: „Ха, хм! Я давно тебя поджидаю, любезный Червеуст!“ Тот так и вытаращился. „Гэндальф тут уже побывал, так что я знаю о тебе все, что нужно, и знаю, как с тобой поступить. «Собери всех крыс в одной крысоловке», – сказал Гэндальф. Так я и сделаю. Хозяин в Исенгарде сейчас я. Саруман заперт в своей башне. Можешь отправляться туда – там и передашь ему свои донесения“. – „Пусти меня! Я сам пойду! – говорит Червеуст. – Я знаю дорогу“. – „Не сомневаюсь, что когда-то ты хорошо знал ее, – отвечает Древобород. – Но теперь тут кое-что изменилось. Иди-ка посмотри!“

Он поставил гостя на землю, и тот, хромая, заспешил к воротам, а мы – за ним. Но когда этот самый советник оказался у края котловины и увидел, что между ним и Орфанком плещется озеро, он пошел на попятный. „Дай мне отсюда уехать! – взмолился он. – Дай мне уехать! Все мои донесения теперь ни к чему!“ – „Полагаю, что так, – согласился Древобород. – Тебе, однако, придется выбирать: или ты остаешься со мной и мы ждем Короля с Гэндальфом, или ты бредешь к Орфанку. Выбирай!“

Червеуста при упоминании о Короле так и передернуло от страха. Он ступил было в воду – но тут же отпрянул. „Я не умею плавать“, – сказал он.

„Тут неглубоко, – успокоил его Древобород. – Вот только грязновато чуть-чуть, но вреда это тебе не причинит, любезный Червеуст!“

Делать нечего – пришлось ему лезть в озеро. Скоро вода дошла ему до подбородка, а потом мы увидели, что он плывет, вцепившись в какое-то полено или бочонок. Древобород шел следом, наблюдая за его успехами.

„Ну вот, он и на месте, – сообщил энт, вернувшись. – Я видел, как он выполз на ступени. Мокрая крыса, и больше ничего! Зато мы теперь знаем, что внутри все еще кто-то есть: из двери высунулась рука и втянула его в Башню. Так что Червеуст уже в Орфанке. Надеюсь, прием был теплым! А мне пора пойти и хорошенько умыться – я весь в иле. Если кто меня спросит – я у северного склона. Здешняя вода энтам не подходит. Никуда не отлучайтесь, сторожите ворота и ждите гостей. Среди них будет Государь Роханских Пастбищ, учтите! Его надо встретить как можно лучше: роханцы только что одержали победу в большой битве с орками. Мне думается, вы сумеете найти подобающие слова скорее, чем энты. Сколько живу на свете, не озаботился выучить ни языка, ни имен государей зеленой степи. Их на моем веку сменилось слишком много... Этих гостей надо накормить человеческой пищей. В этом вы тоже разбираетесь лучше меня. Постарайтесь найти угощение, достойное Короля, если только это возможно“. Ну вот и вся история. Но мне хотелось бы узнать, кто такой этот Червеуст. Он и вправду был королевским советником?

– Был, – ответил Арагорн. – Но вместе с тем он был еще и соглядатаем Сарумана, его слугой. Судьба обошлась с ним не мягче, чем он того заслуживал. Увидеть в руинах то, что всегда считал могущественным и непобедимым, – само по себе тяжелое наказание. Но, боюсь, худшее у него еще впереди.

– Да уж, вряд ли Древобород отправил его в Орфанк просто по доброте, – заметил Мерри. – Старик был хмур, но весьма доволен собой. И когда пошел назад, умываться да пить, то знай посмеивался про себя... Ну а мы принялись за работу. Надо было обшарить кладовые и выловить из воды все, что годилось в пищу. Мы напали на два или три склада – вода, к счастью, до них не добралась. Древобород прислал энтов на подмогу, и они унесли с собой кучу снеди, сказав, что им надо набрать „человеческой пищи“ на двадцать пять персон. Они каким-то образом успели вас посчитать, пока вы были в дороге. Вас троих, видно, тоже причислили к свите Короля. Но не расстраивайтесь – вы ничего не потеряли. Мы себя не обидели. Даже наоборот. Вина и пива, например, на королевском столе нету. „Как насчет питья?“ – спрашиваем мы энтов. А они отвечают: в Исене, мол, полно воды, и энтам хватит, и людям. Я, правда, надеюсь, что энты успели наготовить своего особого питья, набрав воды в каких-нибудь горных ключах. Вот увидите, какая кудрявая у Гэндальфа будет борода, когда он вернется! Ну а когда энты ушли, мы почувствовали, что устали и страшно проголодались. Но жаловаться было бы глупо: труды наши были щедро вознаграждены. Пока мы рыскали в поисках „человеческой пищи“, Пиппин набрел на подлинное сокровище – бочонки с долгодольским клеймом! „Курительное зелье – это даже лучше, чем еда“, – заявил он. Вот как!

– Ну, теперь все понятно, – успокоился Гимли.

– Кроме одного, – возразил Арагорн. – Откуда здесь южнопредельское курительное зелье? Чем больше я об этом думаю, тем любопытнее мне узнать, в чем же причина. В Исенгарде я впервые, но не раз бродил по здешней округе и хорошо знаю пустынные земли между Роханом и Засельем. Вот уже много лет, как по этим землям не проходит ни торговых, ни обычных пеших путей. Боюсь, Саруман поддерживает с кем-то в Заселье тайные связи. Червеустов можно встретить не только во дворце короля Теодена... На бочонках значилась какая-нибудь дата?

– Значилась, – припомнил Пиппин. – Это сбор 1417 года, прошлогодний... то есть нет, что это я – позапрошлогодний! Хороший, кстати, был год!

– Значит, какое бы зло тут ни было замешано, все уже отошло в прошлое, а если нет – мы все равно слишком далеко, чтобы помочь беде, – сказал Арагорн. – Надо только не забыть сказать об этом Гэндальфу, хотя по сравнению с великими делами это на первый взгляд может показаться пустяком...

– Интересно, какие великие дела его так задерживают? – вмешался Мерри. – Скоро, глядишь, и день кончится!.. Пойти, что ли, прогуляться? Хочешь посмотреть Исенгард, а, Бродяга? Только предупреждаю – вид у него нынче неприглядный!

 

Глава десятая.

ГОЛОС САРУМАНА

 

Они прошли разрушенный туннель и остановились на груде камней, глядя на темную скалу Орфанка. Ее многочисленные окна все еще таили в себе угрозу, несмотря на царившее вокруг опустошение. Воды в долине почти не осталось. Кое-где стояли темные лужи, покрытые пеной и мусором, но бóльшая часть огромной котловины уже обнажилась – вся в иле, чернеющая дырами люков, утыканная пьяно накренившимися в разные стороны столбами. По краям намыло целые горы каких-то обломков – точь-в-точь груды морской гальки, нанесенной штормом. От края замкнутой чаши поднималась, уходя к длинному ущелью между двумя темными отрогами, зеленая, густо заросшая долина. На той стороне котловины друзья заметили всадников: к Орфанку направлялся конный отряд.

– Это Гэндальф и Теоден со свитой! – воскликнул Леголас. – Идемте к ним навстречу!

– Осторожнее! – предостерег Мерри. – Смотрите под ноги! Не ровен час, попадется какая-нибудь плита с секретом, опрокинется – и полетишь в колодец...

Друзья направились вперед, держась дороги, что вела от ворот к Башне, – вернее, того, что от этой дороги осталось. Идти приходилось медленно: плиты потрескались, ноги скользили по илу. Всадники остановились в тени скалы, поджидая их. Гэндальф двинулся навстречу.

– Мы с Древобородом имели довольно интересную беседу и обсудили кое-какие планы на будущее, – сказал он, подъехав. – Кроме того, мы смогли наконец немного отдохнуть. Пора снова собираться в путь. Надеюсь, друзья мои, вы тоже не преминули поесть и набраться сил?

– А как же, – ответил Мерри. – Между прочим, наша беседа началась и закончилась трубочкой. Мы даже почувствовали некоторое расположение к Саруману.

– Право? – переспросил Гэндальф. – Про себя я бы этого не сказал... Кстати, прежде чем уйти, я должен сделать еще одно, последнее дело – повидаться с Саруманом. Это опасно и, возможно, бесполезно; но без этого не обойтись. Кто хочет, может пойти со мной, но не забывайте об осторожности. С Саруманом шутки плохи. Приберегите веселье на другое время.

– Я пойду с тобой, – сказал Гимли. – Хочу поглядеть на Сарумана и проверить, действительно ли он похож на тебя!

– Как же ты это проверишь, достойный гном? – вздохнул Гэндальф. – Захоти Саруман, он с легкостью предстанет в образе моего двойника, если ему будет это выгодно. Ты думаешь, что сможешь разгадать все его уловки? Впрочем, там видно будет. Может, скромность не позволит ему показаться сразу столь многим и столь непохожим друг на друга гостям? Энтам я, правда, велел отойти в сторонку, так что, надеюсь, мы уговорим его выглянуть.

– А что тут опасного? – удивился Пиппин. – Он что, выстрелит? Или огнем будет плеваться? А может, он умеет околдовывать на расстоянии?

– Последнее всего вероятнее, – молвил Гэндальф. – Особенно если не остеречься, когда подъезжаешь к его порогу. Никто не знает, какое оружие осталось у него в запасе, какие силы он пожелает пустить в ход. Загнанный зверь всегда опасен. А Саруман наделен могуществом, о каком вы и не подозреваете. Берегитесь его голоса!

 

Так они приблизились к подножию Орфанка. Башня была совершенно черной и чуть поблескивала, словно камень после дождя. Ребра ее казались острыми, словно их нарочно оттачивали. Несколько царапин да кучка осыпавшихся чешуек у подножия – вот и все, к чему привели усилия разгневанных энтов.

Справа, между контрфорсами, обнаружилась большая дверь; над дверью нависал балкон с железной решеткой, а за ним хмурились запертые ставни. К порогу вело двадцать семь широких ступеней, вырубленных каким-то неведомым способом в том же черном камне, из которого была сделана сама Башня. Другого доступа в нее не было, если не считать окон, высоких и узких, спрятанных в глубоких нишах. Даже рога Башни были испещрены окнами, напоминавшими маленькие зоркие глазки.

Подъехав к ступеням, Гэндальф и Король спешились.

– Я поднимусь по этой лестнице, – объявил Гэндальф. – Я бывал в Орфанке и знаю, что делаю. Чем это может мне грозить – я тоже знаю.

– Я поднимусь вместе с тобой, – сказал Король. – Я стар, и меня уже ничто не страшит. Я хочу говорить с врагом, что причинил мне столько зла. Эомер отправится со мной – он поддержит меня, если мои старые ноги вдруг откажутся служить своему хозяину.

– На то твоя воля, – ответил Гэндальф. – Со мной пойдет Арагорн. Остальные пусть остаются внизу. Они увидят и услышат все, что потребуется, если, конечно, будет на что смотреть и что слушать.

– Нет! – возразил Гимли. – Мы с Леголасом не согласны оставаться просто наблюдателями. Мы – единственные представители своих племен в этом отряде. Мы тоже поднимемся наверх.

– Что ж, идемте! – кивнул Гэндальф и начал подниматься по ступеням. Король шел рядом с ним.

Роханские всадники, собравшиеся по обе стороны лестницы, сидели в седлах неспокойно и бросали на гигантскую Башню мрачные взгляды, тревожась за своего Владыку. Мерри и Пиппин уселись на нижней ступеньке. И тот и другой чувствовали себя весьма неуютно: они казались себе лишними да и, что греха таить, побаивались.

– До Ворот отсюда, наверное, с версту ковылять, и все по слякоти, – пробормотал Пиппин. – Хорошо бы потихонечку улизнуть – и назад, в караульню. Зачем мы только сюда притащились? Кому мы тут нужны?

Гэндальф подошел к двери Орфанка и постучал в нее посохом. Дверь ответила звоном и гулом.

– Саруман! – крикнул Гэндальф громко и повелительно. – Выходи!

Несколько мгновений все было тихо. Наконец ставни над дверью отворились, но черный проем был пуст.

– Кто вы? – прозвучал откуда-то сверху голос. – Чего вы хотите?

Теоден вздрогнул и поднял глаза.

– Я знаю этот голос, – произнес он. – Будь проклят тот день, когда я впервые прислушался к нему!

– Приведи Сарумана, если ты теперь у него в лакеях, Грима Червеуст, – потребовал Гэндальф. – И не заставляй нас тратить время попусту.

Окно захлопнулось. Парламентеры ждали. И тут из Башни внезапно послышался другой голос, низкий, мелодичный и с первых же звуков завораживающий. Те, кто слушал этот голос без должной осторожности, не могли впоследствии повторить ничего из услышанного, а если кто и мог, то дивился потом, как мало силы оставалось в тех же самых словах, произнесенных другим человеком. В памяти обычно сохранялось только неизъяснимое наслаждение самими звуками его голоса, а все, что говорил этот голос, казалось настолько мудрым и неоспоримым, что в сердце слушавшего рождалось желание согласиться с этим голосом не раздумывая, дабы показаться столь же мудрым. Речи же тех, кто стоял поблизости, звучали плоско и неуклюже, а если вдобавок шли вразрез со словами Сарумана, то зачарованного охватывала ярость. На некоторых колдовство действовало, только когда голос обращался именно к ним: стоило Саруману обратиться к кому-нибудь еще, как они приходили в себя и начинали посмеиваться. Так человек, постигший секрет фокуса, улыбается, наблюдая за доверчивыми жертвами обманщика-иллюзиониста. Однако многих околдовывал не смысл речей, а самый звук голоса, и для таких людей не имело значения, к кому обращена речь: они оставались под действием чар навеки. Где бы они ни находились, в ушах у них звучал этот вкрадчивый шепот, указуя, наставляя, подстрекая. Равнодушно Сарумана не мог слушать никто, и никто не мог отказать ему в просьбе или ослушаться его повелений, не призвав на помощь все свои разум и волю, – если, конечно, разум и воля ему еще принадлежали[397].

– Так что же? – спросил голос кротко и безгневно. – Почему вы нарушили мой отдых? Почему не даете мне покоя ни днем ни ночью?

Это был голос добросердечного, мирного человека, искренне опечаленного обидой, которой он никак не заслужил.

Все, вздрогнув, подняли глаза. Никто не слышал, как Саруман появился на балконе. У решетки, взирая сверху на парламентеров, стоял старец; он был закутан в широкий плащ, цвет которого определить было непросто, – стоило перевести взгляд, как оттенки менялись. Лицо у старика было длинное, лоб высокий, глаза глубоко посаженные, темные, бездонные. Взгляд их был суров, но благостен и слегка утомлен. В белых волосах и бороде еще пробивались черные пряди – особенно на висках и возле рта.

– Похож, да не совсем, – пробормотал Гимли.

– Ну что ж, давайте поговорим, – мягко продолжал голос. – По крайней мере, двоих из вас я знаю по имени. С Гэндальфом я знаком хорошо и не тешу себя надеждой, что он явился ко мне искать помощи или совета. Но ты, Теоден, Владетель Роханских Степей, благородный отпрыск славного племени Эорла, достойный сын трижды прославленного Тенгела! Почему ты не пришел с миром? Давно желал я увидеть тебя, о могущественнейший из западных Королей, и никогда не искал встречи с тобой так усердно, как в последние годы. Я надеялся предостеречь тебя от неразумных, опрометчивых советов, которым ты следовал так слепо. Неужели я опоздал? Невзирая на обиды, которым я подвергся и в коих – увы! – повинны и роханцы, я предлагаю тебе помощь, ибо в конце пути, на который ты вступил, о Король, тебя ждет неминуемая гибель. Воистину, один только я могу протянуть тебе руку спасения!

Теоден открыл рот, словно собираясь ответить, но промолчал – только поднял глаза на Сарумана, стоявшего, слегка перегнувшись через решетку и устремив на Короля проникновенные черные очи. Затем Теоден перевел взгляд на Гэндальфа. Казалось, Король в замешательстве. Гэндальф стоял молча, словно отстранясь от происходящего, – ни дать ни взять каменное изваяние. Можно было подумать, что он ожидает какого-то сигнала, которого еще нет. Всадники заерзали в седлах, зашептались, одобряя слова Сарумана, и снова смолкли, зачарованные. Никогда Гэндальф не говорил с их Королем так учтиво и возвышенно! Как смел этот заезжий волшебник вести себя с Владыкой Рохана так своевольно, не оказывая ему должного почтения? Сердца этих простых людей внезапно омрачила тень великого страха: а вдруг Гэндальф действительно ведет Рохан во тьму, к бесславному концу, в ничто? Саруман же, казалось, манил Короля на порог, за которым брезжило избавление, и в полуотворенную дверь за его спиной проникал луч света.

Наступило тягостное молчание.

Гном Гимли не выдержал.

– В словах этого чародея все перевернуто с ног на голову, – воскликнул он, крепко сжав рукоять топорика. – На языке Орфанка помощь означает смерть, а спасти – значит убить, это понятно всем. Но мы пришли сюда не за подачками!

– Тише, друг мой, – остановил его Саруман, и голос его на мгновение потерял сладость, а глаза сверкнули, но тут же вновь пригасли. – Я еще не говорю с тобой, о Гимли, сын Глоина! Твой дом далеко от здешних мест, и тебя мало затрагивают беды и тревоги этой страны. Однако мне известно, что не по своей воле втянулся ты в дела Рохана, и я не осуждаю тебя за ту роль, которую ты сыграл, – не сомневаюсь, кстати, что сражался ты доблестно! Но прошу тебя, позволь мне сперва побеседовать с королем Рохана, моим соседом и некогда другом! Что же ты хочешь сказать мне, о король Теоден? Хочешь ли ты жить со мною в мире? Примешь ли помощь, основанную на вековой мудрости? Объединимся ли мы с тобой перед лицом черной годины, поможем ли друг другу исправить зло, которое принесла с собой война? Что мы сделаем, дабы наши державы стали прекраснее, чем когда бы то ни было?

Теоден молчал. Глядя на его лицо, никто не смог бы сказать, сомнения его одолевают или гнев. На этот раз не выдержал Эомер.

– Выслушай, о Повелитель! – вскричал он. – Вот она – опасность, о которой предупреждал нас Гэндальф! Неужели кони домчали нас к победе только затем, чтобы мы, хлопая глазами, внимали речам этого старого лиса, помазавшего свой раздвоенный язык сладким медом? Так заговорил бы волк, окруженный сворой собак, обрети он дар речи. Ну чем, чем он может помочь тебе? Ему надо любой ценой вывернуться, вот и все. Неужели ты вступишь в переговоры с этим предателем и убийцей? Вспомни Теодреда, вспомни Брод, вспомни могилу Гамы, что в Хельмской Теснине!

– Если говорить о раздвоенных языках, то что сказать про твой, змееныш? – повернулся к нему Саруман, и на этот раз в его глазах явственно полыхнул гнев. – Впрочем, не будем ссориться, Эомер, сын Эомунда. – И его голос смягчился снова. – Каждому свое. Тебе – бранная доблесть, шум сражений; ты заслужил на этом поприще высшую честь и славу. Убивай тех, кого укажет тебе твой повелитель, и не посягай на большее. Не вмешивайся в государственные дела, в которых еще так мало смыслишь. Может, когда-нибудь ты сам сделаешься королем и поймешь, что державный владыка должен быть вдвойне благоразумен, выбирая себе друзей. Дружба Сарумана и могущество Орфанка – не такая уж мелочь. От них нельзя отмахнуться, даже если в прошлом между нами и были недоразумения, неважно, взаправдашние или надуманные. Вам удалось выиграть битву, но не войну, да и то с помощью весьма сомнительного союзника, рассчитывать на которого больше не приходится. Как знать – быть может, завтра ваш черед и, встав поутру, вы застанете Тень Леса у собственного порога? Лес своеволен, беспощаден и людей не жалует. Неужели, о король Рохана, я заслужил имя убийцы лишь за то, что пали твои доблестные воины, хотя пали они в честном бою? Раз уж началась война – напрасная война, и я пытался избежать ее, – жертвы были неизбежны. Если ты по-прежнему назовешь меня убийцей, я отвечу тебе, что в таком случае род Эорла запятнан кровью с головы до пят, ибо счет войнам, которые вели вы, давно потерян, и не раз случалось, что вы первыми нападали на ослушных и дерзких соседей. А победив, разве не заключали вы с ними мира и разве когда-нибудь жалели об этом мире? Ответь же мне, король Теоден: будем мы с тобой жить в мире и дружбе или нет? Решать нам с тобой, и никому другому!

– Воистину, мы хотим мира, – проговорил Теоден с явным усилием, хрипло и сдавленно. Среди всадников раздались радостные восклицания, но Король поднял руку и уже другим, ясным голосом продолжал: – Мы хотим мира, и у нас будет мир – но не прежде, чем мы уничтожим все, что создали ты и Черный Властелин, которому ты служишь и в руки которого ты хотел предать нас. Ты лжец, Саруман, и совратитель людских сердец. Ты протягиваешь мне руку, но вместо руки я вижу коготь Мордора. Он холоден и беспощаден. Даже будь та война, что ты развязал, справедливой – а она не была справедливой, ибо вся твоя мудрость не дает тебе права помыкать мной и моим народом ради собственной выгоды! – чем оправдал бы ты факелы, спалившие хижины жителей Западного Фолда, что скажешь об убитых детях, которые остались на пепелище? Зачем твои зверолюди изрубили на куски мертвое тело Гамы, когда он пал у ворот Хорнбурга? Нет, я заключу мир с тобой и Орфанком не раньше, чем ты повиснешь на веревке в окне этой Башни на потеху своему воронью! Род Эорла на меньшее не согласится. Я всего только младший потомок великих владык прошлого, но я не собираюсь лизать тебе руку. Поищи кого-нибудь другого. Боюсь только, что твой голос потерял прежнюю силу!

Всадники смотрели на Теодена, будто пробудившись ото сна. После музыки Сарумановых речей голос Короля показался им карканьем охрипшего старого ворона. Но Саруман утратил власть над собой, не сдержал ярости и резко перегнулся через решетку балкона, словно хотел ударить Короля посохом по голове. Многим даже показалось, что чародей на миг превратился в змею, готовую к прыжку.

– Это я повисну на веревке на потеху воронью?! – зашипел он, да так, что все вздрогнули, – столь внезапной и безобразной была происшедшая с ним перемена. – Да ты, я гляжу, впал в детство! Что такое двор Эорла? Душная лачуга, крытая соломой, где твои головорезы, напившись до скотского состояния, горланят грубые песни, а их отпрыски ползают под столом и обнимаются с вонючими псами! Вот по тебе – да, по тебе действительно плачет веревка! Но ничего, петля уже затягивается. Тот, у кого она в руках, не будет спешить, но в конце концов сдавит тебе горло так, что ты уже не вздохнешь. Болтайся же в этой петле, если на то твоя воля! – Голос Сарумана изменился: чародей постепенно овладевал собой. – Не знаю, право, зачем я трачу слова, откуда у меня столько терпения? Не нужен мне ни ты, Теоден-табунщик, ни твоя горе-армия, которая бежит с поля боя так же резво, как и наступает. Много воды утекло с тех пор, как я впервые предложил тебе стать моим союзником, хотя ты не заслуживал этой чести ни умом, ни доблестью. Сегодня я повторил свое предложение, чтобы те, кого ты ведешь на верную гибель, увидели наконец, на каком перепутье они стоят. Ты предпочел самохвальство и грубую брань. Да будет так! Возвращайтесь в свои стойла!