Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 56 страница

Было впечатление, что усталость одолевает Фродо больше, чем остальных, и, хотя шли они медленно, Фродо то и дело отставал. Вскоре обнаружилось, что трясина тянется не сплошь. Болото состояло из прерывистой цепи широко разлившихся луж, влажных мшаников, блестящих окóнец и извилистых полузаросших ручьев, среди которых наметанный взгляд искушенного проводника вполне мог отыскать вихляющую, но надежную тропку. Голлум был искушен достаточно, однако здесь требовалось все его умение. Принюхиваясь, он вертел головой на длинной шее и беспрестанно что-то бормотал. Иногда он поднимал руку, веля хоббитам стоять на месте, а сам на четвереньках проползал немного вперед, проверяя, не слишком ли там топко, а иногда припадал ухом к земле, точно прислушиваясь.

Вокруг все было однообразно до тошноты. В этом заброшенном краю все еще царила промозглая зима. Здесь не встречалось никакой зелени – только накипь лиловых водорослей колыхалась на мутных, угрюмых водах. Кое-где в тумане вырисовывались ости сухих колосков травы и гниющие стебли тростника – тощие призраки давнего, позабытого лета.

К полудню слегка прояснилось. Туман поднялся, поредел и стал прозрачнее. Где-то там, над плотными испарениями земли, в торжественно-ясных странах, над белой облачной твердью свершало свой извечный путь солнце, но здесь, внизу, только бледный помутневший призрак дневного светила угадывался сквозь толщи пара. Он не грел, не вызывал к жизни красок, но Голлум корчился и ежился даже от такого слабого напоминания о Желтом Лице. Наконец он остановил отряд, и путники примостились у края густых камышовых зарослей, как маленькие затравленные зверьки. Стояла глубокая тишина; только иногда пустые соцветья слабо скреблись об ее поверхность, не нарушая глубины безмолвия, да сухие стебли почти неслышно шелестели от неощутимых движений воздуха.

– Ни одной птички! – скорбно молвил Сэм.

– Ни одной птички! – повторил Голлум. – Птички хорошие. – Он облизнул губы. – Тут птичек нету. Гадючки, червячки – это да. Много всяких тварей, таких, что живут в воде... Много, много разных гадких тварей. А птичек – ни-ни, – уныло закончил он.

Сэм покосился на него с отвращением.

 

Так прошел третий день их путешествия с Голлумом. Еще до того, как в более счастливых странах удлинились вечерние тени, путники двинулись дальше, останавливаясь разве что на минуту – но не ради отдыха: чем дальше, тем тщательнее выбирал Голлум дорогу и часто подолгу стоял в замешательстве. Они проникли в самое сердце Мертвых Болот, и было оно мрачно.

Идти приходилось медленно, внаклонку, след в след, не сводя глаз с проводника. Лужи превратились в озера, мшаники раскисли. Слева и справа мутно поблескивала стоячая вода, и все труднее было отыскать место потверже, чтобы нога не ушла по колено в булькающую грязь. Но путники, к счастью, весили немного, иначе ни один из них, наверное, не вышел бы из трясины живым.

Вскоре совсем стемнело – да так, что сам воздух, казалось, почернел и сгустился, а дышать стало совсем тяжело. Когда появились огни, Сэм протер глаза, решив, что ему померещилось. Первый огонек он увидел случайно, уголком глаза – так, бледная светящаяся точка, сразу пропавшая из виду. Но вскоре на смену ей зажглись другие. Одни напоминали тусклые, рдеющие изнутри дымкú, другие горели неспешным туманным пламенем, колеблясь, как язычки огня над невидимыми свечами. Одни стояли на месте, другие медленно плыли по воздуху, третьи метались из стороны в сторону и трепетали, будто невидимые руки пытались набросить на них призрачный саван. Но почему молчат Фродо и Голлум? Наконец Сэм не выдержал.

– Что все это значит, а, Голлум? – спросил он шепотом. – Что это за огоньки? Смотри, они нас совсем окружили! Мы не в ловушке, часом? Что это такое?

Голлум поднял голову и посмотрел на него. Впереди темнела вода, и он ползал вдоль края лужи, ища обход.

– Да, да, совсем окружили, – ответил он шепотом. – Обманные огни. Свечки, которые горят над мертвыми, заупокойные огни, да, да. Не обращайте внимания! Не смотрите на них! Не вздумайте пойти за ними! Где хозяин?

Сэм оглянулся и обнаружил, что Фродо опять отстал. Сэм вернулся на несколько шагов назад в темноту, не смея отходить слишком далеко и не решаясь позвать в полный голос. Неожиданно он наткнулся на Фродо: тот стоял, погрузившись в забытье, и не отводил глаз от бледных огней. С безвольно опущенных рук капала вода и жидкая грязь.

– Идемте, господин Фродо! – дотронулся до него Сэм. – Не смотрите на них! Голлум говорит, нельзя этого делать. Давайте лучше не будем отставать. Надо поскорее выйти из этого проклятого места... Если только отсюда можно выйти!

– Хорошо, – ответил Фродо, словно очнувшись от сна. – Идем.

Сэм повернулся и бросился было догонять Голлума, но сделал неловкое движение, споткнулся, зацепился не то за какой-то скользкий корень, не то за кочку – и тяжело упал, едва успев выставить перед собой руки, которые сразу же глубоко ушли в жидкую грязь, и едва-едва не ткнувшись лицом в темную болотную воду. Послышалось еле различимое шипение; в ноздри Сэму ударил запах гнили, огоньки мигнули, метнулись, потревоженно заплясали. На мгновение поверхность воды показалась Сэму черным окном в глубину. Он заглянул в это окно – и, выхватив руки из грязи, с криком вскочил на ноги.

– Под водой покойники! – в ужасе заорал он. – Там лица! Мертвые лица!

Голлум ухмыльнулся.

– Да, да, Мертвые Болота, так их и называют, – проскрипел он. – Когда горят свечи, в воду смотреть не надо.

– Кто это? – Сэм обернулся к Фродо, все еще дрожа от страха. – И что это такое?

– Не знаю. – Фродо, казалось, еще грезил. – Но я тоже их видел. Они появились, когда зажгли свечи[413]. Они везде, везде, глубоко-глубоко под темной водой. Я видел их лица. Одни – угрюмые и злобные, другие – печальные и благородные. Многие из мертвецов горды и красивы с виду, с серебряными волосами, а в волосах водоросли... Но это все трупы, они все тронуты тлением, все мертвы. И еще они светятся, но свет у них зловещий. – Фродо прикрыл глаза рукой. – Я не знаю, кто они. Но мне показалось, я видел и людей, и эльфов. И тут же, рядом с ними – орков.

– Верно, верно, – подхватил Голлум. – Они все мертвые, все сгнили. Эльфы, люди, орки. Мертвые Болота! Еще бы! Когда-то давно тут была большая битва, да. Смеаголу об этом рассказывали, когда он был молоденьким. Еще до того, как пришло Сокровище. Великая была битва! Высокие люди с большими мечами, страшные эльфы, орки-горлодеры. Они сражались на этой равнине много дней и много месяцев, у самых Черных Ворот. Потом появились болота. Они разрослись и поглотили убитых воинов, да так с тех пор и не остановились – все расползаются и расползаются.

– Но со времен той битвы прошли века, – не поверил Сэм. – От мертвых остались бы одни кости. Не может того быть, чтобы мы видели их лица! Что же это такое? Наваждение Черной Страны?

– Кто знает? Смеагол не знает, – пожал плечами Голлум. – Их не достать, не потрогать, нет. Мы однажды попробовали, мое Сокровище, да, я когда-то попробовал. Но до них не дотянуться. Это, наверное, одна только видимость, больше ничего. Для глаз, не для рук. Их не потрогать. Нет, мое Сокровище! Они мертвые, мертвые.

Сэм посмотрел на Голлума мрачно и с отвращением. Ему сдавалось, он догадывается, зачем Голлум пытался „потрогать“ мертвецов.

– Я не хочу их больше видеть, – пробормотал он. – Как бы нам отсюда убраться, да поскорее?

– Да-да, пора уходить, пора! – закивал Голлум. – Но спешить нельзя. Надо идти медленно, иначе хоббиты попадут прямехонько к Упокойникам и зажгут свои собственные маленькие свечечки. Следуйте за Смеаголом! Не оглядывайтесь на огни!

 

Голлум пополз вправо, отыскивая тропу в обход озера. Хоббиты последовали за ним, пригнувшись чуть ли не до земли и помогая себе руками точь-в-точь как и сам Голлум. „Еще немного, – подумал Сэм, – и мы с Фродо превратимся в расчудесненьких маленьких голлумов – да, мое Сокровище!“ Так они добрелú наконец до края черной воды и не без труда перебрались через топкое место – где ползком, где перепрыгивая с одной предательски уходящей из-под ног кочки на другую. Не раз они оступались, не раз летели руками вперед в жижу, вонючую, как выгребная яма; вскоре все трое по шею вымазались в скользком, отвратительном иле и пахли так, что впору нос зажимать.

Поздней ночью, ближе к рассвету, они наконец ощутили под ногами более твердую почву. Голлум шипел и непрестанно бормотал себе под нос, но выглядел довольным. По каким-то таинственным, ему одному известным знакам, то ли на ощупь, то ли по запаху, то ли благодаря сверхъестественной памяти он, похоже, распознал безопасное место и снова был уверен в себе.

– Теперь вперед! – скомандовал он. – Славные хоббиты! Храбрые! Они, вестимо, притомились, но делать нечего. Мы тоже притомились – да, мое Сокровище! Но надо увести хозяина от злых, плохих огней, да, да! Надо его увести!

С этими словами он чуть ли не рысцой припустил вперед по длинной полосе земли, похожей на тропу и разделявшей надвое камышовые заросли. Хоббиты, как могли, поспевали следом. Но Голлум вдруг опять остановился и, встревоженно шипя, принюхался, – похоже, ему опять что-то не нравилось.

– Что случилось? – заворчал Сэм, неверно истолковав беспокойство Голлума. – Что ты там нюхаешь? Я от этой вони, даже зажав нос, просто с ног валюсь. От тебя, например, разит, как из выгребной ямы! И от хозяина тоже. Тут от любой травинки разит!

– О да, о да! И Сэм пахнет ничуть не лучше, да-да! Несчастный Смеагол чует этот запах, но Смеагол хороший, он терпит! Он хочет помочь доброму хозяину. Не в этом дело! Что-то в воздухе не то. Что-то меняется. Смеагол думает: странно! Смеагол этому не рад.

 

Он снова двинулся вперед, хотя волновался все больше; через каждые два шага он вставал во весь рост, вытягивал шею и вертел головой. Поначалу хоббитам было невдомек, что могло так насторожить Голлума. Но вдруг все трое вздрогнули и замерли как вкопанные. Фродо и Сэму показалось, что до их слуха донесся протяжный рыдающий вопль – тонкий, высокий и беспощадный. Хоббитов пробрала дрожь. В этот же момент в воздухе наконец почувствовалось какое-то движение. Стало очень холодно. Они замерли, насторожившись. Вдали нарастал непонятный шум, как от приближающегося шквала. Болотные огоньки замерцали, заколебались, побледнели – и сгинули.

Голлум будто прирос к месту. Мелко трясясь и что-то бормоча себе под нос, он стоял неподвижно, пока наконец шквал не обрушился на них, бешено засвистав и завыв над болотами. Мрак ночи перестал быть непроницаемым, и во мгле начали угадываться бесформенные клубы тумана. Ветер погнал их на северо-запад над головами хоббитов, по дороге разрывая в клочья и развеивая без следа. Вместе с тучами неслись по небу черные разрывы и зияния; на юге, выкатившись из облачных лохмотьев, сверкнула луна.

У Сэма и Фродо при виде луны на мгновение отлегло от сердца; Голлум, наоборот, пригнулся к самой земле, на все лады кляня ненавистное ему Белое Лицо. И вдруг хоббиты, глазея на небо и с жадностью вдыхая свежий воздух, увидели то, чего боялся Голлум, – маленькое облачко, несомое ветром от проклятых гор; черный лоскут, оторвавшийся от Мордорской тьмы; гигантскую, наводящую ужас крылатую тень. Она мелькнула на белом полукруге луны и, огласив болота мертвящим, пронзительным стоном, с неестественной, колдовской скоростью понеслась к западу, в бешеном полете обгоняя ураган.

Хоббиты упали ничком и беспомощно прижались к холодной земле. Чудовищная тень уже возвращалась. Теперь она пролетела ниже, прямо у них над головой, разметав зловонные туманы взмахами страшных крыл, – и унеслась обратно в Мордор, гонимая гневом Саурона. Ветер с шумом и ревом устремился за нею, и через минуту над обнажившимися Мертвыми Болотами воцарилась тишина. Сколько хватало взгляда, голую пустошь заливал неверный лунный свет; вдали неподвижной угрозой высились Горы Мрака.

Сэм и Фродо встали, растерянно протирая глаза. Они чувствовали себя, как дети, которые проснулись от страшного сна и с удивлением обнаружили, что вокруг по-прежнему мирная, безмятежная ночь. Голлум лежал неподвижно, словно оглушенный. Хоббиты, хотя и с трудом, подняли его, но он никак не хотел глядеть наверх и снова упал на колени, прикрывая затылок большими плоскими ладонями.

– Призраки! – стенал он. – Крылатые призраки! Это слуги Сокровища. Они все видят, все, все видят! Никто не спрячется от них. Будь проклято это Белое Лицо! Они расскажут Ему. Он видит. Он знает. Голлм, голлм, голлм!

Лишь когда луна стала клониться за дальний Тол Брандир, Голлум согласился наконец встать и двинуться дальше.

 

С этого времени Сэму стало казаться, что в Голлуме снова произошла перемена. Он еще больше ластился к хоббитам, выказывая им обоим всецелую преданность, но Сэма смущали странные взгляды, которые тот украдкой бросал на них – особенно на Фродо. И еще: Голлум все чаще и чаще возвращался к прежней манере пришепетывать. Впрочем, Сэма беспокоило не только это. Главная беда была в том, что Фродо выглядел безмерно усталым, усталым до изнеможения. Сам он об этом не заговаривал; впрочем, он вообще в последнее время почти ничего не говорил и ни на что не жаловался – просто брел согнувшись, словно ноша давила на него тяжелее и тяжелее. Он все больше замедлял шаг, и Сэму часто приходилось упрашивать Голлума обождать и не оставлять Фродо слишком далеко позади.

И действительно, с каждым шагом, приближавшим путников к Вратам Мордора, Кольцо, которое Фродо прятал на груди, все больше обременяло его. Он начинал ощущать его как тяжесть, настоящую тяжесть, по-настоящему пригибающую к земле. Но еще больше беспокоил его Глаз (так называл он про себя неусыпную силу, бдящую в Мордоре). Не столько Кольцо, сколько взгляд Глаза, тяготеющий над этими пустынными краями, заставлял Фродо сутулиться и спотыкаться на каждом шагу. Глаз Врага! Это было невыносимо – с каждым часом все острее сознавать, что тебя днем и ночью разыскивает враждебная, непомерно могучая воля, пронизывающая все покровы – туман, облака, землю и даже самую плоть! Чего стоило постоянно помнить, что она день и ночь жаждет только одного – добраться до тебя и мертвящим взором пригвоздить к земле, нагого и недвижного!.. Так тонки, так тонки и хрупки стали преграды, которые защищали Фродо! Он в любое время дня и ночи мог безошибочно показать, где, в какой стороне таится источник и средоточие враждебной воли. Человек и с закрытыми глазами легко определяет, откуда светит солнце, ибо лучи проникают сквозь веки и опаляют лоб; так и Фродо стоял лицом к Врагу и грудью встречал напор Зла и Мрака.

Голлум, судя по всему, тоже переживал нечто подобное. Но хоббиты не могли даже догадываться, что творилось в его изуродованном сердце и как разрывали его на части давящий Взгляд, вожделение (Кольцо было так близко!) и, наконец, та униженная клятва, которую он дал Фродо не столько по собственной воле, сколько из страха, трепеща перед „холодным железом“. Фродо о Голлуме думать было недосуг, а что касается Сэма, то он тревожился за хозяина и почти не обращал внимания на тень, вошедшую в его собственное сердце. Он следил теперь, чтобы Фродо все время шел впереди него, и не выпускал хозяина из виду: стоило тому споткнуться, как Сэм оказывался рядом, поддерживая его и неуклюже ободряя.

Когда настал день, хоббиты испытали настоящее потрясение. Как выросли зловещие горы, к которым они стремились! В чистом, прозрачном воздухе стены Мордора явились их взорам совсем иными, нежели раньше. Это была уже не просто дальняя облачная гряда на горизонте, таящая в себе неясную угрозу, но исполинские черные башни, хмуро взирающие на пустыню у своего подножия. Болота кончились, хотя вокруг еще бурели пятна торфяников и обширные острова сухой растрескавшейся грязи. Впереди начинались длинные, пологие склоны, голые и безотрадные, а выше, у Врат Мордора, раскинулся бескрайний пустырь.

Пока брезжил серый свет тусклого дня, хоббиты и Голлум, как черви, прятались под большим камнем, боясь, как бы их не выследили жестокие очи Крылатого Ужаса. Остаток пути прошел под знаком все надвигающейся тени страха, и, кроме страха, в памяти у хоббитов ничего не осталось. Две ночи продолжался этот изнурительный путь по бездорожью. Воздух стал по-особому жестким и горьким, дыхание пресекалось, гортань сохла.

На пятое утро после встречи с Голлумом путники снова остановились. Впереди, темнея на фоне зари, высились огромные горы; вершины их скрывались в дыму и клубящихся тучах. От гор тянулись мощные контрфорсы отрогов и длинные цепи выветренных холмов, до подножия первого из которых оставалось не больше двадцати верст. Фродо озирался с ужасом. Страхом и тоской наполняли душу Мертвые Болота и безводные Ничьи Пустоши, но земля, которую занимающийся день обнажил перед оробевшими хоббитами, казалась еще страшнее и тоскливее. Как ни безрадостны были Топи Мертвецов, и туда в свое время проникали приметы весны, пусть бледные и вялые; но в эти края и весне и лету путь был заказан навсегда. Тут не было никаких признаков жизни – даже грибков плесени, питающихся гнилью, здесь не водилось. Всюду дымились ямы, полузасыпанные пеплом или заполненные тяжелой полужидкой грязью какого-то нездорового бело-серого оттенка, словно горы извергли к собственному подножию скверну своего чудовищного чрева. Дневной свет нехотя и постепенно открывал взору хоббитов бесчисленные ряды высоких курганов щебня, каменной пыли и обожженной, в ядовитых потеках земли – словно здесь простерлось древнее кладбище великанов.

Таким предстало взору путников запустение, вот уже много веков царившее у Врат Мордора[414] вечным памятником трудам его рабов, памятником, который пребудет и тогда, когда все ухищрения Зла пойдут прахом. Исцелить этот оскверненный край не в силах было уже ничто. Только великое Море могло бы дать забвение этой земле в своих пучинах.

– Меня тошнит, – сказал Сэм.

Фродо промолчал.

Они все еще стояли – так люди иногда медлят погружаться в сон, где их поджидают кошмары, хотя через тьму страшных видений лежит единственный путь к утру. Между тем становилось все светлее. Зияющие ямы и ядовитые груды шлака стали видны до малейшего камушка. Среди облаков и длинных полос дыма пылало солнце, но здесь даже солнечный свет был осквернен. Хоббитов на этот раз наступление дня не утешило: свет не был им в помощь, – наоборот, он обнажал путников перед взором Врага во всей их роковой незащищенности. Кто они были перед лицом Тени, маленькие, писклявые призраки, затерянные среди дымящихся пепельных гор в стране Черного Властелина?

 

Выбившись из сил, хоббиты стали подыскивать место для отдыха. Сперва они молча опустились на землю в тени шлаковой горы, но из шлака тянулся удушливый дымок, и не прошло пяти минут, как дышать стало трудно, а в горле запершило. Голлум не вытерпел первым. Плюясь и бормоча проклятия, он встал на четвереньки и пополз в сторону, не глядя на хоббитов. Сэм и Фродо побрели за ним. Наконец они наткнулись на широкую, почти безукоризненно круглую яму. Ближняя к Мордору сторона ямы прилегала к мощному валу, тянувшемуся вдоль горного хребта. Внутри было мертво и холодно, а на дне собралась густая, дурно пахнущая маслянистая жижа в радужных разводах. В этой отвратительной яме они вынужденно решили укрыться на день в надежде, что здесь, в тени вала, Глазу будет не так легко заметить их.

День тянулся медленно. Хоббиты изнемогали от жажды, но позволили себе только слегка смочить губы – фляги они в последний раз наполнили еще в овраге. Теперь, отсюда, овраг казался желанным островком мира и покоя. Спать решили по очереди. Сначала, впрочем, ни Сэм, ни Фродо, несмотря на усталость, заснуть не могли, но, когда солнце стало постепенно опускаться навстречу медленно наползавшей туче, Сэм все-таки задремал. Фродо заступил на стражу. Он лег и откинулся на спину – но бремя не сделалось легче. Так он лежал, глядя в небо, расчерченное длинными полосами дыма, и перед его глазами проходили странные, призрачные образы: скакали, не двигаясь, темные всадники, наплывали знакомые лица из далекого прошлого... Фродо потерял счет времени и не знал, спит он или бодрствует. Наконец его охватило глубокое забытье.

 

Сэм очнулся внезапно и решил, что, по-видимому, его звал хозяин. Был уже вечер. Фродо, однако, Сэма звать не мог – он спал так крепко, что во сне съехал чуть ли не на самое дно ямы. Рядом с хозяином сидел Голлум. В первое мгновение Сэму показалось, что тот зачем-то пытается растолкать Фродо, – но это было не так. Голлум будить Фродо не собирался. Он вел разговор с самим собой, споря, по всей очевидности, с какой-то назойливой, потаенной мыслью. У этой мысли был и голос, очень похожий на голос Голлума-Смеагола, только разве что чересчур надтреснутый и шипящий. В глазах у Голлума попеременно загорался то белый, то зеленый огонь.

– Смеагол обещал, – говорил первый голос.

– Да, да, Сокровище мое, – соглашался второй. – Мы обещали, да. Обещали спасти Сокровище. Обещали беречь, чтобы оно не попало к Нему. Но ведь Сокровище идет прямо к Нему, да, да, приближается с каждым шагом! Что с-собирается сделать этот хоббит с нашим Сокровищем? Хотелось бы знать, да, хотелось бы знать!

– Я не знаю. Ничего не могу поделать. Оно у хозяина. Смеагол обещал помогать хозяину.

– Да, да, ещ-ще бы! Оно ведь у него – да, да! Ну а если бы Оно было у нас? Тогда мы могли бы помогать с-сами себе, о да, и все равно сдержали бы слово.

– Но Смеагол сказал, что будет хорошим, очень, очень хорошим! Хороший хоббит! Он снял злую веревку. Он ласково говорит со мной.

– Смеагол сказал, что будет очень, очень хорош-шим, а, Сокровище мое? Давай, давай будем хорошими, совсем как рыбка, сладкий мой, давай, но только не с хоббитсами, а с нами! А доброму хоббитсу мы ничего плохого не сделаем, нет, конечно же, нет!

– Но Сокровище слышало нашу клятву. Оно следит за нами, – сопротивлялся Смеагол.

– Значит, надо взять Его себе, и тогда мы сами будем за ним следить, – не смутился второй голос. – Тогда хозяином будем мы, голлм, голлм! А тот, другой хоббитс, противный, который нас все время подозревает, еще поползает перед нами в грязи на брюхе, голлм!

– А как же хороший хоббит?

– О нет! Если мы не захотим, можем не заставлять его ползать. Но с другой стороны, он Бэггинс, мое Сокровище, да, Бэггинс! Это Бэггинс Его украл! Он нашел Сокровище и не сказал, да, ничего не сказал. Ненавидим Бэггинсов!

– Нет! Не всех! Другого Бэггинса!

– Нет, нет, вс-сех Бэггинсов! Всех, у кого Сокровище! Оно должно быть нашим!

– Но Он увидит! Он узнает! Он отберет у нас Сокровище!

– Он уже и так видит. Он знает. Он слышал, как мы давали глупые обещания. Это было против Его приказа, да, да! Надо отобрать Сокровище. Призраки так и рыщут. Надо отобрать!

– Только не для Него!

– Конечно нет, с-сладкий мой! Ты же сам видишь, Сокровище мое: если Оно будет у нас, мы сможем убежать даже от Него, – мм? Может, мы станем сильными, очень сильными, с-сильнее, чем Призраки! Властелин Смеагол? Голлум Великий! Голлум Первый! Каждый день рыба, три раза в день, с-свежая, прямо из моря! Голлум Преславный и Достохвальный! Надо взять Сокровище. Мы хотим Его, хотим, хотим!

– Но их двое. Они успеют проснуться и убьют нас, – проскулил Смеагол, собрав последние силы. – Не сейчас! Потом!

– Мы Его хотим! Хотим! Но... – Тут последовала долгая пауза, как будто вмешался кто-то третий, кого Сэм слышать не мог. – Потом, говоришь? А? Пожалуй... Может, Она подсобит? Вполне могла бы. Да-да. Вполне.

– Нет! Нет! Только не это! – взвыл Смеагол.

– Да-да! Мы хотим Его! Хотим!

Каждый раз, когда слово брал второй голос, длинная рука Голлума медленно протягивалась к Фродо, но стоило раздаться голосу Смеагола, как она снова резко отдергивалась. С последними словами обе руки, дрожа и судорожно сжимаясь, потянулись к горлу хоббита.

 

Сэм лежал неподвижно, завороженный подслушанным спором, но из-под полуопущенных век следил за каждым движением Голлума. Надо же! А ему-то, простаку, всегда казалось, что от вечно голодного Голлума можно ждать самое большее коварной попытки позавтракать свеженьким хоббитом! Теперь он понял, что это не так. Видимо, в душе Голлум постоянно внимал страшному зову Кольца. „Он“ – это, конечно, Черный Властелин; но кто такая „Она“? Спознался, наверное, с какой-нибудь гадиной, пока рыскал по свету... Но Сэм недолго над этим раздумывал, ибо дело зашло слишком далеко и явно принимало опасный оборот. Он чувствовал, что руки и ноги у него будто свинцом налились, – и все же, собравшись с силами, поднялся и сел. Что-то подсказывало ему: нельзя идти напролом, нельзя показывать, что он, Сэм, подслушал спор. Поэтому он только вздохнул погромче, зевнул и спросил сонным голосом:

– Эй, там! Который час?

Голлум протяжно зашипел и вскочил. Какой-то миг он стоял на двух ногах, застыв в угрожающей позе, но тут же обмяк, упал на четвереньки и пополз вверх, на край ямы.

– Добрые хоббиты! Славный, добрый Сэм, – объявил он оттуда. – Засони вы этакие, да, засони! Заставили доброго Смеагола сторожить! Но теперь уже вечер. Скоро сумерки. Пора идти.

„Вот именно что пора, – подумал Сэм. – Расставаться нам с тобой пора, вот что!“ Но тут его осенило: безопаснее, наверное, держать Голлума при себе, а то на свободе он натворит и не таких дел. „Чтоб его! – выругался Сэм себе под нос. – Лучше бы он в тот раз подавился лембасом“. С этим он сполз вниз по склону и разбудил Фродо.

Странно, но Фродо проснулся отдохнувшим. Ему приснился добрый сон. Черная тень ненадолго отступила, и – удивительно! – здесь, в этой больной, обезображенной стране, его посетило некое светлое видение. В памяти ничего не удержалось, но от сердца отлегло, и на душе сделалось веселее, а Ноша перестала так угнетать. Голлум обрадовался Фродо, как собака хозяину. Он квакал, кудахтал, прищелкивал пальцами и гладил колени Фродо. Тот улыбнулся ему.

– Послушай, Смеагол! – сказал он. – Ты сослужил нам добрую и верную службу. Нам остался один, последний шаг. Покажи нам Ворота – и больше от тебя ничего не требуется. Покажи Ворота – и можешь идти куда глаза глядят, только не к врагам.

– Ворота? – заскрипел Голлум с видом удивленным и перепуганным. – Что?! Ворота, говорит хозяин? Да, да, так прямо и говорит! Смеагол добрый, Смеагол сделает все, что скажут, о да. Но хотели бы мы знать, как заговорит хозяин, когда мы подойдем ближе? Ворота не такие красивые, как он думает, о нет!

– Идем-ка, – резко оборвал его Сэм. – И кончим с этим.

Опускались сумерки. Путники выбрались из ямы и медленно побрели вперед по мертвой земле. Но не успели они пройти и нескольких шагов, как на них нахлынул тот же страх, что и раньше, когда крылатая тень с бурей пронеслась над болотами. Они замерли, упав на зловонные камни, но на этот раз в сумрачном вечернем небе ничего разглядеть не удалось. Угроза миновала быстро – крылатый всадник летел высоко в поднебесье, спеша, видимо, из Барад-дура с каким-то срочным поручением. Выждав, Голлум встал и крадучись двинулся дальше, дрожа всем телом и что-то бормоча.

Примерно через час после полуночи паника накатила на хоббитов в третий раз, но теперь источник страха был еще дальше, еще слабее, словно Всадник летел выше облаков. Теперь он несся на запад. На этот раз Голлум почему-то просто обезумел от ужаса. Он трясся и причитал: всему конец! Выследили! Теперь Враг все о них знает!

– Три раза! – рыдал он. – Три! Это угроза! Это уже прямая угроза! Они чувствуют, где мы, они чуют Сокровище. Они слуги Сокровища. Дальше идти нельзя! Туда нельзя! Незачем! Уже незачем!

Уговоры и ласковые слова не помогали. Фродо вынужден был положить руку на меч и сердито прикрикнуть – только тогда Голлум, огрызнувшись, поднялся и поплелся впереди, как побитая собака.

Так, спотыкаясь и чуть не падая, брели они сквозь усталость идущей на убыль ночи, молча, не поднимая головы, навстречу новому, полному страхов дню, ничего не видя перед собой и ничего не слыша, кроме свиста ветра в ушах.

 

Глава третья.

ЧЕРНЫЕ ВОРОТА ЗАКРЫТЫ

 

Прежде чем занялась заря, путешествие в Мордор закончилось. Болота и пустыни остались позади; впереди, на бледном небе, угрожающе подняли головы черные горы.

С запада Мордор был огражден темным хребтом Эфел Дуат[415], или Горами Мрака; с севера изломанной линией тянулись острые вершины и голые склоны Эред Литуи[416], серые, как пепел. Два хребта сближались, образуя, по сути дела, единую гряду, за которой лежали угрюмые плато Литлад и Горгорот, а между ними горькие воды внутреннего моря – моря Нурнен[417]. Хребты тянули друг к другу длинные, похожие на руки отроги, оставляя посередине глубокое и узкое ущелье – Кирит Горгор, или Заклятый Проход, ворота во владения Врага. По обе стороны прохода нависали высокие утесы; у самого входа в ущелье, справа и слева, возвышались две отвесных скалы, голые и черные. На этих скалах были воздвигнуты крепкие, высокие башни, прозванные Зубами Мордора. В давние времена построили их люди Гондора, гордые своей силой. Произошло это после поражения Саурона и его бегства; башни решено было возвести для того, чтобы он не пытался искать возврата в свои старые владения. Но могущество Гондора ослабло, люди стали беспечнее, и башни на долгое время опустели. И тогда Саурон вернулся. Сторожевые бастионы, пришедшие было в полное запустение, ожили вновь: Саурон начинил их солдатами, чтобы те несли на границе неусыпную стражу. Из каменных стен на север, восток и запад смотрели черные отверстия окон, и из каждого окна день и ночь взирали на пустыню не ведающие сна глаза.